по-своему. Им непременно надо заключить союз со страной холмов. Кораку
пришлось уступить; единственное, чего ему удалось добиться от павианов, --
это чтобы они постарались выйти в поход поскорее; хорошо еще, что царь
согласился собственной персоной немедленно отправиться к холмам в
сопровождении дюжины сильнейших самцов и Корака!
Втянувшись в интересную авантюру, павианы преисполнились энтузиазма.
Делегация немедленно отправилась в путь. Они шли вначале очень быстро. Но,
выйдя из леса на открытую поляну, они поплелись совсем медленно. За каждым
кустом им чудился лев или леопард. Павианы, когда они идут стадом, ничего не
боятся; но, когда их немного, они очень трусливы.
Двое суток отряд шел по дикой стране, сначала по джунглям, потом по
открытой равнине, по направлению к горам, заросшим лесами. Корак никогда еще
не бывал в этих местах. Это была приятная перемена обстановки; джунгли
успели уже наскучить ему. Впрочем, у него не было времени наслаждаться
природой. Мериэм, его Мериэм была в опасности! Пока он не увидит ее, он не
может думать ни о чем другом.
Достигнув леса, покрывавшего склоны гор, павианы пошли еще медленнее.
Изредка они издавали жалобные, призывные звуки. Потом тихо шли,
прислушиваясь. Наконец, в один прекрасный день издалека донеслись ответные
крики.
Павианы, продолжая кричать, пошли по направлению голосов. Так добрались
они до своих сородичей, которые в огромном числе шли им навстречу. Корак был
поражен зрелищем, которое открылось его глазам. Перед ним была сплошная
стена из павианов: на каждой ветке дерева цеплялось по нескольку этих
животных. Вся эта стена, такой же высоты, как деревья, надвигалась на них с
протяжными, жалобными криками. За первой стеной, насколько глаз мог видеть
сквозь листву и гущу павианьих тел, вздымалась вторая, такая же; это были
младшие павианы, продвигавшиеся вплотную за старшими. Их были тысячи и
тысячи. Что стало бы с маленькой делегацией, если бы хоть один из этой массы
рассердился или испугался?
Но ничего неприятного не случилось. Оба царя встретились и, согласно
обычаю, принялись старательно обнюхивать друг друга; очевидно, результаты
исследования их удовлетворили; они поочередно почесали друг другу спину, а
затем заговорили. Друг Корака объяснил цель их прибытия. Корак, до тех пор
прятавшийся за кустом, теперь показался монарху и народу. Его вид вызвал
необычайное удивление и возбуждение среди павианов. С минуту он боялся, что
его вот-вот разорвут на части; боялся он только за Мериэм: если он умрет,
никто не придет к ней на помощь.
Тем временем цари успокоили возбужденный народ, и Кораку было разрешено
приблизиться. Павианы осторожно подбегали к нему и обнюхивали его со всех
сторон. Когда он заговорил с ними на их родном языке, они были чрезвычайно
удивлены и польщены. Он рассказал им о Мериэм, о своей жизни в джунглях; он
сказал им, что всегда был другом обезьян, от маленьких Ману до Мангани,
больших обезьян.
-- Гомангани, которые отняли у меня Мериэм, -- ваши враги, -- говорил
он. -- Они убивают вас. Павианы, живущие в долине, слишком малочисленны и не
могут бороться с ними. Они говорили мне, что вас очень много и что вы все --
удивительные храбрецы. Вас много, как травинок в степи, как листьев в лесу.
Даже Тантор-слон боится вас -- так вы отважны! Мне говорили, что вы будете
рады пойти с нами на деревню Гомангани, чтобы наказать этот скверный народ.
А я, Корак, Убийца, тем временем освобожу свою Мериэм.
Царь выставил грудь вперед и выпрямился на своих неуклюжих ногах. Его
подданные поступили так же. Они были весьма польщены речью этого странного
Тармангани, который называет себя Мангани и говорит на обезьяньем языке.
-- Да, -- сказал один из самцов, -- мы, жители холмов, могучие бойцы!
