излишней нежностью. При случайных встречах с павианами он держался
вооруженного нейтралитета -- и только. Акут и павианы, сталкиваясь в
джунглях, обычно настораживались и принимались рычать, а Корак, на всякий
случай, обнажал свои острые зубы. Поэтому он был не слишком взволнован
пленением павианьего царя. Не столько сочувствие, сколько любопытство
заставило его остановиться неподалеку от клетки.
Вдруг его быстрые глаза приметили тут же за ближайшим кустом двух белых
людей в одежде непривычного цвета.
Он так и встрепенулся. Кто они такие? Кто позволил им вторгаться во
владения Мангани? Что они делают тут? Корак неслышно соскользнул на нижние
ветви, чтобы внюхаться в запах белых людей и лучше рассмотреть их лица.
Спустившись ниже, он мгновенно узнал их обоих: это были те самые люди,
которые несколько лет тому назад встретили его ружейными выстрелами. У юноши
засверкали глаза. Он почувствовал, что волосы поднялись у него на голове. Он
весь съежился, подобрался и принялся следить за каждым движением белых с тем
напряженным вниманием, с каким пантера наблюдает за добычей перед тем, как
прыгнуть на нее.
Вот белые люди вскочили, подбежали к клетке и пробуют спугнуть павианов
криками. Вот один из них поднимает ружье и стреляет в самую середину
изумленной и взбешенной стаи. В первую минуту Кораку показалось, что павианы
кинутся на охотников и растерзают их в клочья, но после третьего выстрела
павианы помчались очертя голову в лес. Тогда европейцы приблизились к
клетке. Корак думал, что они намерены убить павианьего царя. К этому царю он
не чувствовал жалости, но еще меньше жалости он чувствовал к двум
европейцам. Павианий царь никогда не пытался убить Корака, а эти люди
пытались. Павианий царь был законным гражданином джунглей, а эти люди были
здесь чужаками. Корак был безусловно на стороне павиана.
Он обернулся назад и увидел, что павианы не убежали отсюда совсем, а
столпились на дальнем конце лужайки и ждут, что будет дальше?
Корак громко окликнул их. Он мог свободно объясняться на павианьем
наречии: это почти тот же язык, что и у больших обезьян. Белые люди
оглянулись: кто это кричит у них за спиной? Они думали, что это какой-нибудь
другой павиан, который подкрался к ним сзади. Но как они ни всматривались,
они не увидели Корака: густая листва хорошо прикрывала его. Несколько минут
он сидел молча, а потом крикнул опять.
-- Я -- Убийца! Эти люди -- враги! И мои враги, и ваши! Я помогу вам
спасти вашего царя! Следите за мной, и чуть я наброшусь на этих людей,
набрасывайтесь и вы, все разом. Мы прогоним их и выручим вождя!
И хором закричали павианы:
-- Мы сделаем, как ты сказал, Корак!
Соскочив с дерева, Корак бросился на шведов, и в ту же минуту все
триста павианов последовали его примеру. Иенсен и Мальбин, увидев странную
фигуру полуголого белого воина, бегущего прямо на них с поднятым копьем,
выстрелили оба сразу в него. Но они были так ошеломлены неожиданностью, что
промахнулись. А тем временем павианы с яростными воплями налетели на них
бешеной ордой. Шведы пустились бежать, отбиваясь на бегу от нападающих.
Звери хватали их сзади; белые отчаянно оборонялись и как сумасшедшие бежали
по направлению к чаще. И ни за что бы не спастись белым пришельцам, если бы
к ним на выручку не подоспел отряд их вооруженных товарищей.
Увидев, что белые пустились бежать, Корак перестал интересоваться их
дальнейшей судьбой. Все его помыслы были теперь обращены к павиану, которого
надо было освободить из клетки. Обезьяны своим убогим рассудком не могли
додуматься, как им отодвинуть железные засовы западни, но для человеческого
мозга Корака здесь не было ни малейшей трудности. Он тронул две-три скрепы
-- и дело было сделано! Павианий владыка был свободен! Освобожденный павиан
и не думал рассыпаться перед Кораком в благодарностях, да Корак и не ожидал
благодарностей. Он и без того знал, что ни один из павианов никогда не
забудет оказанного одолжения, хотя, в сущности, это было ему безразлично.
