десять лет назад, наполняли просторные солнечные комнаты и цветистые,
пьянящие, хрупкие дома, в которых жили его друзья. Прошла неделя, прежде
чем он уяснил, что едва ли не каждое из дорогих ему мест, в которых он
напивался, влюблялся и накуривался, ныне обратились либо в автостоянки,
либо в университетские оффисы. Несколько уцелевших остались счастливо
неизменными, только стоимость жилья в них выросла вчетверо. Фаррелл
немного постоял в расцвеченном фуксиями дворике под окном комнатушки
Эллен. Он знал, что Эллен давно уже съехала, иначе бы он сюда не пришел,
но постоять следовало, хотя бы для порядка.
- Так много было замечательных мест, - пожаловался он Бену. - Иногда
и не вспомнишь, в чьем доме что случилось, до того все они были хороши.
- Те еще были дыры, - ответил Бен. - Просто мы по молодой
толстокожести этого не замечали.
- Правда? Тем лучше для юношей и дев златых.
Их было только двое в раздевалке факультетского спортзала, куда они
пришли, чтобы поплавать. Бен любил бывать здесьхотя бы дважды в неделю,
после вечерних занятий.
- А я все равно скучаю по тем временам. Не по себе тогдашнему -
понимаешь? - а по самим временам.
Бен скользнул по нему взглядом.
- Черт возьми, пока они длились, ты тосковал по дому. Тебя всегда
относило в сторону и назад, ты у нас чемпион западных штатов по скоростной
ностальгии, - он сунул носки в ботинки и поставил ботинки в шкафчик,
сосредоточенное, нежное неистовство его движений заставило Фаррелла
вспомнить леопарда, переливающегося с зарезанной добычей вверх, на
развилку дерева. Бен всегда отличался неожиданной силой - то был результат
старательных тренировок - но сила его казалось приобретенной, взятой для
какого-то случая в найм, а не таким вот небрежным огнем. Он сказал:
- Пошли, обставлю тебя на пиво.
Фаррелл был хорошим пловцом, поскольку Бен же и научил его в прежнее
время всему, что может дельфин толком рассказать о движении в воде. На
протяжении пяти дистанций он достойно шел вровень с Беном, но на шестой
начал слишком барахтаться, вылез на бортик и уселся, болтая ногами и
наблюдая, как его друг проходит бассейн из конца в конец, ровными
всплесками пропарывая воду и лишь слегка поворачивая голову, чтобы набрать
воздуху. Однако Фаррелла странно поразило, что раз или два Бен совсем
уходил под воду, молотя руками и задыхаясь, причем лицо его искажал ужас.
Фаррелл решил, что это одна из игр, которыми Бен развлекается в
одиночестве, тем более что оба раза он снова включался в ритм и плыл
дальше так же мощно, как и всегда. После второго сбоя Бен вылез на дальнем
конце бассейна и пошел кругом него к Фарреллу, встряхиваясь, чтобы
побыстрее обсохнуть.
- Прости, - сказал он. - Собственно, я хотел сделать тебе комплимент.
Ты всегда так остро чувствовал любую утрату - начинал тревожиться о разных
вещах еще до того, как они входили в моду, так было и с китами, и со
стариками. Помню, каждый раз, когда где-то что-то заливали асфальтом или
сносили, или уничтожали, ты обязательно знал об этом. Это не ностальгия,
это способность оплакивать. Она тебя еще не покинула?
Фаррелл пожал плечами.
- Отчасти да, отчасти нет. Я становлюсь староват для того, чтобы,
слоняясь по свету, вести точный счет моих поражений.
- Это высокое призвание.
Негромко беседуя, они сидели на краю бассейна, а струи извергаемой
впускными отверстиями воды били их по ногам, и огни Авиценны переливались
среди холмов за маленькими забранными сеткой оконцами. Бен спросил,
попадается ли Фарреллу кто-либо из прежних знакомых, и Фаррелл ответил:
- Знаешь, меня это даже немного пугает. Половина людей, которых я
знал, так и разгуливает по Парнелл-стрит, посещая лекции по антропологии и
закатывая вечеринки. Они теперь заседают в других кофейнях, но лица все те
же. Я не могу зайти в это новое заведение, в "Южную Сороковую" и не
нарваться при этом на человека, желающего, чтобы я заглянул к нему и
сыграл "Рыбачий блюз".
