его породили осенние тучи, ну, как Венеру -- море. Никто не
отдал бы Хаггарду ребенка на воспитание.
Волшебник спокойно наполнил свой бокал и предложил Дринну
-- тот отказался.
-- Ну, одного он, на свое счастье, достал. Но как он мог
наткнуться на вашего кошачьего детеныша?
-- По ночам он ходит по Хагсгейту, не часто, но ходит.
Многие из нас видели его: высокий, серый, как выброшенный морем
ствол, в одиночестве крадется он под железной луной, подбирая
потерянные монетки, разбитые тарелки, ложки, камни, носовые
платки, кольца, раздавленные яблоки, все что угодно, без
разбора. Это Хаггард подобрал ребенка. Я уверен в этом, так же,
как я уверен в том, что Принц Лир и есть тот, кто обрушит башни
и потопит Хагсгейт вместе с Хаггардом.
-- Надеюсь, что это так, -- вмешалась Молли. -- Надеюсь,
что Принц Лир -- это тот ребенок, которого вы оставили умирать,
надеюсь, что он потопит город, надеюсь, что рыбы обгложут вас
как кукурузные початки...
Слушатели начали шипеть как угли, кое-кто уже вскочил, и
Шмендрик под столом изо всех сил пнул Молли ногой. Он снова
спросил: -- Что вы хотите от меня?
-- Полагаю, вы направляетесь в замок Хаггарда Шмендрик
кивнул.
-- Ах, -- сказал Дринн. -- Разумному волшебнику так просто
подружиться с полным энергии и любопытства Принцем Лиром. Умный
волшебник, конечно, знает все старые рецепты: порошки,
настойки, экстракты, лекарства, яды, мази. Умный волшебник,
заметь я говорю "умный", не более, так значит, умный волшебник
в соответствующих условиях...--Остальное осталось
недосказанным, но тем не менее вполне ясным.
-- И это за обед? -- Шмендрик вскочил, опрокинув стул.
Прерывисто дыша, он обеими руками оперся на стол. --Что же это
-- нынешняя цена? Обед за жизнь Принца? Тебе это обойдется
дороже, дружище Дринн. За такую цену я не стал бы даже чистить
трубу.
-- Что ты говоришь! -- вскрикнула Молли Отрава и схватила
его за руку. Волшебник оттолкнул ее и незаметно подмигнул.
Дринн откинулся назад и улыбнулся: -- Я никогда не торгуюсь с
профессионалами, -- сказал он. -- Двадцать пять золотых.
Они торговались около получаса, Шмендрик требовал сотню
золотых, Дринн не соглашался более чем за сорок. Наконец они
согласились на семидесяти, половина вперед, половина -- после
успешного завершения дела. Дринн прямо на месте отсчитал деньги
из кожаного кошеля, прикрепленного к поясу.
-- Вы, конечно, проведете ночь в Хагсгейте, -- сказал он.
-- Я сам был бы рад устроить вас... Но волшебник покачал
головой. -- Не думаю. Мы направимся к замку, раз уж мы так
близко. Скорей туда, скорей обратно, а?--и он ухмыльнулся, как
опытный заговорщик.
-- Замок Хаггарда всегда опасен, -- предупредил Дринн. --
Но больше всего он опасен ночью.
-- То же самое говорят о Хагсгейте, -- ответил Шмендрик --
Не следует верить всему, что слышишь, Дринн. -- Он направился к
дверям гостиницы, Молли последовала за ним. Там он обернулся и
одарил улыбкой сгорбившихся в своих нарядах хагсгейтцев. -- Я
бы хотел добавить на прощанье, -- сказал он, -- что самое
профессиональное из когда-либо проскрипевших и прогромыхавших
проклятий не властно над тем, кто чист сердцем. Спокойной ночи.
Ночь лежала на улице, холодная, как кобра, усеянная чешуей
звезд. Луны не было. Шмендрик храбро вышагивал, тихо
посмеиваясь и позванивая золотыми монетами. Не глядя на Молли,
он произнес: -- Щенки. Поверить, что волшебник охотно
замарается в крови. Ну, если бы они хотели, чтобы я снял
проклятье, я мог бы сделать это не более, чем за обед, просто
за стакан вина, наконец.
