лед наполз на материк со стороны океана. И жизнь опять погрузилась в
дрему, сравнимую только со смертью; битвы и вожделения, победы и
поражения миллиардов микроскопических существ сменились забвением, когда
все это не имеет ровно никакого значения.
Воистину всем страстям приходит конец, когда на планете Гидрот правит
зима; но зима -- властитель не вечный.<>
Этап второй
1
Старый Шар отложил наконец толстую, иззубренную по краям металлическую
пластину и выглянул из окна крепости, очевидно, ища успокоения в сияющей
зелено-золотой полутьме летних вод. В мягких отсветах, упавших на лицо
мыслителя сверху -- там, под сводчатым потолком, безмятежно дремал
Нок,-- Лавон увидел, что перед ним, по существу, совсем еще молодой
человек. Черты лица Шара поражали хрупкостью, не оставляя сомнений: с
тех пор, как он впервые вышел из споры, минуло не слишком много лет.
В сущности, у Лавона и не было оснований думать, что Шар в самом деле
окажется стариком. Любого Шара по традиции величали "старый Шар". Смысл
такого обращения, как смысл многого вокруг, затерялся, привычка уцелела.
По крайней мере она придавала вес и достоинство должности мыслителя --
средоточия мудрости племени,-- подобно тому, как должность каждого из
Лавонов подразумевала средоточие власти.
Нынешний Шар принадлежал к поколению XVI и, следовательно, должен был
быть по крайней мере на два года моложе, чем сам Лавон. Если он и мог
считаться старым, то исключительно в смысле разума.
-- Отвечу тебе честно, Лавон,-- произнес Шар, по-прежнему глядя куда-то
вдаль сквозь высокое неправильной формы окно.-- Достигнув зрелости, ты
пришел ко мне за секретами металлической пластины точно так же, как твои
предшественники приходили к моим. Я могу сообщить тебе кое-что из этих
секретов, но по большей части я и сам не ведаю, что они означают.
-- После стольких-то поколений? -- воскликнул изумленный Лавон.-- Ведь
еще Шар III сделал первый полный перевод, разве не так? Это случилось
давным-давно...
Молодой человек обернулся и устремил взгляд на гостя. Его глаза, большие
и темные, словно впитали в себя глубины, которые только что мерили.
-- Я могу прочесть то, что написано на пластине, однако в большинстве
своем фразы кажутся лишенными смысла. Хуже всего, что записи неполны. Ты
этого не знал? Но это так. Одна из пластин была утеряна на поле боя во
время первой войны со всеедами, когда замки еще находились в их руках.
-- Тогда зачем же я здесь? -- спросил Лавон.-- А на той пластине, что
сохранилась, есть там что-нибудь достойное внимания? Действительно ли
она донесла до нас "мудрость создателей" или это просто-напросто миф?
-- Нет, это правда,-- медленно ответил Шар.-- Пожалуй, правда...
Он осекся; собеседники разом повернулись и уставились на призрачное
создание, внезапно возникшее за окном. Затем Шар многозначительно
провозгласил:
-- Входи, Пара.
Существо в форме туфельки, почти прозрачное, за исключением серебристых
с чернью зернышек и искристых пузырьков, которые во множестве наполняли
его нутро, проскользнуло в комнату и остановилось, тихо шевеля
ресничками. Секунду-другую оно висело безмолвно, обмениваясь
телепатическими приветствиями с Ноком, плавающим под сводом, в принятой
между ними церемонной манере. Никто из людей никогда не слышал этих
бесед, но сомневаться в их реальности не приходилось: для дальней связи
человек использовал сородичей Пара уже на протяжении многих поколений.
Потом реснички всколыхнулись сильнее:
-- Мы явились к вам, Шар и Лавон, в согласии с обычаем...
-- Добро пожаловать,-- отозвался Шар.-- Если не возражаешь, Лавон, давай
отложим вопрос о пластинах и выслушаем, что нам скажет Пара. Это тоже
часть знаний, которые каждый из Лавонов должен усвоить при вступлении в
должность, и по своему характеру эти знания важнее, чем записи на
пластинах. Я могу сообщить тебе, и то намеком, кто мы. Пара начнет с
рассказа о том, как мы появились здесь.
