искусанная, изодранная в клочья Шита, но исход боя был ясен. Даже лев Нума и
тот не рискнул бы вступить в бой с таким числом исполинских обезьян из
племени Керчака. Сейчас, на расстоянии полумили от боя, царь зверей при
грозных звуках битвы проснулся после своего послеобеденного сна, поднялся и
благоразумно побрел дальше -- в глубь джунглей.
Разодранное, окровавленное тело Шиты перестало двигаться. Пантера
застыла в последней судороге, а самцы все еще рвали в клочья ее чудесную
шелковистую шерсть. Но усталость взяла свое, они оставили пантеру, и тогда
из клубка кровавых тел поднялся гигант, весь окровавленный, и все же прямой,
как стрела.
Он поставил ногу на неподвижное тело побежденного зверя и, подняв свое
окровавленное лицо к синему небу тропиков, огласил воздух диким победным
кличем исполинских обезьян.
Один за другим повторяли этот крик самцы-обезьяны племени Керчака.
Самки, спустившись с деревьев, подошли ближе и начали издеваться над трупом
убитого зверя. Молодые обезьяны, ребячески подражая старшим, устроили шумную
игру: они представляли только что окончившийся бой.
Тика подошла к Тарзану.
Она по прежнему держала у своей волосатой груди маленького балу. Тарзан
опять протянул руку, чтобы взять у нее детеныша. Он ожидал встретить и на
этот раз со стороны Тики такой же недружелюбный прием, как и раньше. Но,
сверх ожидания, она охотно передала ему своего балу, а сама стала лизать его
страшные раны.
И даже Тог, который отделался несколькими легкими царапинами, подошел к
ним, встал рядом с Тарзаном и спокойно смотрел, как последний играл с балу.
А потом и он наклонился и стал вместе с Тикой лизать раны человека-обезьяны.
IV
БОГ И ТАРЗАН
Среди отцовских книг, найденных Тарзаном в хижине на берегу моря, было
много таких, которые сильно тревожили его начинающий развиваться ум. Работая
усердно, с безграничным терпением, он, наконец, проник в тайну этих
маленьких, черных букашек, которыми кишели печатные страницы. Он понял, что
различные их комбинации обозначают на безмолвном языке что-то особенное, не
вполне доступное пониманию мальчика-обезьяны. Они возбуждали его
любопытство, давали пищу воображению и наполняли душу неудержимым
стремлением к познанию.
Он обнаружил, что найденный им словарь ничто иное, как сборник
удивительных сведений. Он узнал это после долгих лет неутомимой работы, и
тогда же ему, наконец, удалось открыть способ пользования им.
Словарь служил ему предметом интереснейшей игры. Каждое новое слово
открывало перед ним мир новых понятий, и он среди массы определений искал
следы новой мысли с таким рвением, словно преследовал добычу в джунглях. Это
была охота, а Тарзан, приемыш обезьяны, был неутомимым охотником.
Встречались, конечно, слова, которые возбуждали его любопытство в
большей степени, чем другие, -- слова, которые по той или иной причине
занимали его воображение. Так, например, он столкнулся с одним понятием,
которое ему трудно было сразу уяснить себе, а именно со словом "Бог". Тарзан
обратил на него внимание прежде всего благодаря краткости этого слова.
Помимо этого его поразило, что оно начиналось с букашки "Б", значительно
большей, чем остальные крохотные букашки "б". Он решил, что большая букашка
"Б" -- самец, тогда как остальные -- самки. Вторым обстоятельством,
возбудившим его любопытство, явилось обилие "мужских" букашек в определении
этого слова. Высшее существо, Творец или Создатель вселенной. Конечно, решил
Тарзан, это очень важное слово, и надо постараться понять его. И это ему
удалось после долгих месяцев бесплодных усилий и глубоких размышлений.
Однако Тарзан не считал потерянным то время, которое он употреблял на
эти странные охотничьи экскурсии в заповедную область знаний. Каждое слово,
каждое определение приводило его в таинственные дебри, раскрывало перед ним
новые миры, в которых он только начинал ориентироваться; все чаще стали ему
попадаться знакомые образы, и он обогащался все новыми сведениями.
