большой и взрослой жизни. И так же они ко мне и относятся. Я замечал это
очень давно, но никогда не мог понять, с чем это связано. Мне казалось, что
все дело во мне, что это я тут недопонимаю чего-то очень важного, чего-то
известного всем, кроме меня. Каких только попыток я не предпринимал, как
только не лез вон из кожи, чтобы нащупать ту линию поведения, которая
заставит их относиться ко мне по-другому, по-настоящему! Я менял свой
социальный статус от студента до главы компании, я зарабатывал за месяц двух
или трехгодичную среднюю зарплату, я превращался на глазах из меланхолика в
легкомысленного весельчака, сыплющего плоскими остротами, в которые не дай
Бог было заронить хоть капельку настоящего смысла и ума - недоуменный
взгляд, следующий за таким жестоким промахом, разом давал мне понять, что
мое актерское искусство дало трещину и я пропал, проговорился. Мне давали
разные советы, как себя вести, какую еще маску на себя надеть (причем самым
трудным и жестоким требованием было "вести себя совершенно естественно" -
кто его знает, как ее, эту естественность, изображать). Измучившись с
капризными и своенравными питерскими девушками, я наконец решил, что, может
быть, стоит попытать счастья с барышнями из провинции, и пригласил к себе в
гости киевлянку - совсем недавно, перед самой поездкой в Китай. Три дня я
извивался перед этой la belle dame sans merci, как уж на сковородке (и
чувствовал себя при этом примерно так же). В конце концов обнаружилось, что
она вовсе и не собиралась никогда замуж, а если бы и собралась, то уж во
всяком случае не за меня. И даже если бы я ей и понравился, то прежде чем
решиться на такой важный и ответственный шаг, нужно "встречаться" никак не
менее года, после чего, может быть, что-то и прояснится. У меня прояснилось
все сразу. Я, конечно, понимаю, что любой товар хочется продать подороже. В
конце концов, у меня (говорил я себе) есть и ум, и талант, и образование, и
деньги, и общественное положение, и любые, самые заманчивые возможности, и
воля, которая позволяет их добиваться, а у них ничего нет, кроме того, что и
выставляют на продажу в этом случае (не могу, к сожалению, назвать здесь
вещи своими именами). Вот и приходится набивать цену всеми доступными
средствами. Но такого изуверства я все-таки не мог ожидать: целый год
трепать человеку нервы, изводить его неверной надеждой, заставлять его
заискивать и унижаться, чтобы потом, вполне возможно, упорхнуть куда-нибудь
и даже не задуматься ни о каких последствиях и ни о какой ответственности.
Причем это идет у наших девушек не от каких-нибудь неприятных черт их
характера, который часто бывает достаточно мягкий и деликатный, а просто от
их крайней избалованности. Не знаю, откуда она взялась и почему дошла до
такой степени. Вполне возможно, что телевизионные сериалы, любовные романы и
дамские журналы сыграли здесь свою роковую роль. Они воспитывают в наших
девушках такие ожидания, которые потом уже ничем не оправдать. Бог его
знает, кого они ждут для себя - по крайней мере, сказочного принца. А если
девушке еще и посчастливилось иметь привлекательную внешность, то тут уже ее
притязания начинают доходить просто до Геркулесовых столбов. Но ведь
невозможно жить с такими запросами и в таком отрыве от реальности, это
значит, что жизнь будет безнадежно испорчена. Нельзя требовать от жизни
больше, чем она в состоянии дать, иначе она превратится в длинный ряд
жестоких разочарований. Те вконец разочарованные особы женского пола, с
которыми мы так часто сталкиваемся - это неизбежное следствие такого
подхода. Странно только, что им почему-то так и не удается при этом упасть с
небес на землю, а если и удается, то ненадолго. Очень скоро они снова
каким-то образом туда забираются.
Но я всегда, повторяю, думал, что дело здесь во мне, а не в них, что
это я никак не могу проникнуть в какую-то тайну, открытую всем, кроме меня.