Бен кивнул.
- Людям свойственно застревать в Авиценне. Для любителей учиться этот
город - вроде асфальтовых озер Ла Бри.
- Меня все это повергает в уныние. Они начинают с желания получить
ученую степень, а кончают тем, что воруют по мелочи в магазинах или
поторговывают наркотиками. По-моему, все здешние водители приехали сюда
после билля шестьдесят первого о льготах для военнослужащих и провалились
на устном экзамене.
- Да, конечно, - негромко сказал Бен, - в жизни рано или поздно
наступает время, когда все лица начинают казаться знакомыми.
Фаррелл искоса взглянул на него и увидел, как Бен скребет и потирает
горло у самых ключиц - еще одна привычка скучающего, доброжелательного,
сардонического подростка, явившегося невесть откуда на первый сбор
учеников, чтобы плюхнуться в соседнее кресло. Бен произнес:
- Жаль, что и я не провалился на устном экзамене.
- Ты вообще не способен провалиться на экзамене, - сказал Фаррелл. -
Не знаешь, как это делается.
- Скорее - зачем, - нагнувшись, Бен носком ноги раз за разом выводил
на воде что-то, похожее на "Зия".
Фаррелл спросил:
- Тебе здесь нравится?
Бен не повернулся к нему.
- Я тут в своем роде шишка, Джо. Меня заставляют пахать, но все
отлично понимают, кто я такой. На следующий год со мной заключат
пожизненный контракт, я получу совещательный голос, и возможность делать
все, что захочу. Потому что на мне можно подзаработать. Я, видишь ли,
черт-те какой первоклассный специалист по исландской литературе, а по эту
сторону Скалистых гор нас таких, может быть, трое, и все. Так что я тут
хожу в тузах.
- Тогда почему мы с тобой говорим об этом с какими-то ужимками?
Бен, глядя между своих ног в воду, ухватился за бортик бассейна. Он
говорил ничего не выражающим голосом.
- Мне нравятся двое студентов на младших курсах и один из
выпускников. Нет, извини, двое выпускниов. Я начал халтурить во время
кафедральных часов и ругаться с людьми на заседаниях комиссии, если я на
них вообще появляюсь. Да тут еще эта книга о слоге и языке поэзии поздних
скальдов, которую я якобы пишу. На факультете бушует дикая склока, а я по
большей части не могу вспомнить, какую сторону я будто бы поддерживаю.
Правда, иногда вспомнить удается, но от этого становится только хуже.
Действительно, тут уж не до ужимок.
- Ну, на следующий год твое положение, надо думать, сильно улучшится,
- Фаррелл очень старался сказать что-нибудь утешительное. - Ты же
говоришь, что когда получишь контракт, тебе предоставят свободу. Будешь
сам решать, куда тебе плыть, что совсем неплохо.
- То-то и оно что - куда? - знакомый, ласковый, проницательный взор
уперся в Фаррелла, вдруг заметившего, что шрам под глазом Бена набух и
чуть ли не вздрагивает, словно мелкая мышца. - Не думаю я, будто
что-нибудь улучшится. Со скукой я справлюсь, но мне противно презрение,
которое я начинаю испытывать. Противно ощущение, что я становлюсь
подловат. Джо, я представлял себе все совсем по-другому.
- Я ничего не знал, - сказал Фаррелл. - Мы никогда особенно не
обсуждали эту сторону твоей жизни, да ты и не писал мне о своих здешних
делах. Я полагал, это то, чего ты хотел - комиссии и прочее.
- О, хотеть - другое дело, - Бен ухватил Фаррелла за предплечье, не
крепко, но с настоятельностью, от которой кости в испуге приникли одна к
другой. - Я получил, что хотел, я, может быть, и теперь хочу того же, так
мне во всяком случае кажется. Но представлял я себе все совсем по-другому.
Бен напряженно вглядывался в Фаррелла, наморщась от желания заставить
его понять, как если б опять натаскивал его по химии.
- Совсем по-другому.
