слепило глаза плоское море. Они расхаживали по высокой
скособочившейся башенке. Башни нарастали из замка, словно корни
странного дерева, решившего расти наоборот, корнями кверху.
Отсюда часовые могли видеть всю долину Хагсгейта, вплоть до
города и остроконечных гор за ним, и дорогу, ведущую от края
долины к громадным покосившимся главным воротам замка Короля
Хаггарда.
-- Мужчина и две женщины, -- сказал первый стражник. Он
поспешил на другую сторону башни. Это могло бы вывернуть
наизнанку желудок непривычного человека -- ведь башня
покосилась настолько, что, огибая ее, часовые смотрели то в
небо, то в море. Замок стоял на краю скалы, ножом обрезавшей
тонкую желтую полоску пляжа, на которой, словно через прорехи в
платье, торчали зеленые и черные скалы. Восседавшие на скалах
мешковатые птицы давились от смеха: "Вот как! Вот как!".
К первому стражнику легкой походкой приблизился второй.
-- Мужчина и женщина, -- сказал первый. -- А вот та фигура
в плаще -- не знаю...
Оба они были в самодельных доспехах из плохо выделанных
шкур с нашитыми на них кольцами, крышками от бутылок, звеньями
цепей, лица их скрывали проржавевшие забрала, но голос и
походка первого выдавали старшего.
-- Существо в черном плаще, -- повторил он, -- не суди
заранее о его сути.
Но второй стражник наклонился в оранжевом сиянии
нависающего моря, шаркнув своей жалкой броней о парапет.
-- Это женщина, -- объявил он. -- Или я не мужчина.
-- Последнее вполне возможно, -- сардонически отозвался
первый, -- кроме штанов, этого ничто не подтверждает. И все же
предупреждаю: не торопись признавать в третьем мужчину или
женщину. Подожди и посмотри, что будет.
Не повернув головы, второй стражник ответил: -- Если бы я
вырос, не подозревая, что в мире существуют две тайны, если бы
я думал, что все встречные женщины ничем не отличаются от меня,
я и тогда бы понял, что в жизни не видел подобного существа. Я
всегда жалел, что ты никогда не был доволен мной; но теперь,
когда я вижу ее, мне жаль, что я никогда не был доволен собой.
Ах, как мне жаль.
Он перегнулся через парапет еще больше и, напрягая глаза,
пытался разглядеть три фигурки, медленно ползущие по дороге. За
забралом прошелестел его смех.
-- Вторая женщина стерла ноги, а может, у нее плохой
характер, -- сообщил он. -- Мужчина, похоже, безопасен, хоть он
и бродяга. Менестрель как будто или игрок.
Долгое время он молча следил за их медленным приближением.
-- Ну, а третья? -- заинтересованно спросил старший. --
Твоя закатная красавица с дивными волосами? Не наскучила она
тебе за эту четверть часа, ведь ты увидел ее ближе, чем
позволяет любовь? -- Его голос скребся маленькими когтистыми
лапами в забрало шлема.
-- Не знаю, смогу ли я увидеть ее вблизи, -- ответил
второй стражник, -- как близко бы она ни подошла. -- В его
приглушенном, полном сожаления голосе отдавалось эхо утраченных
возможностей. -- Она полна новизны, -- сказал он. -- Все для
нее впервые: посмотри, как она двигается, как идет, как
поворачивает голову, -- все впервые, словно никто не делал
этого до нее. Посмотри, как она вдыхает и выдыхает воздух, --
будто кроме нее никто на свете не знает, как это хорошо. Все
для нее. Если бы я узнал, что она родилась сегодня утром, я
удивился бы лишь тому, что она уже так выросла.
Первый стражник, не отрываясь, смотрел с башни на
путников. Сначала его заметил высокий мужчина, потом -- угрюмая
женщина. Их глаза увидели лишь проржавевшие, пустые и мрачные
доспехи. Но девушка в черном плаще подняла голову, и он
отшатнулся от парапета, защищаясь рукой от ее взгляда. Через
мгновение вместе со своими спутниками она исчезла в тени замка,
и он опустил руку.
-- Может, она сумасшедшая, -- спокойно сказал он. -- Ни
одна взрослая девушка не выглядит так, если только она
нормальна. Жаль, если это так, но все же это лучше, чем...