Но значение слова "Бог" все еще не было выяснено. Однажды он пришел к
убеждению, что постиг значение загадочного слова: Бог -- это могучий вождь
-- царь всех Мангани! Правда, Тарзан все-таки не был вполне уверен в этом,
хотя бы уже потому, что Бог в таком толковании являлся существом сильнейшим,
чем Тарзан...
Тарзан, не знавший равного себе в джунглях, не хотел мириться с этим!
Во всех своих книгах Тарзан не нашел изображения Бога, хотя все
говорило за то, что Бог -- великое, всемогущее существо. Тарзан видел
изображения тех зданий, в которых Гомангани поклонялись Богу, но не заметил
в них ни малейших признаков ни самого Бога, ни следов его пребывания. Он
даже стал сомневаться в том, что Бог вообще существует, и решил сам пойти
искать Бога.
Начал он с того, что стал расспрашивать Мамгу, старую обезьяну, которая
видала всякие виды на своем веку. Но старуха Мамга могла отдать себе отчет
лишь в обыденном. Случай, когда Гунто принял колючий шип за съедобное
растение, произвел на нее значительно более глубокое впечатление, чем
бесконечные проявления величия божия, имевшие место на ее глазах, и которых
она, конечно, не могла понять.
Затем Тарзан обратился с расспросами к Нумго. Последний сумел на время
отвлечь человека-обезьяну от поисков истины в печатных букашках довольно
оригинальной теорией. По словам Нумго, луна Горо создала свет, дождь и гром.
-- Я знаю это, -- говорил Нумго, -- потому что Дум-Дум всегда танцуют при
лунном свете. Этот довод, достаточно убедительный для Нумго и Мамги, не
удовлетворил, однако, Тарзана. Тем не менее эта теория послужила ему
отправным пунктом в дальнейших поисках, которые велись им уже в другом
направлении. Он начал наблюдать за луной.
Ночью он взобрался на верхушку самого высокого дерева в джунглях.
Огромным круглым шаром сияла на небе великолепная экваториальная луна.
Человек-обезьяна, сидя верхом на тонком качающемся суку, поднял свое
бронзовое лицо к серебряному светилу.
И сидя там, на вершине дерева, он, к своему удивлению, убедился, что
Горо так же далек от него, как и от земли. Он решил, что Горо боится его.
-- Иди сюда, Горо! -- кричал он. -- Тарзан-обезьяна не причинит тебе
вреда.
Но луна и не думала опускаться.
-- Скажи мне, -- продолжал он, -- ты ли тот великий вождь, который
посылает нам Ару-свет, который творит великий шум и буйные ветры и льет воду
на нас, обитателей джунглей в те дни, когда становится вдруг темно и
холодно. Ответь мне, Горо, ты ли Бог?
Конечно, Тарзан не произносил слова "Бог" так, как мы с вами произносим
его. Он не умел говорить на языке своих праотцов-англичан; но для каждой из
крохотных букашек он придумал особые названия, которые все вместе взятые
составили своеобразный алфавит.
В отличие от обезьян, он не довольствовался одними лишь представлениями
о предметах; ему нужны были слова, обозначающие эти представления. Во время
чтения он охватывал все слова целиком. Но в разговоре он произносил
отдельные слова, вычитанные им из книг, соответственно тем названиям,
которые он дал различным маленьким букашкам, встречавшимся в данном слове.
Обычно он прибавлял к каждому из них частицу, характеризующую род (мужской
или женский) букашки.
Таким образом и создалось то величественное слово, которое на языке
Тарзана обозначало "Бог". Мужская приставка на языке обезьян -- "бю",
женская -- "мю". Б у него значило "ля", о -- "тю", г -- "моу".
Итак, слово "Бог" превратилось у него в "Бюлямютюмюмоу", или
по-английски: Самец -- Б -- самка -- о -- самка -- г
Таким же образом стал он произносить свое имя по-новому. Странно и
удивительно звучало оно. Слово "Тарзан" состояло из двух слов: на языке
обезьян это значит "белая кожа". Имя это было дано ему приемной матерью,
исполинской обезьяной Калой. Когда Тарзан вздумал передать это слово на
языке своих соотечественников, то ему к тому времени еще не удалось найти в
словаре слов "белый" и "кожа". Но в одной из книг он увидел изображение
белого мальчика и поэтому он назвал себя "Бюмюдимютоумюроу" или "маленький
самец".
