уверен, что если Бог пожелает драться, то не могло быть никаких сомнений
относительно исхода боя. Но Тарзану многое нужно было узнать от Бога, и
поэтому он надеялся, что Бог не будет воинственно настроен; однако, он вынес
из своего жизненного опыта твердое убеждение в том, что всякое существо,
способное защищаться и нападать, может, смотря по настроению, в любое время
броситься в бой.
Уже стемнело, когда Тарзан очутился в селе Мбонги. Безмолвно, как тень
ночи, занял он свое обычное место на суку огромного дерева, у самого
частокола. Внизу, на дороге, он увидел мужчин и женщин. Все мужчины были
раскрашены -- даже более ярко и цветисто, чем в обычное время.
Посреди них бродило какое-то странное нечеловеческое существо--высокая
фигура с человеческими ногами и головой буйвола. Сзади у него болтался
хвост, в одной руке он держал хвост зебры, а в другой пучок маленьких стрел.
Тарзан вдзрогнул. Неужели ему сразу же представился случай увидеть
Бога? Несомненно, существо это не было ни зверем, ни человеком, а чем же оно
могло быть, как не творцом вселенной? Человек-обезьяна стал жадно следить за
каждым движением этого странного существа. Он увидел, как при его
приближении чернокожие падали ниц, словно их поразили ужасом таинственные
силы природы.
Затем божество заговорило, и все в глубоком безмолвии слушали его.
Тарзан был уверен, что только Бог способен без всякого оружия, без стрел и
копий внушить неграм такой ужас, что они стоят на месте с широко раскрытыми
от страха ртами. Тарзан относился к чернокожим с презрением именно
вследствие их болтливости: точно мартышки болтали они всякую чепуху и бежали
от врага. Большие же, взрослые самцы племени Керчака почти не говорили, но
зато дрались по каждому поводу. Лев Нума тоже был не очень разговорчив, а из
всех зверей джунглей он был наиболее воинственным.
В эту ночь Тарзан был свидетелем странных, непонятных явлений. Не умея
их объяснить, он приписывал их действиям неведомого, непонятного Бога. Он
присутствовал при странной церемонии вручения боевых копий трем юношам --
церемонии, которой уродливый кудесник постарался придать жуткий,
фантастический характер.
С неослабным интересом наблюдал он, как на трех черных руках были
сделаны одинаковые надрезы, и как обменялись юноши кровью с вождем Мбонгой.
Это был один из обрядов церемонии кровного братства. Кудесник с дикими и
грозными заклинаниями погрузил хвост зебры в большой чан с водой,
сопровождая свои действия дикой пляской и прыжками. Затем он окропил головы
и грудь юношей волшебной водой. Если бы человек-обезьяна понял истинное
значение и смысл этого акта, если б он знал, что волшебная вода делает
человека невредимым и бесстрашным, он одним прыжком очутился бы между ними и
присвоил бы себе и хвост зебры и основательную порцию воды из чана.
Но он ничего не знал и поэтому сильно удивлялся не только действиям
негров, но и той странной дрожи, которая, точно мурашки, пробегала по его
спине. Ему передалось состояние гипноза, которое объединяло и удерживало
теперь чернокожих в крайнем истерическом возбуждении.
Чем больше Тарзан углублялся в свои наблюдения, тем более он проникался
убеждением, что видит перед собой Бога. Вместе с уверенностью в нем
рождалась решимость во что бы то ни стало заговорить с божеством. А для
Тарзана-обезьяны решить -- значило действовать.
Чернокожие племени Мбонги находились теперь в самом крайнем
истерическом возбуждении. Еще немного -- и они бы не выдержали этой
напряженной атмосферы.
Вдруг поблизости, почти у самого частокола, зарычал лев. Негры
вздрогнули и замолкли, прислушиваясь к слишком хорошо знакомому реву. Даже
кудесник остановился и словно статуя застыл в неподвижной позе. Он
соображал, каким способом лучше всего использовать возбуждение толпы.
