Чувство потери вернулось, холодное и острое как меч.
-- Теперь она ушла, -- сказал он. -- Она была у меня... я
был у нее... теперь она ушла. Я не мог удержать ее.
Единорог молча, словно перышком, плыл в предрассветном
воздухе впереди него. Совсем рядом знакомый голос произнес:
-- Рановато покидаешь нас, волшебник. Люди расстроятся, не
застав тебя.
Он повернулся и увидел прислонившуюся к дереву Молли
Отраву. Одежда ее и волосы были растрепаны, покрытые грязью
ноги кровоточили, она по-жабьи улыбалась.
-- Удивительно, -- сказала она. -- Это была Дева Мэриэн.
И тут она увидела единорога. Она не шевельнулась, не
произнесла ни слова, лишь ее светло-коричневые глаза внезапно
наполнились слезами. Какое-то время она стояла неподвижно,
затем, уцепившись за края своей юбки, присела на дрожащих
ногах. Лодыжки ее были скрещены, глаза смотрели вниз, но все же
Шмендрику потребовалось еще мгновение, чтобы понять, что Молли
делает реверанс.
Он расхохотался, и Молли выпрямилась, покраснев до корней
волос.
-- Где ты была? -- простонала она. -- Черт побери, где ты
была? -- Она сделала несколько шагов к Шмендрику, но глаза ее
смотрели за его спину, на единорога.
Когда она попыталась пройти мимо, волшебник преградил ей
дорогу.
-- Тебе не следует так говорить, -- сказал он, еще не
уверенный в том, что Молли узнала единорога. -- Разве ты,
женщина, не знаешь, как себя вести? Приседать тоже не надо.
Но Молли отшвырнула его с дороги и подошла к ней, ругая
единорога, как заблудившуюся корову.
-- Где ты была? -- Перед этой белизной и сияющим рогом
Молли казалась пронзительно кричащим жучком, но на этот раз к
земле были опущены старые темные глаза единорога. -- Я здесь
сейчас, -- наконец сказала Она. Молли рассмеялась, не разжимая
губ: -- Ну и что мне с того, что ты здесь?.. А где ты была
двадцать лет назад, десять лет назад? Как ты смела, как ты
смела прийти ко мне сейчас, когда я такая? -- Взмахом руки она
показала на отцветшее лицо, пустынные глаза, желтеющее, как
осенний лист, сердце. -- Лучше бы ты не приходила вовсе. Ну,
почему ты пришла сейчас? -- И слезы вновь потекли по обе
стороны ее носа. Но Она молчала, и Шмендрик ответил: --- Она --
последняя. Она -- последний единорог на свете.
-- Конечно, -- фыркнула Молли. -- Только самый последний
на свете единорог может прийти к Молли Отраве. -- Она протянула
руку, чтобы погладить единорога по щеке, но обе они дрогнули, и
рука прикоснулась к шее. Молли сказала: -- Ничего. Я тебя
прощаю.
-- Единорогов не прощают. -- Голова волшебника шла кругом
от ревности и от зависти не к прикосновению, а к тому
секретному, что происходило между Молли и единорогом. --
Единороги созданы для нового, -- сказал он, -- для чистоты и
невинности, для начинающих. Они для юных девушек.
Молли гладила шею единорога застенчиво и неуверенно, как
слепая. Она осушала свои серые слезы белой гривой.
-- Ты многого не знаешь о единорогах, -- ответила Она.
Небо было теперь нефритово-серым, и деревья, еще мгновение
назад казавшиеся нарисованными на пологе тьмы, вновь стали
настоящими деревьями, шелестящими листвой на ветру. Глядя на
единорога, Шмендрик холодно произнес: -- Пора идти. Молли сразу
же согласилась. -- Конечно, прежде чем эти бедняги наткнутся на
нас и в отместку перережут тебе горло.-- Она обернулась. -- У
меня были кое-какие вещи, которые я хотела бы взять, но теперь
это ничего не значит. Я готова.
Шагнув вперед, Шмендрик преградил ей дорогу. -- Ты не
можешь идти с нами. Мы странствуем. Его голос и глаза были так
суровы, как он только мог это сделать, однако он чувствовал,
что кончик его носа несколько возбужден. Он никогда не мог
справится с собственным носом.