Понять удивительную систему произношения Тарзана было бы столь же
трудно, сколь и бесполезно, и поэтому мы будем впредь прибегать к более
свойственным нам приемам произношения, почерпнутым нами из ученических
тетрадок для упражнений в грамматике. Усвоение же правила, что "моу" значит
г, "тю" -- о и "по" -- у, и что для произношения слова "мальчик" надо
поместить мужскую частицу (на языке обезьян) "бю" перед целым словом и
женскую частицу "мю" перед каждой отдельной буквой -- было бы слишком
утомительно. Помимо того, это завело бы нас в невылазные дебри.
Итак, Тарзан апеллировал к луне, но луна безмолвствовала. Тарзан пришел
в негодование. Он выпятил вперед свою широкую грудь, оскалил зубы и бросил в
лицо безмолвному светилу свой воинственный клич.
-- Ты не Бюлямютюмюмоу! -- кричал он. -- Ты не царь джунглей! Ты не так
велик, как Тарзан, могучий охотник, могучий боец! Тарзан более велик, чем
все! Спустись, Горо, великий трус и вступи в бой с Тарзаном! Тарзан убьет
тебя! Я Тарзан, который убивает всех!
Но луна не отвечала на хвастливый вызов человека-обезьяны. Облако
покрыло лицо луны, и Тарзан решил, что Горо струсил и спрятался. Спустившись
с дерева и разбудив Нумгу, Тарзан стал ему объяснять, как велик он, Тарзан,
испугавший даже луну на небе и заставивший ее скрыться. Тарзан считал луну
существом мужского пола, так как все большие и внушающие ужас предметы
принимаются обитателями джунглей за самцов.
На Нумгу эти откровения не произвели особого впечатления: ему хотелось
спать, и он просил Тарзана убраться оставить его в покое.
-- Но где я найду Бога? -- настаивал Тарзан. -- Ты очень стар: если Бог
существует, ты должен был видеть его. Как он выглядит? Где он живет?
-- Я -- Бог! -- отвечал Нумго. -- А теперь иди спать и не приставай
больше ко мне.
В течение нескольких минут Тарзан пристально смотрел на Нумгу. Он
склонил свою красивую голову на грудь, выпятил вверх квадратный подбородок
и, оттопырив нижнюю короткую губу, обнажил ряд белых зубов. И вдруг с глухим
рычанием, он бросился на сонную обезьяну и впился зубами в волосатую спину,
а мощными руками сдавил ей шею. Дважды встряхнув обезьяну, он разжал свои
челюсти.
-- Ты -- Бог? -- спросил он.
-- Нет! -- взвыл Нумго. -- Я лишь старая бедная обезьяна. Оставь меня!
Иди и спроси у Гомангани, где Бог. Они безволосы, как и ты, и тоже очень
мудры. Они должны это знать.
Тарзан отпустил Нумгу и пошел странствовать. Совет Нумги пришелся ему
по душе. Хотя его с людьми Мбонги и связывали чувства, весьма далекие от
дружбы, но он мог, по крайней мере, всегда выследить своих ненавистных
врагов и узнать, поддерживают ли они сношения с Богом.
Итак, Тарзан в сильном возбуждении мчался по деревьям к селению
чернокожих, горя желанием скорее познать высшее существо, творца вселенной.
В пути он сделал смотр своему оружию: он оценивал пригодность своего
охотничьего ножа, количество имевшихся у него стрел, новую тетиву лука;
наконец, он остановился на своем копье, которое было гордостью прежнего
владельца, черного воина племени Мбонги.
Если Тарзан встретит Бога, он не будет застигнут врасплох! Конечно,
трудно предвидеть, какое именно оружие придется пустить в ход против
неведомого врага -- аркан, копье или отравленную стрелу? Тарзан-обезьяна был