-- Чем что? -- заинтересованно прервал его молодой
стражник.
-- Чем если она действительно родилась сегодня утром. Я бы
предпочел, чтобы она оказалась сумасшедшей. Давай спускаться.
Когда мужчина и обе женщины достигли замка, часовые стояли
по обеим сторонам ворот, скрестив тупые погнутые алебарды и
выставив вперед мечи. Солнце опустилось, и в меркнущем свете
моря их нелепые доспехи утратили угрожающий вид. Глядя друг на
друга, путники неуверенно остановились -- за их спинами не
высился мрачный замок и ничто не скрывало их глаз.
-- Назовите свои имена, -- раздался иссушенный голос
первого стражника. Высокий мужчина выступил вперед. -- Я --
Шмендрик Маг, -- сказал он. -- Это -- Молли Отрава, моя
помощница, а это -- Леди Амальтея, -- он запнулся на имени
белой девушки, словно ни разу не произносил его. -- Мы просим
аудиенции у Короля Хаггарда, -- продолжал он. -- Для этого мы
проделали долгий путь.
Старший стражник ожидал, что его младший напарник
что-нибудь скажет, но тот только глядел на Леди Амальтею. Тогда
он нетерпеливо произнес: -- Изложите ваше дело к Королю
Хаггарду. -- Я изложу его лишь самому Хаггарду, -- ответил
волшебник. -- Разве можно сообщать важное дело привратникам и
стражникам? Проведите нас к Королю.
-- А как может неразумный бродячий волшебник обсуждать
важное дело с Королем Хаггардом? -- мрачно вопросил старший
стражник. Однако он повернулся, и путники последовали за ним в
ворота. Замыкал шествие молодой стражник, его походка была
такой же мягкой, как и у Леди Амальтеи, чьи движения он
бессознательно повторял. Перед воротами она обернулась на море,
то же сделал и он.
Шедший первым стражник сердито окликнул его, но младший
был уже на другой службе, под началом другого капитана. Он
вошел в ворота лишь после того, как на это решилась Леди
Амальтея. Он шествовал следом, сонно напевая:
Что же со мной происходит? Что же со мной происходит?
Радоваться ль мне или бояться? Что же со мной происходит?
Они пересекли вымощенный булыжником двор, где пахло мокрым
стираным бельем, и через небольшую дверцу вошли в зал, столь
обширный, что в темноте не было видно ни стен его, ни потолка.
Громадные каменные колонны выскакивали им навстречу и
проскальзывали мимо, не позволяя разглядеть себя. Эхом
отдавалось дыхание, и почти также отчетливо, как и их
собственные, звучали мелкие шажки каких-то существ. Молли
Отрава жалась поближе к Шмендрику.
Через двери на другом конце громадного зала они попали на
узенькую лестницу. Там были окна, но не было света. Поднимаясь,
лестница скручивалась все туже и туже, казалось, каждая
ступенька закручивается вокруг себя и башня сжимается вокруг
них, как потный кулак. Тьма смотрела на них и прикасалась к
ним. Она пахла дождем и псиной.
Внизу, почти под ними, что-то прогрохотало. Башня
вздрогнула, как попавший на мель корабль, и отозвалась низким
каменным стоном. Пытаясь устоять на трясущейся лестнице, трое
путников вскрикнули, но провожатые двигались вперед уверенно и
без разговоров. Младший бесхитростно шепнул Леди Амальтее: --
Все в порядке, не пугайтесь. Это Бык. Звук не повторился.
Второй стражник внезапно остановился, достал из тайника
ключ и вставил его прямо в стену. Кусок стены повернулся, и
небольшая процессия вошла в низкую и узкую палату с одним
окном, в ее дальнем конце стояло кресло. Кроме кресла, там не
было ничего: ни мебели, ни ковров, ни драпировок, ни шпалер. В
ней были только пятеро вошедших, кресло и мучнистый свет
поднимающейся молодой луны.
-- Это тронный зал Короля Хаггарда, -- сказал страж.
Волшебник схватил его за покрытый латами локоть и
поворачивал, пока они не оказались лицом к лицу.
