Теперь она превосходно говорила по-английски и умела читать и писать.
Однажды Моя Дорогая в шутку заговорила с ней по-французски; к величайшему ее
удивлению, Мериэм ответила ей тоже по-французски. Правда, говорила она
медленно, запинаясь, но чрезвычайно правильно, как говорят люди, с детства
знающие французский язык. Они стали говорить по-французски каждый день, и
Моя Дорогая удивлялась тем непостижимо быстрым успехам, которые делала
девушка. Стараясь припомнить слова, которые заданы были ей на урок, она, к
своему собственному изумлению, вспоминала совсем другие французские слова,
которых никогда не учила. Ее учительница, англичанка, чувствовала, что
произношение Мериэм лучше ее собственного. Впрочем, учиться читать и писать
по-французски девушке было очень трудно.
-- Ты, конечно, слышала французский язык в дуаре у твоего отца? --
спрашивала Моя Дорогая. Мериэм покачала головой.
-- Возможно! -- отвечала она, -- хотя мне помнится, что я никогда не
видела французов в дуаре. Отец ненавидел французов и враждовал с ними. Я
никогда не слыхала этих слов, но они почему-то кажутся мне очень знакомыми.
Я не могу понять, почему они кажутся мне такими знакомыми...
-- Я тоже не понимаю, -- сказала Моя Дорогая.
Вскоре после этого разговора в дом белого человека прибыл гонец с
каким-то письмом. Когда Мериэм узнала содержание письма, она пришла в
большое возбуждение. К ним едут гости! Несколько английских дам и молодых
людей из аристократического общества приняли приглашение, которое послала им
Моя Дорогая, и приедут на месяц, чтобы поохотиться и побродить по джунглям.
Мериэм ждала их с большим нетерпением. Каковы они? Будут ли они обходиться с
ней так же мягко и ласково, как Бвана и Моя Дорогая, или они такие же
бессердечные, как все прочие белые? Моя Дорогая сказала ей, что все они
очень славные, и что Мериэм, несомненно, полюбит их. Они такие деликатные,
воспитанные!
К удивлению Моей Дорогой, Мериэм, ожидая посторонних людей, не
обнаружила никакой застенчивости; как-то даже не верилось, что она дикарка
из джунглей.
Едва она уверилась, что незнакомые люди не укусят ее, она стала ожидать
их с любопытством, предвкушая новые, неизведанные удовольствия. Казалось,
она ничем не отличалась от всякой другой молоденькой и хорошенькой барышни,
которая ожидает гостей.
Наконец гости приехали -- трое мужчин и две женщины -- жены двух
старших мужчин. Младший из них был мистер Морисон Бэйнс, сын британского
лорда, очень богатый молодой человек. Он успел уже изведать все развлечения,
которые могли дать ему европейские столицы, и теперь был рад случаю побывать
на другом континенте и испытать новые приключения и новые наслаждения.
На все не европейское он смотрел, как на совершенно не заслуживающее
внимания. Но он был не прочь насладиться новизной африканской жизни и
извлечь из новых незнакомых людей максимум возможных удовольствий. Со всеми
он был учтив и любезен -- разве что чуть-чуть высокомерен по отношению к
тем, кого он считал ниже себя; надо, впрочем, оговориться, что он был на
равной ноге с весьма немногими.
Он был прекрасно сложен, недурен собой, и у него было достаточно
здравого смысла: он понимал, что если он считает себя вправе взирать на
прочих людей свысока, то и прочие люди могут чувствовать себя вправе
смотреть свысока на него; поэтому, он старался прослыть демократом и славным
малым. Он и вправду был славным малым. Конечно, его эгоизм бросался в глаза,
но никогда не становился обузой для его друзей и знакомых. Таким, по крайней
мере, был мистер Морисон Бэйнс в Европе; каким он мог бы оказаться в
центральной Африке, предсказать было трудно.