Лавон с готовностью кивнул и стал заинтересованно следить за Пара,
который плавно опустился на поверхность стола. Движения этого существа
были столь грациозны и уверенны, столь
экономны и точны, что поневоле заставляли Лавона усомниться в
собственной едва-едва обретенной зрелости. В сравнении с Пара, как и с
его разнообразными родственниками, Лавон ощущал себя не то чтобы убогим,
но каким-то незавершенным.
-- Нам известно, что по логике вещей человеку в этом мире места нет,--
прожужжал поблескивающий цилиндр, замерший над столом.-- В нашей общей
памяти сохранилось представление о временах, когда здесь не было людей,
не было никого хоть отдаленно на них похожего. Помним мы и день, когда
люди вдруг явились к нам, и сразу в довольно большом числе. Их споры
вдруг очутились на дне, и мы обнаружили эти споры вскоре после весеннего
пробуждения, а внутри спор разглядели людей, погруженных в дремоту.
Потом люди разбили оболочки спор и вылупились. Поначалу они казались
беспомощными, и всееды пожирали их десятками -- в те времена всееды
пожирали все, что движется. Но вскоре этому пришел конец. Люди были
разумны и предприимчивы. А главное, наделены качествами, чертами, каких
не было ни у кого в этом мире, в том числе и у свирепых всеедов. Люди
подняли нас на истребление всеедов, они овладели инициативой. Теперь,
когда вы дали нам это слово, мы помним и даже применяем его, но так и не
поняли, что же это за штука...
-- Вы сражались бок о бок с нами,-- заметил Лавон.
-- С радостью. Сами мы никогда не додумались бы начать такую войну, но
все равно она была справедливой и закончилась справедливо. И тем не
менее мы недоумевали. Мы видели, что люди плохо плавают, плохо ходят,
плохо ползают, плохо лазают. Зато они способны изготовлять и
использовать орудия -- идея, которой мы так и не поняли, поскольку она
совершенно чужда нашей жизни, а другой мы не знаем. Но нам сдается, что
столь чудесная способность должна бы вести к гораздо более полному
владычеству над миром, чем человек может осуществить здесь.
У Лавона голова пошла кругом.
-- Слушай, Пара, я и в мыслях не держал, что вы такие завзятые философы.
-- Пара -- представитель древнего рода,-- заявил Шар. Он опять
отвернулся к окну, сцепив руки за спиной.-- Однако они не философы, а
беспощадные логики. Учти это, Лавон.
-- Из наших рассуждений может быть только один вывод,-- продолжал
Пара.-- Наши странные союзники, люди, не похожи ни на кого другого в
этой вселенной. Они плохо приспособлены к ней. И все потому, что они не
принадлежат к нашему миру, а лишь кое-как приноровились к нему. Из
сказанного следует, что существуют иные вселенные помимо нашей, но где
они расположены и какими свойствами обладают, невозможно даже
вообразить. Мы ведь, как известно, лишены воображения...
Неужели цилиндр иронизирует? Лавон не знал, что и подумать. Он тихо
переспросил:
-- Иные вселенные? Как же это?
-- Сами не представляем,-- монотонно прожужжал Пара.
Лавон еще подождал, но, очевидно, гостю больше нечего было сказать.
Шар снова уселся на подоконнике, обхватив колени и наблюдая за смутными
образами, наплывающими из бездны и уплывающими обратно.
-- Все верно,-- произнес он.-- Записи на пластине не оставляют в том
сомнений. Разреши, теперь я перескажу тебе их смысл. Нас изготовили,
Лавон. Нас изготовили люди, не похожие на нас, хотя они и стали нашими
предками. С ними приключилась какая-то беда, и они изготовили нас и
поместили в эту вселенную, чтобы, хотя им и суждено было умереть, раса
людей все-таки уцелела...
Лавон так и подскочил с витого водорослевого коврика, на котором сидел.
-- Не считай меня глупее, чем я есть,-- сказал он резко.
-- Я и не считаю. Ты наш, Лавон, ты имеешь право знать истину. И
поступай с ней как тебе заблагорассудится. Наша неприспособленность к
этому миру самоочевидна. Вот лишь несколько примеров.