-- Я рада, что ты этого не сделал, -- свирепо сказала
Молли. -- Они заслужили спою судьбу, они заслуживают и
большего. Оставить ребенка на снегу... -- Ну, иначе он никогда
не стал бы Принцем. Ты когда-нибудь раньше бывала в сказке? --
Голос волшебника был пьяным и добрым, и глаза его светились,
как только что полученные монеты. -- Герой должен выполнять
пророчество, а злодей -- ему мешать, впрочем, в прозе чаще
торжествует последний. И герой должен быть особенным с момента
рождения, иначе он не настоящий герой. Очень рад узнать это о
Принце Лире. Я как раз ожидал, что в нашей сказке вот-вот
обнаружится герой.
Внезапно впереди них, как на небе возникает звезда, как из
тумана появляется парус, появился единорог.
-- Если герой -- Лир, то кто же она? -- спросила Молли.
-- Тут другое. Хаггард, и Лир, и Дринн, и я, и ты -- все
мы в сказке, и сказка несет нас. Но она настоящая. Она
настоящая. -- Шмендрик зевнул, икнул и поежился одновременно.
-- Поспешим, -- сказал он. -- Возможно, нам следовало
переночевать там, но старый Дринн действует мне на нервы.
Похоже, я провел его, но все-таки...
Молли брела, порой засыпая на ходу, и ей казалось, что
Хагсгейт тянется за ними троими, как лапа обхватывает их, мягко
отбрасывает вбок и назад, и они все кружат и кружат по
собственным следам. Прошло столетие, прежде чем они достигли
последнего дома на городской окраине, еще пятьдесят лет они
брели по сырым полям, виноградникам, раскидистым садам. Молли
снилось, что с вершин деревьев на них плотоядно взирают овцы и
холодные коровы сталкивают их с извилистой тропинки. Но Она
огоньком плыла впереди, и Молли, то ли во сне, то ли наяву,
брела следом.
Замок Короля Хаггарда бесшумно крался в небе, как
сторожащая долину слепая черная птица. Молли, казалось, слышала
взмахи ее крыльев. Дыхание единорога пошевелило ее волосы, и
она услышала голос Шмендрика: -- Сколько их?
-- Трое, -- ответила Она, -- они шли за нами из Хагсгейта,
сейчас быстро догоняют нас. Слушай.
Шаги были чересчур легкими и быстрыми, а голоса слишком
тихими, чтобы ждать чего-нибудь хорошего. Волшебник потер
глаза. -- Быть может, Дринну стало совестно, что он недоплатил
отравителю, -- пробормотал он. -- Может, его мучит совесть, все
возможно. А может, я оброс перьями. -- Он схватил Молли за руку
и стянул ее в жесткую низину у дороги. Тихая, как лунный свет,
рядом лежала Она.
Рыбьими хвостами на глади моря сверкнули кинжалы.
Неожиданно раздался громкий и злой голос:
-- Говорю тебе, мы потеряли их. Мы разошлись с ними милю
назад, там, где я слышал шуршание. Черт меня побери, если я
побегу дальше.
-- Тихо, -- яростно ответил второй голос. -- Ты хочешь,
чтобы они удрали и выдали нас? Ты боишься волшебника,
побойся-ка лучше Красного Быка. Если Хаггард узнает о нашей
половине проклятья, он пошлет Быка втоптать всех нас в землю.
Первый отвечал мягче:
-- Я боюсь не этого. Волшебник без бороды -- это не
волшебник. Но мы тратим время попусту. Как только они услыхали,
что мы преследуем их, они сразу же ушли с дороги и пошли
напрямик. Мы проищем их всю ночь и не найдем.
Раздался третий голос, более усталый, чем первые два:
-- Мы и так проискали их всю ночь. Смотрите, уже светает.
Молли поняла, что она уже наполовину забралась под черный
плащ Шмендрика и уткнулась лицом в колючий пучок сухой травы.
Не осмеливаясь поднять голову, она открыла глаза и увидела, что
вокруг как-то странно посветлело. Второй человек проговорил:
-- Ты глуп. До рассвета еще два часа, к тому же мы смотрим
на запад.
-- Во всяком случае, -- отозвался третий, -- я отправляюсь
домой.
