так и висит на одном месте, медленно поворачиваясь. Этакий тебе вертел без
вертела. При небольших уходах в сторону легкое, ласковое прикосновение - и
все опять в порядке. Наш повар весьма дотошно выдерживает детали этого
процесса, что характерно для всех космических поваров. Очень интересно
послушать их жаркие споры на тему оборотов в минуту и сантиметров
расстояния от гриля.
А поджаривание креветок в масле - нечто вообще месмерическое. Он
вытряхивает над грилем посудину лучшего растительного масла, в результате
чего образуется целое облако капелек. Затем следует кропотливая работа по
соединению капелек в один золотой шар, затем этот шар начинает шипеть. В
точно отмеренный момент добавляются специи (я так и не удостоился редкой
чести наблюдать это священнодействие), затем - креветки. В конечном итоге
получается медленно вращающийся, завораживающий, а главное - аппетитный
шар. Чувствуешь себя, как больной царевич, загипнотизированный часами
Распутина, - только часы нельзя съесть.
В куполах турецких щедрая земля.
Маки пламенем горят, зреет конопля.
Избавиться от Барбары оказалось проще простого. После посадки я не
стал забирать из каюты свое барахло и вышел из корабля вместе с
новообретенным приятелем - поваром, облачившись в его замусоленную форму и
белый колпак. Сам он был, конечно же, при полном при параде - намечался
трехдневный загул в обществе девиц-креолок, знакомых ему еще по предыдущим
рейсам, для каковых девиц он пронес контрабандой три дюжины ампул
женьшеня. Не без моей, конечно же, помощи - я всегда стараюсь платить
услугой за услугу. По выходе их порта мы расстались, он направился к своим
девицам, а я - не в купол маори, как можно бы ожидать, а в турецкие
купола. И сразу вломился к Ахмету Труйджу - обговорить стратегию военных
действий.
У турков Ахмет - парень номер раз, gantze macher. Он в неоплатном
предо мной долгу, мы с ним это знаем, но вам можно и объяснить, в чем
дело. Он великолепно справляется со своей должностью - блестящий бей,
искусный правитель, сумевший сделать турков почти такими же влиятельными,
как джинки, но все равно, если я когда-нибудь расскажу о нем то, что
только мы с ним и знаем, он сразу же полетит со своего поста, с него
сорвут эполеты, над его головой сломают шпагу, в общем - позорная
отставка. Хуже того, он станет всеобщим посмешищем. Во всяком случае так
описываем возможное развитие событий мы в наших с ним разговорах.
Много лет назад, когда я делал большой очерк о его отце, знаменитом и
достойнейшем Труйдже Калифе (задолго до этой загадочной, прискорбной
смерти), чрезвычайном и полномочном после, поработавшем в добром десятке
различных столиц, папа Труйдж решил, что нуждается в пересадке роговицы
обоих глаз. Направляясь к глазному хирургу, он прихватил за компанию и
сыночка своего Ахмета, а уж я увязался за ними сам, в надежде обогатить
будущий очерк одной-другой деталью обстановки. Ахмету было тогда лет
шестнадцать. В глазной клинике папу посетила блестящая мысль - а почему бы
не проверить заодно, как там у сына со зрением. Ахмета усадили перед этими
самыми таблицами, где разные буквы, и быстро выяснили, что зрение у него,
как у орла, но букв он не знает. Ни одной.
Смейтесь - не смейтесь, но так оно и было. С самого раннего детства
Труйдж-младший отирался в дипломатических кругах, приобретая шарм,
утонченность и весьма разорительные вкусы, отлично проводил время - и при
всем при том ни одному из приближенных посла как-то и в голову не пришло,
что ребеночек-то не ходит в школу. Все они считали, что он как-то там
где-то там учится, и ни один из них не удосужился проверить.
Ну а сам Ахмет на себя не стучал - какой же мальчишка хочет в школу?
Так вот он и проваландался до шестнадцати лет, а тут уже поздновато было
для чтения-письма-арифметики. В результате Ахмет и по сей день не умеет ни
читать, ни писать, однако годы тщательно скрываемой неграмотности обучили
хитрого турка сотням искусных трюков, а заодно фантастически развили его
память. К великому счастью губернатора, в турецком анклаве принято
скреплять документы не архаичной подписью, а отпечатком голоса.