Четыре моих предшественника пришли к выводу, что наша наука не стронется
с места, пока не научится контролировать теплоту. Нам известно, что с
повышением -- или понижением -- температуры изменяется все, даже
окружающая нас вода. Но как повысить температуру? Если делать это в
открытой воде, тепло тут же уносит течением. Однажды мы попробовали
добиться этого в замкнутом пространстве -- и взорвали целое крыло замка,
убив всех, кто очутился поблизости. Взрыв был страшен, мы измерили
возникшие давления и установили, что ни одно известное вещество не
способно противостоять им. Теория допускает существование более прочных
веществ, но, чтобы получить их, нужна высокая температура!
А как быть с химией? Мы живем в воде. Вода в большей или меньшей степени
растворяет все остальное. Как ограничить химический опыт одним тиглем,
одной пробиркой? Понятия не имею. Любой путь заводит в один и тот же
тупик. Мы мыслящие существа, но мыслим мы решительно не так -- не так,
как того требует вселенная, куда мы попали. Наше мышление не дает здесь
должных результатов...
Лавон попытался поправить сбитые течением волосы -- тщетно.
-- А, может, ты и стремишься не к тем результатам? Мы уже давно не
испытываем затруднений с оружием, с продовольствием, да и в практических
делах преуспеваем. Если мы не можем контролировать теплоту, то, право,
большинство из нас от этого ничуть не страдает: нам довольно и того
тепла, какое есть. А на что похожа та иная вселенная, где жили наши
предки? Она лучше нашей или хуже?
-- Откуда мне знать,-- вымолвил Шар.-- Она настолько отлична от нашей,
что их трудно сравнивать. Металлическая пластина повествует о людях,
которые путешествуют с места на место в самодвижущемся сосуде.
Единственная аналогия, какую я могу предложить,-- это лодки из ракушек,
те, что наши юнцы делают для катания с термораздела. Однако сосуды
предков были во много раз больше.
Я представляю себе огромную лодку, закрытую со всех сторон, такую
огромную, что в ней помещается человек двадцать или даже тридцать. В
течение многих поколений она движется в среде, где нет воды для дыхания,
и потому люди вынуждены везти воду с собой и постоянно ее обновлять. Там
нет времен года, и на небе не образуется лед, потому что в закрытой
лодке не может быть неба, и там нет спорообразования.
Но однажды лодка потерпела крушение. Люди в лодке понимали, что должны
погибнуть. И они изготовили нас и поместили сюда, словно детей. И
поскольку они должны были погибнуть, то записали свою историю на
пластинах, чтобы мы узнали, что с ними произошло. Вероятно, мы
разобрались бы во всем этом лучше, если бы сохранилась та пластина,
которую Шар I потерял во время войны, но ее нет...
-- Твой рассказ звучит как притча,-- заявил Лавон, пожав плечами.-- Или
как баллада. Совершенно ясно, почему ты сам не понимаешь того, что
рассказываешь. Неясно другое -- зачем ты силишься понять?
-- Из-за пластины,-- ответил Шар.-- Ты теперь сам держал ее в руках и
видишь, что в нашем мире нет ничего подобного ей. Мы умеем ковать
металлы -- грубые, с примесями, подверженные быстрому износу. А пластина
сохраняет свой блеск вот уже многие поколения. Она не меняется, наши
молоты и резцы крошатся, едва коснувшись ее, и температурные перепады --
те, какие мы в силах создать,-- не причиняют ей вреда. Пластина
изготовлена вне нашей вселенной -- и уже один этот факт делает значимой
каждую начертанную на ней букву. Кто-то приложил большие старания, чтобы
пластины стали неразрушимыми и дошли до нас. Кто-то, кому слово "звезда"
представлялось настолько важным, что он повторил его четырнадцать раз, а
ведь это слово вроде бы ничего не значит. Совершенно уверен, что если
наши создатели в записи, сделанной на века, повторили одно и тоже слово
хотя бы дважды, для нас жизненно важно понять, что оно означает...
Лавон снова встал.
-- Запредельные миры, исполинские лодки, слова, лишенные смысла,--
может, они и существуют, но нам-то что за печаль? Прошлые поколения
Шаров посвящали свою жизнь тому, чтобы вывести культурные сорта
водорослей и научить нас ухаживать за ними, избавив народ от