Вначале, в присутствии новых людей, Мериэм робела и смущалась. Ее
благодетели сочли благоразумным не рассказывать никому о ее необычайном
прошлом, и все считали ее их воспитанницей, не расспрашивая о ее
происхождении. Всем она показалась очень милой, простой, веселой; гости
постоянно удивлялись тому, как сильно она любит джунгли и как хорошо их
знает.
За этот последний год, живя у Бваны и Моей Дорогой, она часто каталась
верхом в окрестностях фермы; она знала, в каких камышовых зарослях любят
прятаться буйволы, где устраивают свои логовища львы, куда ходят звери на
водопой. Всякого зверя умела она высмотреть, как бы он ни прятался. Но
особенно удивляло европейских гостей ее умение чувствовать присутствие
хищника там, где они сами ничего не могли заметить.
Морисон Бэйнс нашел Мериэм прелестной и очаровательной девушкой. Он с
самого начала был восхищен ею. Он и не надеялся завести столь приятное
знакомство в африканском имении своих лондонских друзей. Молодым людям
приходилось часто бывать вместе, так как они были единственные холостые люди
во всем этом маленьком обществе. Мериэм, не привыкшая к ухаживанию таких
ловких кавалеров, как Бэйнс, была очарована им. Его рассказы об огромных
городах, которых она никогда не видела, удивляли и восхищали ее. Во всех
своих рассказах Морисон всегда выставлял себя на первое место, и девушка
считала его героем.
Постепенно образ Корака стал тускнеть у нее в душе. Он не был уже для
нее непрестанно существующей действительностью, он превратился в
воспоминание.
Со времени приезда гостей Мериэм никогда не сопровождала мужчин на
охоте. Убийство как спорт никогда не привлекало ее. Выслеживание зверей было
для нее интересной забавой, но к убийству ради убийства она всегда питала
отвращение. Когда Бвана охотился ради мяса -- она была счастлива, если он
брал ее с собой. Но с прибытием лондонских гостей охота превратилась в
жестокое развлечение. Охотились ради шкур и сильных ощущений, а не ради
пищи. Когда мужчины уезжали на охоту, Мериэм оставалась дома с Моей Дорогой,
или скакала на любимом пони по окрестным степям и лесам; во время этих
прогулок ей казалось, что она живет такой же дикой и привольной жизнью, как
жила в джунглях. В такие минуты перед ней невольно вставал образ Корака,
друга ее детства.
Однажды, утомленная долгой скачкой по лесу, она привязала пони к
дереву, улеглась на широкой, удобной ветви и заснула. Ей приснился Корак;
это видение мало-помалу расплывалось, и полуголый Тармангани превращался в
англичанина, одетого в хаки и сидящего на охотничьем скакуне.
Ее разбудило испуганное блеяние козленка. Мериэм вскочила на ноги. Мы с
вами, если бы даже и расслышали этот слабый жалобный звук, не могли бы
понять его значение; Мериэм сразу поняла, что козленок почувствовал
приближение хищника.
Для Корака любимой забавой и спортом было похищать добычу перед самым
носом у Нумы; Мериэм тоже не раз случалось вырывать лакомые куски почти из
самой пасти царя зверей. Теперь, услышав блеяние козленка, она вздумала
повторить эту игру в прятки со смертью.
Она быстро скинула с себя амазонку, ботинки и чулки, чтобы бесшумнее
подойти к зверю. Она хотела сбросить и свои верховые панталоны, но вспомнила
наставления Моей Дорогой, что нехорошо ходить совсем голой.
За поясом у нее был заткнут охотничий нож. Карабин ее висел в своем
футляре на седле пони, который был привязан к дереву. Револьвер она оставила
дома.
Мериэм пошла на голос козленка. Она знала, что он находится у пруда,
где обыкновенно пьют львы. Никто никогда не видал здесь хищников, но Мериэм
знала, что козленок напуган либо львом, либо пантерой.
Скоро она узнает это наверняка, потому что она быстро приближается к
бедному животному. Но почему он не бежит от опасности? Почему он стоит
неподвижно и блеет на одном и том же месте? Подбежав к козленку, она
увидела, что несчастный крепко привязан к колу веревкой, а рядом вырыта яма,
в которую налита вода.