То, что он сделал, он сделал не для того, чтобы угодить павианам, а для
того, чтобы отомстить белым людям. О павианах он не заботился. Что ему
павианы? Какую пользу они могут ему принести? Теперь все они убежали туда,
где шла ожесточенная битва между их родичами и отрядом белых незнакомцев.
Бой понемногу умолкал в отдалении; Корак, не интересуясь исходом этого боя,
двинулся дальше по направлению к деревне Ковуду.
По дороге, на одной из лесных лужаек, ему попалось стадо слонов. Так
как в этом месте деревья стояли слишком далеко одно от другого, Корак не мог
путешествовать, прыгая по веткам деревьев. Прыгать по верхним веткам он
любил больше всего: во-первых, оттуда, с высоты, видны большие пространства;
во-вторых, там не царапают нижние заросли; а главное, Кораку было
чрезвычайно приятно проявлять свою ловкость и силу. Какая безумная радость
носиться над вершинами деревьев, испытывать силу своих удивительных
мускулов, наслаждаться свободой! Как весело было Кораку мчаться по верхним
террасам великого леса безо всяких остановок и преград, издеваясь над
тяжеловесными большими зверями, которым всю жизнь приходилось корпеть там,
внизу, на земле, в темноте, в тесноте и в болоте...
Но здесь, на открытой лужайке, где Тантор хлопал своими большими ушами
и раскачивался всем туловищем вправо и влево, человек-обезьяна должен был
поневоле спуститься на землю -- пигмей среди гигантов! Огромный слон, уловив
запах пришельца, поднял хобот и хотел издать тихий предостерегающий звук.
Обоняние у него было прекрасное, слух тоже отличался большой остротой, но
зрение было слабое: напрасно суетились его маленькие глазки, они не могли
разглядеть, где Корак. Все стадо слонов беспокойно задвигалось и
приготовилось к бою... Их старейшина уловил запах человека.
-- Успокойся, Тантор! -- крикнул Корак. -- Это я, Корак Тармангани.
При этих словах старый слон опустил свой хобот, и все стадо возобновило
опять свои прерванные размышления. Всего только один шаг отделял Корака от
старого слона. Корак прошел близко-близко, и слон ласково тронул его своим
хоботом. Корак в ответ с большой нежностью похлопал гиганта по его могучему
плечу. Из всех лесных зверей он больше всего любил эту толстокожую тварь,
самую мирную и в то же время самую страшную. Грациозная газель не боялась
слона, но Нума, владыка джунглей, убегал от него прочь, куда глаза глядят.
Корак без боязни пробирался сквозь толпу слонов, слоних и слонят. То один,
то другой из них протягивал к Кораку свой хобот, а один веселый слоненок,
балуясь, схватил его за ногу и перевернул кувырком.
***
Было уже темно, когда Корак пришел в поселок Ковуду.
Прячась в тени хижин, подальше от человеческих взоров, он начал
последовательно обыскивать весь поселок, внюхиваясь, вслушиваясь,
всматриваясь. Где Мериэм? Его разведка шла очень медленно: нужно было вести
дело так, чтобы даже чуткие дворняжки дикарей не заметили, что в деревне
чужой человек. Часто Кораку казалось, что вот-вот его присутствие будет
обнаружено: уж очень много было в этом селении псов; иные из них чуяли
тревогу и выли.
Но вот, подойдя, к задворкам одной из хижин, в конце главной улицы,
Корак внезапно уловил запах похищенной девушки.
С бьющимся сердцем, со страстью гончей собаки, внюхивался он в
соломенную стену этой хижины. Его обоняние говорило ему, что Мериэм там,
внутри. Но где же вход в эту хижину? Подкравшись к двери, Корак увидел, что
у самого входа в эту тюрьму, где томится девушка, сидит на корточках
дородный коренастый негр, а в руке у него длинное копье. Негр сидел к нему
спиной; его фигура отчетливо вырисовывалась на фоне дальних деревенских
костров, на которых туземцы готовили пищу. Он был один. Ближайший из его
товарищей сидел у костра -- в шестидесяти или семидесяти шагах от него. Для
того, чтобы войти в хижину, Корак должен был либо проскользнуть
незамеченным, либо заставить часового молчать. А что если часовой закричит?