По дороге громко застучали каблуки, теперь в обратном
направлении. Первый крикнул:
-- Стой, подожди! Стой, я пойду с тобой, -- и он поспешно
прошептал второму: -- Я не домой, я хочу поискать немного в
стороне. Мне все-таки кажется, что я слышал их, и еще я где-то
обронил огниво... Молли слышала, как удаляется его голос. --
Черт бы побрал вас, трусы! -- выругался второй. -- Подождите же
немного, я попробую то, что посоветовал мне Дринн! -- И когда
шаги стали удаляться, он начал нараспев: -- Лета теплее, сытнее
еды, крови дороже, сильнее воды...
-- Скорее! -- крикнул третий. -- Скорее! Поглядите на
небо. Что это за ерунда?
Даже в голосе второго человека зазвучало беспокойство:
-- Это не ерунда. Дринн так бережно обращается со своими
деньгами, что они не могут расставаться с ним. Одна из самых
трогательных привязанностей, которые я видел. Так он их зовет.
-- И он продолжил слегка дрожащим голосом: -- Ласковей милой,
надежнее лжи, имя того, кого любишь, скажи.
-- Дринн,-- зазвенели золотые монеты в кошельке Шмендрика,
-- дринн-дринн-дринн-дринн. -- И тут все случилось.
Оборванный черный плащ хлестнул Молли по щеке, когда
Шмендрик, встав на колени, в отчаянии сжал кошелек. Тот
погремушкой трещал в его руке. Шмендрик швырнул кошелек далеко
в кусты, но все трое с красными, словно окровавленными,
кинжалами уже бежали на них. За замком Короля Хаггарда, плечом
отодвигая ночь, разливалось пылающее сияние. Выпрямившись,
волшебник угрожал атакующим демонами, превращениями,
парализующими мазями и секретными приемами дзю-до. Молли
подобрала камень...
Издав странный ликующий и ужасный крик погибели, Она
выскочила из укрытия. Копыта единорога разили как мечи, грива
неистовствовала, а вокруг головы сверкали молнии. Трое убийц
уронили кинжалы и закрыли лица руками, даже Молли и Шмендрик
отвернулись. Но Она не видела никого. Белоснежная, обезумевшая,
мечущаяся, как в дикой пляске, Она вновь протрубила свой вызов.
Сияние ответило ей мычанием, ревом ломающегося весной
льда. Люди Дринна с криком, спотыкаясь, бежали назад по дороге.
Колыхаясь под внезапным холодным ветром, замок Хаггарда
полыхал огнем. Молли громко сказала:
-- Но ведь это должно быть море, так всдь? -- Ей
показалось, что там, вдалеке, она видит окно и в нем -- серое
лицо. Тогда появился Красный Бык.
VIII
Он был красен как кровь, но не та, что бьет из свежей
раны, а та, что по капле сочится из-под незаживающего струпа.
Как пот истекал из него ужасающий свет, от рева его оползали
холмы. Рога его были бледны, как шрамы. Изогнувшись волной, Она
замерла перед ним. Свет ее рога погас, Она повернулась и
побежала. Красный Бык заревел вновь и рванулся за нею.
Она никогда ничего не боялась. Она была бессмертна, но ее
могли убить гарпия, дракон или химера, пущенная в белку шальная
стрела. Но дракон мог лишь убить ее, никогда не смог бы он
заставить ее забыть себя или забыть сам, что и мертвая Она
останется прекраснее его. Красный Бык не знал ее, но Она
чувствовала, что он ищет именно ее, а не белую кобылу. Страх
погасил в ней свет, и Она побежала от неистового невежества
Быка, наполнявшего небо и истекавшего в долину.
Деревья кидались на нее, и Она дико металась, уклоняясь от
них, Она, скользившая сквозь вечность, ни с кем не
соприкасаясь. Как стекло, ломались они позади нее под натиском
Красного Быка. Он заревел вновь, и тяжелая ветка ударила ее по
плечу так, что Она споткнулась и упала. Мгновенно вскочив, она
побежала, но под ногами, стремительно буравя землю и перекрывая
ей дорогу, вздымались корни. Удавами кидались на нее
виноградные лозы, лианы плели сети между деревьями, вокруг
хрустели сухие сучья. Она упала второй раз. Топот Быка
отдавался в ее костях, и Она вскрикнула.
Должно быть, Она как-то выбралась из леса и неслась уже по
твердой, голой равнине, простиравшейся за цветущими пастбищами
Хагсгейта. Теперь перед ней был простор, ведь единорог только
начинает скачку, когда безнадежно отставший охотник перестает
погонять загнанную, изможденную лошадь. Она летела как жизнь,
