ним. Молли тряхнула головой: -- Не помню. Я знаю ее очень
давно. Они шли, и день ото дня земля вокруг становилась все
беднее и беднее, трава бурее, а лица жестче. Но рядом с
единорогом Молли расцветала, как страна, полная прудов и пещер,
в которых, пламенея, из земли вырываются старые цветы. Теперь,
казалось, ей нет и сорока, она выглядела не старше Шмендрика,
несмотря на его не имеющее возраста лицо. Ее грубые волосы
распушились, кожа стала мягче, и со встречными она говорила
столь же мягко, как и с единорогом. Веселыми ее глаза могли
стать не более, чем зелеными или голубыми, но и они проснулись
в этой стране. Босые избитые ноги весело несли ее в край Короля
Хаггарда, она часто пела.
Вдали по другую сторону от единорога в молчании вышагивал
Шмендрик Маг. Его черный плащ зиял расползающимися дырами, а он
сам походил на свой плащ. Дождь, обновивший Молли, не коснулся
его, и он казался таким же иссохшим и опустошенным, как и земля
вокруг. Даже Она не могла исцелить его. Прикосновение рога
подняло бы его со смертного ложа. но над отчаянием и над
магией, что пришла и ушла, даже Она была не властна.
Так шли они вслед за убегающей тьмой, навстречу колючему
ветру. Шкура страны лопалась, и плоть ее стекала в долины и
ущелья или вздымалась буграми. Небо было так высоко и
бесцветно, что днем оно исчезало, и единорогу подчас думалось,
что они должны казаться беспомощными как слизняки на солнце,
сброшенные со своего бревна или мокрого камня. Но Она была
единорогом, а единороги в недобрые времена и в плохих местах
становятся еще прекраснее. Даже у жаб, ворчавших среди канав и
мертвых деревьев, при взгляде на нее перехватывало дыхание.
Жабы оказались бы более гостеприимными, чем угрюмые люди
страны Хаггарда. Как обглоданные кости меж острыми, похожими на
ножи горами, на которых ничего не росло, лежали их деревни, и
сердца их, безусловно, были жестоки как меч. Их дети камнями
встречали путников при входе в города, а собаки провожали за
городские ворота. Несколько собак не вернулось, вследствие
ловкости рук Шмендрика и появившейся у него склонности к
собачатине. Это возмущало горожан более, чем простая кража. Они
нс отдавали ничего своего сами, и тот, кто у них брал, -- был
врагом.
Она устала от людей. По ночам наблюдая за тенями снов,
скользивших по лицам Молли и Шмендрика, она чувствовала, как
тяжело ей со смертными, как гнетет ее даже знание их имен.
Чтобы облегчить боль, она убегала. Быстрее ветра, скорая как
потеря, носилась она, пытаясь догнать то время, когда не знала
ничего, кроме радости быть собой. Часто между двумя вздохами ей
начинало казаться, что Шмендрик и Молли давно мертвы, так же
как и Король Хаггард, а Красный Бык давно побежден, так давно,
что погасли и внуки звезд, видевших это, а она все еще
последний единорог на свете.
Однажды осенним вечером, когда даже совы не летали, они
перевалили через хребет и увидели замок. Он вползал на небо с
противоположной стороны долины, тонкий, изогнутый,
ощетинившийся рогатыми башнями, темный и зазубренный, как оскал
великана. Молли открыто рассмеялась, а Она вздрогнула, ей
показалось, что туры-башни издалека разглядывают ее. За замком
сталью блестело море.
-- Твердыня Хаггарда, -- пробормотал Шмендрик, качая от
удивления головой. -- Зловещий замок Хаггарда. Говорят, его
построила ведьма, но Хаггард не заплатил ей за работу, и она
прокляла замок. Она сказала, что однажды море вздуется от
жадности Короля Хаггарда и поглотит замок вместе с ним. Потом
она, как положено, ужасающе взвизгнула и исчезла в сером дыму.
Хаггард реагировал должным образом. Он сказал, что без
проклятья ни один замок тирана нельзя считать завершенным.
-- Ну, за такой замок можно и не платить, -- презрительно
сказала Молли, -- если б я могла, я бы раскидала его, как кучу
листьев. Однако, я надеюсь, что у ведьмы есть чем заняться до
того, как проклятие свершится. Море больше любой жадности.