Научился я читать,
Научился я писать,
Научился я и в драке
Старшим братьям помогать.
Губернатор приветствовал меня с громким энтузиазмом, абсолютно
искренним - мы с ним действительно друзья, компромат здесь не при чем.
Теперь Ахмету под тридцать: смуглый, начинающий уже лысеть, мягкий в
обращении и великолепно барственный, он чуть заикается и временами
замолкает, подыскивая нужное слово - земной английский для него третий или
даже четвертый язык. Я не стану пытаться воспроизвести здесь его заикание.
- Ахмет, - сказал я, презентуя ему ампулу женьшеня, выцыганенную у
космоповара (ты не выцыганил ее, Роуг, ты ее вымаорил). - Я хочу попросить
тебя о небольшом одолжении.
- Faires des demandes, - ухмыльнулся он. - Ну давай, давай,
выкручивай мне руки. Теперь меня так просто не возьмешь, я хорошо
приготовился.
- Действительно?
- Эй-Би-Си-Ди-Эф-Джи. Ну, что ты на это скажешь?
- Ахмет, Ахмет, ну уж от тебя-то я такого не ожидал. Разве можно так
обращаться с невинным, дружелюбным шантажистом? Ты учился - и скрывал от
меня!
- А все одна из ваших маорийских штучек. Появилась здесь на прошлом
месяце, неизвестно откуда. Учит меня в постели. Для демонстрации алфавита
использует свои ракушки.
- Ракушки?
- Ну да, серебряные. Носит их на бедрах, как ceinlure. Как будет
ceinture на вашем вонючем янковском? А, да, пояс. И они
дзинь-дзинь-дзинькают, когда... И у нее на жопе очень странный шрам. Я не
ошибся? Тохес? Derriere? [задница (фр.)] Нет, верно, жопа. Так что тебе
там потребовалось, Роуг?
- Ты можешь объяснить мне, Ахмет, как организован твой шахер-махер с
мета?
- Самым элементарным образом; мы платим джинкам героином, за унцию -
фунт.
- Ни себе фига! Шестнадцать к одному?
- Слава Богу, что у нас есть хотя бы, чем пригрозить им при случае,
так что наша квота мета всегда гарантирована. Срежут - останутся без дури.
- А какая у вас квота?
- Три-четыре сотни фунтов в месяц.
- Так много?
- Конопля и маки жрут тепло и воду, как сумасшедшие.
- А вы, значит, поставляете им пять-шесть тысяч фунтов наркотиков.
Очищенных?
- Нет, сырец. Джинки предпочитают очищать их самостоятельно.
- Все равно, это охрененное количество дури.
- А у них охрененное количество народа. "Жили-были три китайца - Як,
Як Цидрак, Як Цидрак Цидрони". Ничуть не сомневаюсь, что значительная
часть сырца идет на поддержание духа кули, вкалывающих в шахтах. Судя по
сообщениям, там настоящий ад.
- Ахмет, я никогда не видел мета. Нельзя посмотреть у тебя?
- Это что, и есть то самое одолжение?
- Нет.
- Ты же используешь мета, почему же ты никогда его не видел?
- А многие люди, пользующиеся серебром, видели когда-нибудь
серебряную руду?
- Как всегда - sans replique [без ответа (фр.)]. Пошли, Роуг.
В шлюзе мы надели вакуумные скафандры с такой мощной теплоизоляцией,
что стали походить на северных медведей, страдающих - судя по скованной,
судорожной походке - церебральным параличом. Ахмет постучал по моему плечу
и показал на коротковолновую антенну.
- Включился? Роуг, ты меня слышишь?
- Ясно и отчетливо.
- Тогда делай все, как я скажу и Боже упаси что-нибудь трогать, если
не хочешь превратиться в сверхновую.
- Спасибо, не надо. Я и так достаточно яркая личность.