Тантор боится нас. Нума боится нас. Шита боится нас. Гомангани, живущие на
холмах, дрожат, когда мы проходим, и рады, если мы их не трогаем. Я готов
идти с тобой в деревню Гомангани один. Я -- старший сын Царя. Я один убью
всех Гомангани, живущих на равнине.
И он выпятил свою волосатую грудь колесом и стал горделиво поглядывать
по сторонам.
-- Я -- Губ, -- закричал другой. -- У меня длинные клыки. У меня острые
клыки. У меня крепкие клыки. Они впивались в мягкое мясо не одного
Гомангани. Я один убил сестру Шиты. Губ пойдет с тобой на равнины и убьет
так много Гомангани, чтобы некому было считать мертвецов.
И он, приосанившись, с гордостью посмотрел на самок и на молодежь.
Корак вопросительно взглянул на царя.
-- Твои бойцы очень храбры, -- сказал он, -- но царь храбрее всех!
Косматый царь отвечал громовым ревом, который раскатами разнесся по
лесу. Маленькие павианята попрятались за волосатые спины самок. Возбужденные
воины запрыгали на ветвях, присоединяя свои голоса к голосу монарха. Лес
задрожал от их воинственного рева.
Корак подошел к царю вплотную и прокричал ему в ухо: "Идем!". И они
двинулись через лес и горы к равнине, где находилась деревня Ковуду,
ненавистного Гомангани. Это был фантастический поход небывалого войска,
разъяренного ненавистью и жаждой крови.
Они достигли деревни на второй день. Было уже после полудня.
Экваториальное солнце невыносимо палило, и в деревне царило безмолвие.
Страшное войско медленно и бесшумно подвигалось вперед. Можно было уловить
только приближающийся шелест листвы, как бы от дуновения нарастающего
ветерка.
Корак и оба царя шли впереди всех. Около самой деревни они
остановились, чтобы подождать остальных. Теперь царила полная тишина. Корак
бесшумно вскарабкался на дерево, которое склонялось над изгородью. Он
огляделся вокруг. Наконец-то настало время действовать. Павианы обступили
деревню. Он всю дорогу старался им втолковать, что они не должны трогать
белую самку, находящуюся в деревне. Всех же остальных Гомангани он отдавал
им на растерзание. И, подняв голову к небу, он издал протяжный вой. Это был
сигнал.
Три тысячи косматых чудовищ с диким ревом ворвались в деревню
Гомангани. Перепуганные воины выскакивали из хижин. Матери с детьми на руках
кинулись к воротам. Ковуду собрал своих воинов вокруг себя и бросился с ними
на нежданных врагов. Копья тучей полетели в ревущее стадо зверей.
Корак руководил нападением. Негры были поражены ужасом, увидев белого
юношу во главе тысяч бешеных павианов. Им не пришлось долго сопротивляться.
У них не хватало времени доставать из колчанов стрелы. Со всех сторон
деревню окружали павианы; они терзали несчастных негров клыками и когтями, и
самым диким, самым кровожадным, самым свирепым из них был Корак, Убийца.
Черные воины в паническом ужасе бросились к лесу; у ворот деревни Корак
остановился; предоставив своим союзникам преследовать бегущих, он направился
к хижине, где была заключена Мериэм. Хижина оказалась пустой. Корак с
отчаянием бросился по деревне, обошел одну за другой все хижины -- Мериэм
нигде не было. Где же она? Он был уверен, что бегущие негры не увели ее при
бегстве с собой, -- в этом случае он увидел бы ее.
Одно только предположение оставалось вероятным: они убили и съели ее.
Волна кровавой ярости ударила ему в голову. До него доносился вой павианов и
крики обреченных жертв; он бросился с диким рычаньем туда. Когда он пришел
на поле битвы, павианы уже начинали уставать; черные, сбившись в кучу, с
отчаянием отражали натиск немногих обезьян, которые все еще продолжали
кидаться на них.
Корак с дерева прыгнул в самую гущу воинов Ковуду. Бешенство ослепляло
его. Как раненая львица, он бросался то туда, то сюда, нанося своим кулаком
сокрушительные удары.