Весь этот вечер был для кудесника необычайно удачен. Помимо трех коз,
полученных им от юношей за введение их в число полноправных воинов,
восхищенная и напуганная паства поднесла ему еще много зерна и бисера и
порядочный кусок медной проволоки.
Рев Нумы еще звучал в ушах потрясенных негров, когда среди общего
безмолвия внезапно раздался громкий и пронзительный крик женщины. Этот
момент Тарзан и счел удобным для своего появления на деревенской улице.
Бесстрашно встал он посреди возбужденных врагов, целой головой выше многих
воинов Мбонги, прямой, как самая прямая стрела, и могучий, как лев Нума.
Тарзан смотрел прямо на кудесника. Глаза всех были устремлены на него,
но никто не двинулся -- паралич страха сковал чернокожих. И в следующее же
мгновение Тарзан, наклонив голову, ринулся вперед.
Нервы чернокожих не выдержали. Много месяцев прожили они в постоянном
страхе перед необычайным белым гигантом, богом джунглей. Их стрелы
таинственно пропадали в самом центре деревни; воины их племени погибали, не
издав ни единого звука на охоте в джунглях, и их трупы, словно с неба,
падали ночью на деревенскую улицу.
Лишь немногим удавалось видеть странного и необычайного демона, и, по
их описаниям, вся деревня сразу же признала в Тарзане виновника
многочисленных бед! При других условиях, и при дневном свете воины, конечно,
бросились бы на него, но ночью, и именно этой ночью, доведенные жутким
волхвованием кудесника до последних пределов нервного напряжения, они не в
состоянии были сопротивляться. Как один человек, кинулись они в свои хижины.
Только один чернокожий задержался на мгновение. То был сам кудесник.
Наполовину сам убежденный в силе своих шарлатанских заклинаний, он
повернулся к Тарзану лицом, готовый встретить его всеми испытанными
средствами своей выгодной профессии.
-- Ты -- Бог? -- спросил Тарзан.
Кудесник, не понимавший значения этих слов, выделывал ногами какие-то
удивительные па, затем перекувырнувшись в воздухе, присел на корточки,
широко раздвинул ноги и вытянул вперед голову. На миг замер он в этой позе.
Затем громко произнес: "Бу!".
Это восклицание, очевидно, имело целью заставить Тарзана уничтожиться;
однако, цель эта не была достигнута.
Тарзан решил подойти вплотную к Богу и рассмотреть его, и ничто в мире
не могло его остановить. Убедившись в негодности своих прежних средств,
кудесник решил испробовать новые.
В левой руке он держал хвост зебры. Он плюнул на него и стал вертеть
над ним пучком стрел, которые находились в другой руке. Творя эти странные
знамения, он осторожно обходил Тарзана; по временам подносил к губам хвост
зебры и шептал себе что-то под нос.
Действие нового средства было во всяком случае моментальным, так как
заклинаемое существо, т. е. Тарзан, быстро подбежал к нему. Поэтому
кудеснику пришлось сузить свои магические круги. По окончании этой
процедуры, кудесник помахал хвостом зебры над головой, провел воображаемую
линию между собой и Тарзаном, а затем застыл в грозной позе, которой он
хотел испугать Тарзана.
-- За эту черту ты ступить не сможешь! -- бормотал он. -- Мое
заклинание -- страшное заклинание. Остановись, или ты падешь мертвый, как
только нога твоя переступит черту. Моя мать -- ведьма, а мой отец был змеей;
я питаюсь сердцем льва и внутренностями пантеры; я завтракаю маленькими
детьми, и демоны джунглей -- мои рабы. Я самый могущественный кудесник в
мире, я ничего не боюсь, так как я не могу умереть. Я...
Но дальше он не успел ничего сказать; он бежал со всех ног, потому что
Тарзан переступил в этот момент магическую линию смерти.
Но видя бегство кудесника, Тарзан вышел из себя. Так Бог не должен был
поступать, по крайней мере такой Бог, каким представлял себе его Тарзан.
-- Вернись! -- кричал он. -- Вернись, Бог, я тебя не трону!