Вздохнув, зевнула дверь, они повернули головы и увидели, как внутрь
вошел и остановился, вглядываясь в них через бассейн, рослый, голый,
белоглавый мужчина. Массивное с бугристой кожей лицо его напомнило
Фарреллу каменные вазы с бананами и виноградом в садах по Шотландской
улице. Бен отрывисто произнес:
- Пройди-ка пару дистанций, я хочу понаблюдать за тобой.
Белоголовый воскликнул с самым тяжким шотландским акцентом, какой
Фаррелл когда-либо слышал:
- Ба, клянусь распятием, да это воистину достойный лорд Эгиль
Эйвиндссон Норвежский!
Фаррелл подошел к ближнему концу бассейна и прыгнул в воду. Он нырнул
слишком глубоко и сбился с дыхания, ему понадобилось почти переплыть
бассейн, прежде чем он нашел правильный ритм. При каждом повороте головы
он видел белоголового, который, приветственно воздев руку, машистым шагом
приближался к Бену, оскальзываясь на плитках, но не снисходя до того,
чтобы как-то уравновесить свое тело, и лишь убыстряя шаг. При всем том,
облик его являл пожалуй даже перезрелую величавость, а сам он благородно
взревывал голосом, напоминающим гомон деревянных колес на мокром
деревянном мосту:
- Привет тебе, Эгиль! О, я ищу тебя ныне весь день! Важные вести о
герцоге Клавдио!
Назад Фаррелл поплыл медленно, булькая от наслаждения. Когда он
приподнялся рядом с ними из воды, белоголовый мужчина с улыбкой смотрел
сверху вниз на Бена, рокоча и погуживая сквозь мешанину гортанных
придыханий:
- Меня известил о сем лорд Мортон Лесной, о да, и я вправе открыть
тебе, что участь бедняги нимало его не волнует...
Бен снова копался в горле.
- Как поживаете? - спросил Фаррелл.
Белоглавый не дрогнул и не обернулся.
Бен тяжело произнес:
- Ты неправильно бьешь ногами, - и, повернувшись к белоглавому, -
Кроф, познакомься с самым близким из моих друзей - Джо Фаррелл. Джо, это
Кроуфорд Грант, Кроф.
Фаррелл, ощущая себя Девой Озера, протянул из воды руку. Кроф Грант
чистейшим нью-хэмпширским голосом отозвался:
- Очень приятно, Бен много о вас рассказывал.
Пожатие его было достаточно твердым, но Фаррелла он словно не видел.
Ничто не изменилось в его лице, признавая приветствие Фаррелла, да и
синеватая ладонь вовсе не верила, что смыкаясь, обнимает нечто
материальное. А перед самым этим безмятежным, улыбчивым отторжением был
миг, когда Фаррелла пронизала дрожь сомнения в собственном существовании.
Кроф Грант спокойно повернулся к Бену.
- И по сей причине я верю его речам о герцоге Клавдио, что-де еще
пуще склоняется он на сторону Лорда-Сенешаля, - а ежели Клавдио
переметнется, он заберет у короля Богемонда его лучших людей. О да, ты
усмехаешься, Эгиль, Но буде Клавдио встанет на сторону Гарта, то войне
конец и сие столько же истинно, как то, что мы стоим здесь с тобою, а уж в
этом ты мне перечить не станешь.
Он говорил что-то еще, но Фаррелл утратил нить. Зацепившись локтями
за край бассейна, он висел в воде. Теперь, когда пустой и его обращавший в
пустоту взор более не был направлен на него, Фаррелл, словно завороженный,
слушал его, испытывая немалое удовольствие. Впрочем, вскоре Бен, прервав
безбурную болтовню Гранта, резко сказал:
- Где это ты выучился так болтать голенями? У меня два года ушло,
чтобы заставить твои ноги двигаться как единое целое, а в итоге ты просто
валяешься в воде, плюхая ступнями. Попробуй еще разок, Джо, а то на тебя
смотреть смешно.
Грант продолжал говорить, не останавливаясь. Фаррелл медленно поплыл
вдоль края бассейна, стараясь сосредоточиться лишь на движении своих ног
от бедер и на том, как разрезают воду его плечи. Средневековое лопотание
Крофа Гранта, явно отдающее дешевыми книжками в бумажных обложках,
плескалось в мелких волнах вокруг его шеи, ударяясь о мокрые плитки.