С трудом летящие по небу костлявые птицы кричали: "Помоги,
помоги, помоги!" В темных окнах замка Хаггарда что-то
копошилось. Она почуяла сырой, тягучий запах.
-- Где Бык? -- спросила она. -- Где Хаггард держит Быка?
-- Никто не держит Красного Быка, -- спокойно ответил
волшебник. -- Я слыхал, он бродит по ночам, а днем отдыхает в
громадной пещере под замком. Скоро мы узнаем это, а сейчас...
Сейчас опасность -- там. -- И он показал вниз, в долину, где
дрожали огоньки. -- Это Хагсгейт, -- сказал он.
Молли не ответила, но прикоснулась к единорогу рукой,
холодной как облако. Когда Молли уставала, или боялась, или ей
становилось грустно, она прикасалась к единорогу.
-- Это город Короля Хаггарда, -- продолжал Шмендрик, --
первый город, который он взял, придя из-за моря, город, который
дольше всех находится в его власти. У него дурная слава, хотя
все, кого я встречал, не могли объяснить почему. Никто не
приходит в Хагсгейт и не выходит из него, разве только из
сказок, которыми пугают детей, -- чудовища, оборотни,
беснующиеся ведьмы, демоны средь бела дня. Но что-то злое,
думаю, в Хагсгейте есть. Мамаша Фортуна никогда не заезжала
сюда, а однажды она сказала, что даже сам Король Хаггард не
может чувствовать себя в безопасности, пока стоит Хагсгейт. Тут
что-то есть.
Говоря это, Шмендрик не отрывал глаз от Молли --
единственной его горькой радостью в эти дни было видеть ее
испуганной даже в присутствии единорога. Но она отвечала,
спокойно опустив руки:
-- Я слыхала, что Хагсгейт зовут городом, которого не
знает ни один мужчина. Может быть, его тайна ожидает женщину...
женщину и единорога. Но вот что тогда делать с тобой? Шмендрик
улыбнулся:
-- Я не мужчина, -- ответил он. -- Я маг без магии, а это
значит никто.
Гнилушечные огоньки Хагсгейта становились все ярче, но в
окнах замка не блеснуло ни искорки. Темнота не позволяла
рассмотреть людей на стенах, но через долину слышалось тихое
позвякивание брони и глухие удары пик о камень. Часовые
встречались и вновь расходились. Запах Красного Быка объял ее,
когда она вступила на мокрую каменную тропку, ведущую в
Хагсгейт.
VII
Хагсгейт имел форму следа: широкой лапы с длинными
пальцами и темными когтями суслика на конце. И действительно,
если другие города Хаггарда казались воробьиными следами,
Хагсгейт был глубоко и четко отпечатан на земле. Его улицы были
гладко вымощены, сады сверкали, а гордые дома казались
выросшими из земли. В каждом окне светились огни, и трое
путников могли слышать голоса, лай собак и скрип досуха
вытираемых тарелок. В недоумении они остановились у высокой
живой изгороди. -- А не свернули ли мы где-нибудь не туда и это
вовсе не Хагсгейт? -- прошептала Молли. И, что выглядело
довольно нелепо, она принялась отряхивать свои невероятные
лохмотья. -- Если бы я знала, захватила бы с собой что-нибудь
понаряднее. -- Она вздохнула.
Шмендрик устало почесал затылок. -- Это Хагсгейт, --
отвечал он. -- Это должен быть Хагсгейт, но тут не пахнет ни
волшебством, ни черной магией. А как же тогда легенды и сказки?
Это смущает, особенно когда на обед нет и половины репки.
Молли не отозвалась. За городом мрачнее самого мрака,
словно лунатик на ходулях, раскачивался замок Хаггарда, а за
ним скользило море. В ночи, отдавая холодом, сочился среди
запахов кухни и жилья запах Красного Быка.
-- Все добрые люди в это время должны подсчитывать дома
свои доходы. Надо приветствовать их. -- Шмендрик шагнул вперед
и откинул плащ, но не успел он даже раскрыть рот, как твердый
голос произнес:
-- Побереги свое горло, незнакомец, пока оно еще цело. --
Четверо мужчин выпрыгнули из-за живой изгороди. Двое из них
приставили мечи к горлу Шмендрика, третий направил пистолет на
Молли. Четвертый хотел схватить единорога за гриву, но,
неистово сверкая, Она взвилась на дыбы, и он отшатнулся.