Снова и снова впивались его зубы в тела врагов. Он налетал на одного и,
увертываясь от ответного удара, сшибал с ног второго. Его союзником был тот
суеверный ужас, который при одном его виде возникал в сердцах чернокожих: не
человеком считали они этого белого воина, рычащего, как дикий зверь, этого
повелителя свирепых павианов. Он был духом лесов -- страшным богом зла,
который пришел покарать их за неповиновение. И лишь немногие негры решались
сопротивляться и поднимать руку на божество.
Те, которые могли еще бежать, бежали без оглядки. Весь в крови, Корак
остановился, прерывисто дыша. Он жаждал новых жертв. Павианы толпились
вокруг него. Пресытившись кровью и устав от битвы, они легли на землю.
Далеко отсюда Ковуду собирал своих рассеянных соплеменников и
подсчитывал потери. Народ его был в панике. Никто не хотел больше оставаться
в этой стране. Они не соглашались вернуться в деревню даже для того, чтобы
захватить свое имущество. Они бежали все дальше и дальше...
Так Корак изгнал единственное племя, которое могло указать ему, где
искать Мериэм. Он уничтожил этим последнюю возможную связь между собой и
людьми доброго Бваны, которые были посланы к этой деревне, чтобы отыскать
его в роще джунглей.
А в это время Мериэм находилась за сто миль от него.
XVI
ВСТРЕЧА У ЛЬВИНОЙ ЗАПАДНИ
Быстро летели дни в доме, где поселилась Мериэм. Первые дни она все
время рвалась в джунгли на поиски своего Корака. Бвана -- так она продолжала
называть своего благодетеля -- послал отряд верных людей в деревню Ковуду,
чтобы узнать у старого дикаря, откуда он достал эту девочку. Бвана поручил
им кроме того выведать у негров, не слыхали ли они чего-нибудь про
человека-обезьяну, которого зовут Корак. Если бы оказалась маленькая
надежда, что такая обезьяна действительно существует, он велел во что бы то
ни стало разыскать ее. Бвана был почти убежден, что Корак -- плод
болезненной фантазии девушки. Он думал, что, испытав на себе жестокое
обращение негров, пережив столько мук в плену у шведов, она потеряла
рассудок. Но со временем, когда он лучше присмотрелся к ней в обычных
условиях тихой жизни на африканской ферме, он вынужден был констатировать,
что девушка вполне нормальна во всех отношениях; и он часто подолгу
задумывался над разгадкой ее странного рассказа.
Жена белого, которую Мериэм окрестила "Моя Дорогая" (она слышала, что
так называл ее Бвана), очень заботливо относилась к одинокому и бесприютному
найденышу. Мало-помалу она прониклась горячей любовью к девочке за ее живой,
добрый и открытый нрав. И Мериэм отвечала ей такой же привязанностью и
глубоко уважала ее.
Через месяц, когда вернулся отряд, посланный на поиски Корака, Мериэм
была уже не дикой, полуголой Тармангани, а изящно одетой европейской
девушкой. Она сделала большие успехи в английском языке: Бвана и Моя Дорогая
отказывались говорить с ней по-арабски, с тех пор как она начала учиться
по-английски.
Отряд, посетивший деревню Ковуду, нашел ее совершенно разрушенной и
покинутой всеми жителями. Люди на несколько дней разбили лагерь в
окрестностях деревни и систематически обыскивали джунгли, но никаких следов
Корака не нашли; им не встречались даже большие обезьяны, о которых говорила
Мериэм. Эти известия повергли девушку в отчаяние; она решила сама
отправиться на поиски Корака, но Бвана уговорил ее подождать несколько
недель. Он сам пойдет искать Корака, когда найдет свободное время. Но
проходили дни и месяцы, ничто не изменялось, и Мериэм продолжала тосковать
по Кораку.
Мериэм было теперь шестнадцать лет, но ей можно было дать девятнадцать.
Она была очень красива: густые, черные волосы окаймляли смуглое лицо,
дышавшее здоровьем и невинностью. Тоска по Кораку разрывала ей сердце, но
она старалась скрыть свое горе.