Лицо Молли моментально стало готовым к обороне замком с
выкаченными пушками, запасами камней и котлами кипящей смолы на
стенах: -- А кто ты такой, чтобы говорить "мы"? -- Я ее
проводник, -- важно сказал волшебник. От неожиданности Она
мягко мяукнула, словно кошка, зовущая своих котят. Молли громко
расхохоталась и парировала:
-- Ты многого не знаешь о единорогах. Она позволяет тебе
путешествовать с нею, хотя я и не могу понять почему, и Она в
тебе не нуждается. Не нуждается Она и во мне, ей-богу, но Она
возьмет с собой и меня. -- Она вновь словно мяукнула, и грозный
замок на лице Молли опустил подъемный мост и настежь открыл
ворота. -- Спроси ее, -- сказала она. С упавшим сердцем
Шмендрик чувствовал ответ единорога. Он хотел быть мудрым, но
зависть и пустота сжигали его, и он услышал свой печальный
голос:
-- Нет, никогда! Я, Шмендрик Маг, запрещаю это! -- Голос
его сгустился, и даже нос, казалось, угрожал. -- Бойся
разбудить гнев волшебника. Если я решу превратить тебя в
лягушку...
-- Я умру со смеху, -- любезно отвечала Молли Отрава. --
Ты набил руку на фокусах, но не сможешь превратить сливки в
масло. -- Ее глаза светились внезапным пониманием. -- Подумай,
-- сказали она, -- ну что ты собираешься делать с последним
единорогом на свете -- посадить в клетку?
Волшебник отвернулся, чтобы Молли не увидела его лица. Не
прямо, а лишь украдкой бросал он косые взгляды на единорога,
словно опасаясь, что кто-то может потребовать от него вернуть
этот взгляд обратно. Белая и таинственная, с сияющим как утро
рогом, Она смотрела на него с пронзительной мягкостью, и он не
мог прикоснуться к ней. Он сказал худой женщине:
-- Ты даже не знаешь, куда мы идем. -- Ты думаешь, для
меня это что-нибудь значит? -- спросила Молли. И Она снова
мяукнула.
-- Мы направляемся к Королю Хаггарду, чтобы найти Красного
Быка, -- признался Шмендрик.
Что бы ни знали ее кости и во что бы ни верило се сердце,
но кожа Молли на мгновение испугалась, но Она мягко дохнула в
ее сложенную лодочкой ладонь, и Молли улыбнулась, охватив тепло
пальцами. -- Вы идете не той дорогой, -- ответила она. Солнце
уже поднималось, когда Молли повела их назад, дорогой, которой
они пришли, мимо Калли, спавшего на своем чурбаке, мимо поляны
и дальше Люди возвращались: рядом хрустели сухие ветки, трещали
кусты. Однажды им пришлось прятаться и терновнике, пока мимо не
проковыляли двое усталых разбойников Капитана Калли, с горечью
размышлявших о реальности вызванного волшебником Робина Гуда.
-- Я чувствовал их запах, -- говорил первый. -- Глаз легко
обмануть, они лжецы по природе, но ни у одной тени не может
быть запаха! -- Верно, глаза врут, -- ворчливо соглашался
другой, который, казалось, нацепил на себя кусок болота. -- Но
неужели ты в самом деле веришь своим ушам, носу, языку? Нет,
мой друг. Мир лжет нашим чувствам, они лгут нам, так кем же,
как не лжецами, мы сами можем быть? Что касается меня, я не
верю ни вести, ни вестнику, ни тому, что мне сказали, ни тому,
что я увидел. Возможно, правда и существует где-то, но до меня
она никогда не опускалась.
-- Да, -- мрачно усмехнувшись, ответил первый -- Однако за
Робин Гудом ты бежал вместе со всеми и проискал его всю ночь,
крича и плача, как и все мы. Если ты все знал, почему же ты не
избавил себя от хлопот?
-- Разве можно быть уверенным, -- отплевываясь грязью,
неразборчиво отвечал другой. -- Ошибиться так легко.
В лесистой долине у ручья сидели принц и принцесса. Семеро
слуг устроили в тени деревьев алый навес, и юные королевские
отпрыски вкушали принесенный слугами в корзинах завтрак под
аккомпанемент теорб и лютней. За едой они не обменялись почти
ни единым словом, а когда трапеза окончилась, принцесса,
вздохнув, сказала:
-- Ну, по-моему, пора наконец покончить с этим глупым
занятием. -- Принц открыл журнал. -- Полагаю, ты по меньшей
мере... -- продолжала принцесса, но принц все читал. Принцесса
сделала знак двоим из слуг, и они заиграли на лютнях что-то
старинное. Сделав несколько шагов по траве, она подняла масляно
блестящую уздечку и принялась звать: -- Ко мне, единорог, ко
мне! Ко мне, единорог, ко мне. Ко мне, ко мне!