-- Твое имя! -- потребовал тот же мужчина у Шмендрика. Как
и остальные, он был средних лет или чуть старше, как и все -- в
добротной, но безрадостной одежде.
-- Дрик, -- ответил волшебник, которому несколько мешали
мечи.
-- Дрик? -- удивился человек с пистолетом. -- Чужеземное
имя.
-- Естественно, -- сказал первый. -- В Хагсгейте все имена
чужеземные. Ну, мистер Дрик, -- он переместил меч туда, где
сходились ключицы Шмендрика, -- мы будем рады, если вы и миссис
Дрик будете любезны сообщить нам, что заставляет вас
бродяжничать в наших краях... Шмендрик наконец обрел голос. --
Я почти не знаю эту женщину! -- закричал он. -- Мое имя
Шмендрик Маг, я устал, я голоден, и я не в духе. Уберите-ка эти
штучки, пока не получили по скорпиону в штаны. Все четверо
переглянулись.
-- Волшебник, -- сказал первый. -- Теперь понятно.
Двое других закивали, а тот, что пытался поймать
единорога, проворчал:
-- В наше время всякий может объявить себя волшебником.
Старые мерки отвергнуты, старые оценки забыты. Кстати, у
настоящего волшебника должна быть борода.
-- Ну, а если он не волшебник, -- не задумываясь, сказал
первый, -- то скоро об этом пожалеет. -- Он вложил меч в ножны
и поклонился Шмендрику и Молли. -- Меня зовут Дринн, --
представился он. -- Позвольте пригласить вас в Хагсгейт.
Кажется, вы говорили, что голодны. Это легко поправить, а потом
вы, может быть, продемонстрируете нам свое искусство. Пойдемте
со мной.
Внезапно став вежливым и извиняющимся, он вел их к
освещенной гостинице, остальные трое следовали вплотную за
ними. Из домов, оставив недоеденный обед и дымящийся чай,
выбегали горожане, и к тому времени, когда Молли и Шмендрика
усадили за стол, длинные скамьи в гостинице были забиты
народом, горожане толпились в дверях, заслонили окна. Она, как
обычно, осталась неузнанной -- белая кобыла со странными
глазами.
Человек по имени Дринн сидел за одним столом со Шмендриком
и Молли, он развлекал их во время еды беседой и подливал им
черное бархатистое вино. Молли Отрава пила немного. Она
спокойно рассматривала окружающих: моложе Дринна не было
никого, некоторые казались много старше. Все жители Хагсгейта
чем-то походили друг на друга, но чем, она понять не могла.
-- А теперь, -- сказал Дринн, когда с едой было покончено,
-- теперь позвольте объяснить вам, почему мы так невежливо вас
встретили.
-- Чепуха, -- хихикнул Шмендрик. Вино сделало его
смешливым и легкомысленным, а глаза из зеленых стали золотыми.
-- Мне хочется знать, почему, по слухам, Хагсгейт полон упырей
и оборотней. Это самая большая нелепица их всех, что я слышал.
Коренастый Дринн улыбнулся, обнажив крепкие беззубые челюсти
черепахи.
-- Вот именно, -- ответил он, -- Дело в том, что город
Хагсгсйт проклят.
Все в комнате сразу притихли, и в пивных отблесках очага
лица горожан стали бледными и твердыми, как сыр. Шмендрик опять
рассмеялся.
-- Благословен, ты хочешь сказать. В костлявом королевстве
Хаггарда вы словно другая страна, словно родник, оазис. Я
согласен, здесь не без колдовства, но я пью за такое
колдовство. Когда он поднял стакан, Дринн остановил его: -- Не
надо пить за это, мой друг. Не надо пить за горе, которому
пятьдесят лет. Да, столько времени назад обрушилась на нас
печаль, когда Король Хаггард построил свой замок у моря.
-- Вернее, когда ведьма построила его, -- погрозил пальцем
Шмендрик. -- Отдадим ей должное.
-- А, так ты знаешь эту историю, -- сказал Дринн. -- Тогда