По-лунному бесплодное, покрытое рваными скалами плато заставляло еще
больше чувствовать себя белым медведем - только перепрыгивающим трещины не
со льдины на льдину, а с камня на камень. Через четверть мили таких
упражнений Ахмет остановился перед совершенно естественного вида глыбой
туфа и буквально оглушил меня, проорав нечто по-турецки, в каковом языке я
ни бум-бум. Через некоторое время плита мягко скользнула в сторону,
обнаружив люк и ведущие вниз каменные ступеньки. Мы спустились в небольшую
камеру и увидели перед собой каменную дверь, охраняемую четырьмя
вооруженными белыми медведями.
После новой порции турецкой тарабарщины часовые распахнули дверь,
пропустили нас и сразу же ее закрыли.
- Строжайший режим, - сказал Ахмет. - И не потому, что кристаллы мета
precieux [драгоценные (фр.)], главное - они dangereux [опасные (фр.)]. Не
позволяйте посторонним играть со спичками.
Мы находились в сферической ледяной пещере.
- Кристаллический гелий, - объяснил Ахмет. - Аргон и неон тоже
инертные элементы, но он еще инертнее. Единственная, пожалуй, Substanz
[вещество (нем.)], которую даже мета не может катализировать. Из него
делают контейнеры для хранения и транспортировки, но ты себе не
представляешь, насколько трудно поддерживать температуру в два градуса
Кельвина.
- Ох, Ахмет, похоже, ты и твоя маорийская шлюшка серьезно изучали
литературу по этому вопросу, - укорил его я, осматриваясь. - А это что у
тебя за ювелирная лавка? Сложил сюда precieux камни, чтобы кто не спер?
- Это, Роуг ты мой precieus, и есть твои кристаллы мета.
- Чего? Эти пуговки?
- Aber naturlich [конечно же (нем.)].
Я шагнул к светящейся груде, пытаясь сообразить, дурит меня этот
известный всей Солнечной шутник и плейбой, или нет. Действительно нечто
вроде радужных пуговиц - крохотные диски, чуть выпуклые, с каемкой по
краю, правда без дырочек. И они искрились, переливались внутренним, словно
живым светом.
- Это что, действительно мета? Ты только серьезно, Ахмет, безо всяких
шуточек. Мета?
- Oui [да (фр.)].
- Очень красивые.
- Oui.
- Но эта бижутерия кажется совершенно безопасной.
- Такие они и есть, когда находятся в нормальном состоянии. Я говорю
сейчас абсолютно серьезно. Это - тектиты, экстрагалактические метеориты из
самых дальних глубин пространства. Обычные тектиты можно найти даже на
Терре - черные стекловидные пуговицы, безвредные, лежат себе и никого не
трогают.
- А почему эти - другие?
- Тут-то вся и история. Они - первичные, пришедшие из далекого
прошлого. Существует теория, будто очень давно, когда Тритон находился в
вулканической стадии, его буквально нашпиговал прилетевший откуда-то поток
тектитов. Под воздействием термальных и радиационных нагрузок они
трансформировались в мета. Каждая из этих пуговок - котел спрессованной
трансформационной энергии.
- Глядя на них, ей Богу поверишь.
- Отсюда и главное свойство мета - они принуждают атомы совершать
квантовый скачок на высшие уровни. Затем атомы сваливаются назад, в
нормальное состояние, и выделяют при этом лучистую энергию, а далее -
новый толчок со стороны мета... И все это - со скоростью света. Де Бройль,
наверное, вентилятором в гробу вертится.
- Де Бройль? - спросил я, чувствуя что-то нехорошее. - Это какой еще
де Бройль?
- Луи Виктор. Разве мог он ожидать, придумывая в тысяча девятьсот
двадцать третьем свои квантовомеханические штучки, к чему это приведет?
- Ахмет Труйдж, Ахмет Труйдж, ты ведь и вправду читал книжки!
- Генезис мета, Роуг, чисто гипотетичен, однако известно, что их
находят в древних вулканических породах - примерно так же, как африканские
алмазы, добываемые из "алмазных трубок". Там их добывали африканские
негры, а здесь - джинки-кули.