Приди-приди-приди-приди! Принц фыркнул.
-- Ты же не цыплят своих зовешь, -- заметил он, не подымая
глаз. -- Чем так квохтать, спела бы лучше что-нибудь.
-- Я делаю все, что могу! -- воскликнула принцесса. -- Но
я никогда не звала их прежде. -- Однако после некоторое
молчания она запела:
Я дочь короля, я принцесса,
И, если б я лишь захотела,
Луна с небосвода поспешно
Брошью на грудь мне слетела.
Никто хвалить не посмеет
То, что не нравится мне.
Все, что хочу, я имею,
Не знаю я слова "нет".
Я дочь короля, я принцесса,
Но старше я день ото дня,
В тюрьме молодого тела
Я устаю от себя.
И я бы ушла скитаться
Нищенкой вдоль дорог,
Чтобы хоть раз издалека
Увидеть твой светлый рог.
Она пела, потом вновь принялась звать: -- Ну, единорог,
ну, иди сюда, ну, мой хороший, -- а затем сердито сказала: --
Все, что я собиралась сделать, я сделала. Я отправляюсь домой.
Принц зевнул и сложил свой журнал. -- Ну, что же, мы отдали
должное обычаям, большего никто и не ожидал, -- сказал он. --
Это просто формальность. Теперь мы можем пожениться.
-- Да, -- согласилась принцесса, -- теперь мы можем
пожениться.-- Слуги стали укладываться, двое заиграли на лютнях
веселую свадебную мелодию. Опечаленно и с вызовом она сказала:
-- Если бы на свете действительно были единороги, кто-нибудь из
них пришел бы ко мне. Едва ли возможно звать нежнее, к тому же
у меня была золотая уздечка. И уж, конечно, я чиста и
непорочна.
-- Всецело согласен, -- равнодушно отвечал принц. -- Как я
уже говорил, ты подходишь мне с точки зрения обычаев, но не с
точки зрения моего отца, однако ему я не подхожу тоже. Ему
подошел бы единорог. -- Принц был высок, а лицо его -- мягко и
приятно, как цветок алтея.
Когда они вместе со свитой удалились, единорог, Молли и
волшебник вышли из леса и продолжили свое путешествие. Много
позже, когда они странствовали по землям, где не было ни
зелени, ни ручьев, Молли спросила ее, почему Она не
откликнулась на песню принцессы. Чтобы услышать ответ, Шмендрик
приблизился к единорогу со своей стороны. Он никогда не шел с
той стороны, где шла Молли.
-- Эта дочь короля никогда бы не убежала, чтобы увидеть
свет моего рога, -- ответила Она. -- Если бы я показалась и она
узнала бы меня, она напугалась бы больше, чем при виде дракона,
-- ведь никто не дает обещаний дракону. Помню, когда-то мне
было все равно -- поют ли принцессы то, что думают, или нет. Я
выходила к ним и клала им голову на колени, и некоторые ездили
верхом на моей спине, хотя обычно они боялись. Но сейчас у меня
нет времени ни на принцесс, ни на служанок. Я тороплюсь.
Тогда Молли сказала нечто странное для женщины, поминутно
просыпавшейся по ночам, проверяя, здесь ли единорог, и чьи
мысли были полны золотых уздечек и благородных молодых
разбойников.
-- Это у принцесс нет времени, -- сказала она. -- Небо
вращается и несет с собой всех: принцесс, волшебников, бедного
Калли, всех-всех, лишь ты неподвижна. Ты ничего не видишь лишь
однажды. Я бы хотела, чтобы ты немного побыла принцессой, или
цветком, или уткой. Чем-нибудь, что не может ждать.
Тем, кто бы мог, нет нужды выбирать,
Нам выбирать! -- Из чего ж?
Нам суждено все, что любим, терять,
Прошлого -- не вернешь.
Через спину единорога Шмендрик посмотрел на Молли.
-- Где ты слыхала эту песню? -- спросил он. Он впервые
заговорил с ней с того самого рассвета, когда она примкнула к