-- Это келья, это гробница. Ни один живой король не станет
здесь сидеть. Проведи нас к Королю Хаггарду, если он еще жив.
-- Ну, в этом ты можешь убедиться сам, -- стремительно
отозвался голос стражника. Он отстегнул шлем и снял его с седой
головы. -- Я -- Король Хаггард, -- сказал он.
Глаза его были того же цвета, что и рога Красного Быка. Он
был выше Шмендрика, лицо его прорезали глубокие морщины, и в
нем не было ни мягкости, ни глупости. Это было лицо щуки:
длинные холодные челюсти, твердые щеки, худая властная шея. Ему
могло быть и семьдесят, и восемьдесят лет, и больше.
Второй стражник шагнул вперед, прижимая шлем к груди,
Молли Отрава раскрыла от удивления рот, увидев его лицо. Это
было дружелюбное помятое лицо того самого принца, который читал
журнал, пока его принцесса пыталась вызывать единорога. Король
Хаггард сказал: -- Это Лир.
-- Приветствую вас, -- поклонился Принц Лир. -- Рад вас
видеть.
Его улыбка, словно веселый щенок, виляла хвостиком у их
ног, но глаза его -- глубокая тенистая синева за короткими
хлыстами ресниц -- были устремлены в глаза Леди Амальтеи.
Молчаливая, как драгоценный камень, она тоже смотрела на него,
понимая его ничуть не лучше, чем люди единорогов. Но принц
чувствовал странную счастливую уверенность в том, что он видит
его целиком и насквозь; всюду, вплоть до тайников, о которых он
и не подозревал, отдавался эхом и пел ее взгляд. Где-то на
юго-восток от его двенадцатого ребра начали пробуждаться
чудеса, и сам он, еще отражая свет Леди Амальтеи, начинал
светиться. -- Что за дело у вас ко мне?
Шмендрик Маг прочистил глотку и поклонился старику с
бледными глазами.
-- Мы хотим поступить к вам на службу. Воистину далеко и
во всех краях сказочный двор Короля Хаггарда...
-- Я не нуждаюсь в слугах. -- Король отвернулся, лицо и
фигура его выражали безразличие.
Но все же Шмендрик чувствовал, что любопытство шевелится
под камнецветной кожей, под корнями волос. Он осторожно
произнес:
-- Но у вас, несомненно, есть некоторая свита,
приближенные. Простота -- богатейшее украшение короля, но такой
король, как Хаггард...
-- Я теряю интерес к тебе, -- вновь прервал его шелестящий
голос, -- а это очень опасно. Через минуту я позабуду тебя
совсем и потом не смогу вспомнить, что, собственно, я с тобой
сделал. То, что я забываю, не только перестает существовать, но
даже становится никогда по настоящему не бывшим. -- Как только
он сказал это, его глаза, как и глаза его сына, обратились к
взору Леди Амальтеи. -- Мой двор, раз ты употребляешь это
слово, состоит из четырех воинов. И я обошелся бы и без них,
если бы это было возможно, поскольку они, как и все остальное,
обходятся дороже, чем стоят. Но они по очереди служат часовыми
и поварами и на расстоянии создают впечатление армии. Какие еще
помощники могут мне понадобиться?
-- Но удовольствия придворной жизни, -- воскликнул
волшебник, -- музыка, беседы, женщины, фонтаны, охота, маски,
грандиозные пиры...
-- Для меня они -- ничто, -- отрезал Король Хаггард. -- Я
испытал все эти удовольствия, и они не сделали меня счастливее.
Зачем мне то, что не приносит счастья?
Леди Амальтея спокойно прошла мимо него к окну и вперила
взгляд в ночное море.
Шмендрик вновь попытался поймать ветер в паруса и объявил:
-- Как я вас понимаю! Какими утомительными, пошлыми,
гнилыми и расточительными кажутся вам все удовольствия мира!
Вам наскучило блаженство, вы пресыщены чувствами, утомлены
бесплодными радостями. Это болезнь королей, и поэтому никто так
не нуждается в услугах волшебника, как король. Ведь только для
волшебника мир вечно течет, оставаясь бесконечно пластичным и
вечно новым. Только ему известна тайна перемен, только он