Но кудесник удирал во все лопатки, прыгая через кипящие котлы и
потухающие костры, горевшие перед хижинами. С невероятной быстротой несся он
прямо к своему жилью; но тщетны были его усилия -- человек-обезьяна с
быстротой оленя Бары мчался вслед за ним.
Тарзан нагнал кудесника как раз у входа в его лачугу. Тяжелая рука
опустилась на плечо волхва и потащила его назад. Кожа буйвола попала между
пальцами Тарзана, и маска упала с головы волхва. Перед глазами Тарзана
предстала фигура обыкновенного голого негра, который всячески пытался
проникнуть в свою хижину.
Так это и есть тот Бог, которого Тарзан так страстно желал видеть!
Тарзан поднял свою верхнюю губу и, издав грозное рычанье, кинулся вслед за
дрожащим от ужаса кудесником в хижину и там, в углу, поймал спрятавшегося
волхва. Он вытащил его в другой более светлый угол хижины, освещенный луной.
Кудесник кусался и царапался, пытаясь освободиться; но довольно было
нескольких ударов по голове, чтобы он убедился в тщетности дальнейших
попыток сопротивления. Облитая лунным светом сгорбленная фигура волхва еле
держалась на дрожащих ногах.
-- Так это Бог! -- кричал Тарзан. -- Тарзан более могуч, чем Бог!
-- Я -- Тарзан! -- кричал он в ухо негра. -- В джунглях, и над нами,
над текучей водой, и над стоячей водой, над большой водой и над малой водой
не найти такого великого существа, как Тарзан. Тарзан сильнее Мангани; он
сильнее Гомангани. Своею собственной рукой он убил Нуму-льва и Шиту-пантеру;
нет существа столь великого, как Тарзан. Тарзан сильнее Бога! Смотри! -- и
он с такой силой сжал шею негра, что тот закричал от боли и грохнулся без
чувств на землю.
Поставив ногу на шею лежащего без чувств волхва, человек-обезьяна
поднял свое лицо вверх, к луне, и испустил протяжный, резкий, победный клич
исполинских самцов-обезьян. Затем он наклонился и, выхватив из судорожно
сжатых пальцев волхва хвост зебры, двинулся в обратный путь, не взглянув
даже на безжизненно лежащего чародея.
Испуганными глазами смотрели на него немногие смельчаки, рискнувшие
высунуть головы из своих изб. Сам вождь Мбонга был свидетелем сцены,
происходившей на пороге хижины волхва. Мбонга призадумался. Этот старый,
мудрый негритянский вождь лишь отчасти верил в волхвов, особенно с тех пор,
как сам с годами приобрел большую мудрость; но как вождь, он видел в волхвах
хорошее средство управления; с помощью волхвов он мог пользоваться суеверным
страхом своих подданных в своих интересах.
Мбонга и кудесник работали сообща и делили добычу пополам, а теперь
положение кудесника скомпрометировано навсегда! Если только кто-нибудь видел
то, что видел он, Мбонга, то конец вере: нынешнее поколение не станет больше
верить в волхвов, кто бы ими не был.
Мбонга решил, что он должен сделать все, чтобы сгладить дурное
впечатление от победы лесного демона над волхвом. Он взял свое боевое копье,
осторожно вышел из хижины и двинулся вслед за удаляющимся Тарзаном. Тарзан
шел по деревенской улице так спокойно, так непринужденно, словно находился
среди дружески расположенных к нему обезьян племени Керчака, а не в стане
заклятых, с ног до головы вооруженных врагов.
Но Тарзан только казался таким беспечным; зверь со своим тонким чутьем
всегда осторожен, всегда начеку. И для искусного следопыта Мбонги звериное
чутье не было тайной: бесшумно ступал он по следам Тарзана. Даже Бара-олень
со своими огромными ушами и тонким слухом не догадался бы о близости Мбонги;
но чернокожий не выслеживал теперь Бару, он выслеживал человека, и поэтому
думал лишь о том, чтобы не шуметь.
Все ближе и ближе подкрадывался он к медленно шедшему Тарзану. Он
поднял уже свое боевое копье над правым плечом. Вождь Мбонга раз и навсегда