Мериэм взобралась на ближайшее дерево, спряталась в густой листве и
напряженно вглядывалась в окружающую просеку: где же охотник, привязавший
козленка? Это -- не Бвана, нет! Бвана так не охотится. Он никому не
позволяет мучить беззащитных животных, делать их приманкой для тигров и
львов, а его слово -- закон для тех, кто охотится в его многомильных
владениях.
-- Должно быть, козленка привязали какие-нибудь захожие дикари, не
знающие здешних порядков, -- говорила себе Мериэм. -- Но куда же они
девались? Где они? Как она ни всматривалась, ее зоркие глаза ничего не могли
разглядеть.
И где же Нума? Почему он так медлит, почему не бросается на этот
лакомый кусок, на эту бедненькую беззащитную тварь? Он несомненно здесь,
поблизости, иначе козленок не блеял бы так жалобно, как будто чувствуя
надвигающуюся смерть. Ах, вот он где! Он притаился в кустарнике, справа, в
нескольких ярдах от нее. Ветер дует прямо на козленка, так что козленок чует
страшный запах свирепого зверя; а Мериэм -- в стороне: этот запах до нее не
доносится.
Перебраться по деревьям на противоположную сторону просеки, поближе к
козленку, подбежать к нему и перерезать веревку, которой он привязан к колу,
-- на это потребуется не больше минуты. Конечно, в эту самую минуту Нума
может прыгнуть на козленка, и ей едва ли удастся ускользнуть от него на
ветви высокого дерева, но все же козленка необходимо спасти во что бы то ни
стало! Опасности она не боится: ей случалось прежде не раз выходить с честью
из более серьезных переделок.
Если она медлила, то не потому, что боялась Нумы, а потому, что боялась
невидимых охотников. Если это -- чернокожие, то легко может случиться, что
те копья, которые они держат наготове для Нумы, с таким же успехом полетят в
того, кто собирается испортить им охоту.
Но вот козленок снова отчаянно затрепетал, стараясь порвать веревку.
Его жалобное блеяние отозвалось в сердце девушки острой болью. Позабыв
всякие страхи, она начала перебираться по ветвям на другую сторону просеки,
стараясь двигаться так, чтобы Нума не заметил ее. Наконец, она добралась до
деревьев на той стороне. Здесь она остановилась на мгновение и бросила
взгляд в сторону льва. Она увидела, что мощный хищник как раз в эту минуту
поднимается из своей засады; он выпрямился во весь рост и глухо зарычал: это
значило, что он готов.
Мериэм выхватила из-за пояса нож и, спрыгнув на землю, быстро подбежала
к козленку. Нума увидел ее. Он нервно забил хвостом по своим красно-бурым
бокам и издал зловещее рычание. Но на минуту он не тронулся с места, как
будто изумленный и озадаченный внезапным появлением странного существа,
выпрыгнувшего из джунглей.
Были и другие глаза, которые с неменьшим изумлением смотрели на
бесстрашную девушку, чем желто-зеленые глаза хищника: это были глаза белого
человека, притаившегося в терновнике бома. Он даже привстал и вытянул
голову, увидев, как Мериэм проворно перебралась по ветвям через просеку и
подскочила затем к козленку. Белый человек заметил, что Нума на мгновение
задержал свой прыжок. Он поднял свой карабин и прицелился зверю прямо в
грудь. В эту минуту девушка наклонилась над козленком, в ее руках сверкнул
острый нож, и маленький пленник свободен! С радостным блеянием кинулся он в
чащу леса. Девушка повернулась, чтобы бежать к тому дереву, откуда она так
неожиданно спрыгнула, изумив одновременно и льва, и козленка, и человека.
Повернувшись, она обратилась лицом к охотнику; он взглянул, и глаза его
чуть не выскочили из орбит. Он издал приглушенный крик. Она! Теперь наступил
момент вспомнить о льве, разъяренном и раздосадованном, который вот-вот
сделает свой страшный прыжок.
Карабин белого человека был направлен прямо в грудь зверя; ему