Со всех сторон сбегутся тогда чернокожие воины, вся деревня поднимется на
ноги, и плохо придется тогда Кораку. Нет, проскользнуть незамеченным -- выше
человеческих сил!
Впрочем то, что невозможно для меня и для вас, возможно для Корака, для
Убийцы, который так не похож ни на меня, ни на вас.
Между дверью в темницу и широкой спиной часового было добрых двенадцать
вершков расстояния. Отблески света, которые играли на черной лоснящейся коже
негра, падали также и на смуглую кожу Корака. Стоило только кому-нибудь из
стоящих на улице бросить случайный взгляд сюда на крыльцо -- и Корак погиб
бы. Всякий заметит при таком освещении стройную, светлую, высокую, подвижную
фигуру.
Но Корак рассчитывал на то, что занятые беседой туземцы не станут
озираться по сторонам. Кроме того, яркое пламя костров вокруг которых они
столпились, не дает им возможности хорошо разглядеть, что происходит на
другом конце деревни, где Кораку предстояло действовать.
Держась возможно ближе к соломенной стене хижины и в то же время не
производя ни малейшего шороха, Корак медленно приближался к часовому. Вот он
в двух вершках от его плеча. Вот, извиваясь червем, пробирается он у него за
спиной. Его колени ощущают жар, исходящий от разгоряченного голого тела. Он
ясно слышит дыхание негра. Он изумляется, почему этот глупец до сих пор не
заметил его приближения? Часовой сидит в прежней позе, не догадываясь о
присутствии чужого, словно чужого и нет.
С каждым новым усилием Корак продвигался не дольше вершка, а затем
останавливался и некоторое время стоял неподвижно. Как раз в ту минуту,
когда он очутился за спиной у негра, тот выпрямился, широко открыл свою
огромную пасть и зевнул, а потом вытянул свои черные руки у себя над
головой. Корак стоял как каменный. Еще один шаг -- и он в хижине. Руки
чернокожего снова опустились на землю, он снова ослабел и согнулся. За
спиной у него была дверь. Часто случалось ему во время дремоты прислоняться
головой к двери. Сейчас снова им овладело страстное желание откинуться туда
назад всем корпусом, чтобы насладиться запретным сном.
Но не к деревянной двери прикоснулись его плечи и его голова, а к
живому, горячему телу -- к паре человеческих ног. Из груди у него чуть не
вырвался крик удивления, но его горло уже сжимали стальные пальцы, и крик
замер у него в груди. Чернокожий пробовал подняться, сбросить с себя
таинственное чудовище, освободиться от его могучих объятий, но тщетно.
Железные руки не давали ему шевельнуться. Кричать он не мог. Его глаза
выкатились из орбит. Лицо посинело. Он дернулся в последний раз и умер.
Корак приподнял мертвое тело и прислонил его к стене около двери. Мертвец,
освещаемый луной, казался живым.
-- Мериэм! -- прошептал Корак.
-- Корак! Милый Корак! -- раздался ответный шепот. Из опасения
разбудить своих тюремщиков девушка подавила радостный крик, который готов
был вырваться из ее груди.
Юноша встал на колени и разрезал веревки, которыми были связаны руки и
ноги Мериэм. Он помог ей встать, взял ее за руку и повел к двери. Черный
мертвец стоял у дверей на страже. У его мертвых ног повизгивала туземная
дворняжка. Увидя выходящих из хижины людей, собака тихонько зарычала, а
потом, почуяв чужого, громко и взволнованно залаяла. Сидящие у ближнего
костра воины оглянулись. Не оставалось никакого сомнения, что они заметят
белых беглецов.
Корак быстро юркнул в тень хижины и увлек за собой Мериэм, но было уже