Юный Джойс испытывал очень сходное чувство, иначе не заставил бы потом
своего alter ego в "Цирцее" воскликнуть "со страстной жаждой": tell me the
word, m
other, if you know now, the word known to all men (скажи мне слово, что
знают все). Поездка в Китай перевернула все мои представления об этом. Там
девушки и выглядят, и ведут себя, и относятся к мужчинам совсем по-другому,
чем у нас, потому что они воспитаны совершенно по-другому. Не все из них
были такими робкими, как та, первая, не все оказывались юными и
симпатичными, но каждый раз после того как мне доводилось пообщаться с ними
хоть две минуты, я настолько проникался их грустным обаянием, что долго
потом не мог думать о чем-то другом. Я так надоел Диме со своими восторгами
по этому поводу, что он начал в таких случаях с серьезным видом предлагать
мне забирать их всех с собой - или оставаться здесь, в конце концов. Не знаю
почему, но я каждый раз в таких случаях как-то забывал, что все это шутки, и
сам начинал о чем-то задумываться и на что-то надеяться. Языковой барьер,
однако, помешал мне продвинуться в этом направлении. Даже те девушки,
которые работали у нас в отеле, не говорили по-английски до такой степени,
что каждую написанную мной на листочке фразу они были вынуждены читать вслух
по телефону - и там, на другом конце провода, им по-китайски сообщали, чего
я хочу. Воображаю, как бы я таким образом объяснял бы им, что мне
понадобилось на этот раз. Впрочем, в Китае, говорят, к браку подходят совсем
не так, как у нас. У нас все это превращают в какие-то бессмысленные игрища,
с цветами, ресторанами, идиотскими ужинами при свечах и продолжительными
нездоровыми сидениями на скамейках в сырых и промозглых парках (Гоголь
издевательски называл это "вечернее стоянье у ворот и политичное держанье за
белы ручки"). В Китае же к делу подходят здраво и серьезно. Там можно просто
и прямо предложить девушке выйти за тебя замуж, после чего она подумает,
взвесит все, и либо откажется, либо согласится. У нас же, если при этом не
будешь придерживаться сложнейшего, скрупулезно разработанного ритуала со
всей тщательностью, то это предложение никто даже и не воспримет всерьез. У
нас нужно уметь "подать себя", "произвести впечатление", "пустить пыль в
глаза", "показать товар лицом", и при этом еще и "держаться солидно и
уверенно". В Китае же, несмотря на их извечное конфуцианское пристрастие к
"ли" (ритуалу, церемонии, этикету, приличию), нет таких жестоких требований.
Впрочем, у нас это и ритуалом-то назвать нельзя. Это не китайский веками
выработанный обычай, а просто следствие бесконечной избалованности наших
девушек, которым дали слишком много воли. В Китае всегда к этому вопросу
подходили более серьезно и с большим смыслом и толком. Там, кстати, девушки
и замуж-то начали выходить по собственному выбору и желанию только с 1949
года. Семейное и общественное начало в Китае во все времена всецело
господствовало над индивидуальным, и это самый верный и благоразумный подход
к общественному устройству. "Китаец женится не потому, что любит", писал
русский китаевед Д. Покотилов, "а потому, что это нужно для общих семейных
интересов. Личный выбор и вкус не играют во всем этом деле никакой роли.
Вопрос полностью решается старшими членами семьи". Часто будущие жених и
невеста были помолвлены с детства, а иногда еще и до своего рождения, и брак
заключался в любом случае, даже если они совсем не подходили друг другу.
Китайская мораль не одобряла и никаких особых нежностей между женихом и
невестой. Собственно говоря, они практически никогда и не видели друг друга
до самой свадьбы, это считалось излишним, бессмысленным и неприличным.
В семейной жизни от женщины требовалась покорность, покорность, и еще
раз покорность. "В наши дни много мужей, которые боятся своих жен. Корень
зла состоит в следующем: когда ты взял в жены женщину и не воспитывал ее,
она понемногу портилась", гласит китайское наставление мужьям. Как же нужно
воспитывать жену? "Когда ты взял жену, то прежде всего научи ее, как
проявлять почтительность к отцу и матери, как быть послушной - чтобы она
утром пораньше вставала, а вечером поздно ложилась спать, беспокоилась об
урожае и экономии хлеба. Если она проявит плохой характер, то увещевай ее
хорошими словами". Жена должна быть "чистой тенью и простым отголоском
мужа", говорит китайская мудрость. Жена не имела права есть вместе с мужем и
вообще должна была поменьше с ним общаться. Общалась она в основном со
свекровью, которая имела над невесткой полную и ничем не ограниченную власть
и тиранила ее вдоволь (вспоминая, должно быть, те времена, когда она сама
была молодой женой). Неудивительно, что пройдя такую историческую школу,
китайские девушки сейчас производят впечатление ангельских созданий.
Конечно, в наши времена с ними уже не обращаются так сурово, как раньше, но
и волны эмансипации, к счастью, пока обходят Китай стороной.
Но дело даже не в том, что девушки в Китае воспитываются в идеалах
терпения и покорности. Характеры у них, наверное, очень разные, как и везде,
и никакая муштра не исправит дурной нрав, если уж кто-то наделен им от
рождения. Когда я разговаривал с китайскими девушками, меня удивляло не
столько то, с каким почтительным вниманием они ко мне относились, сколько их
наивность и простодушие. Они ведут себя как дети, и, похоже, никогда не
задумываются о том, какое впечатление они производят на окружающих. Наши же
девушки уже с очень раннего возраста придают этому огромное значение. Если
молодая китаянка входит в комнату, где полно народу, то она не ждет, что все
повернутся и обратят на нее внимание, и это сразу очень заметно по ее
поведению. Наша же девушка, если мотнет головой, например, то совсем не для
того, чтобы поправить прическу, а для того, чтобы все увидели, как эффектно
выглядит копна ее рассыпающихся волос. Дима тоже стал подмечать эту
характерную особенность китайских девушек: вот смотри, говорил он мне в
вагоне шанхайской электрички, они ведут себя совершенно по-другому, чем
наши, как будто даже и не стремятся привлечь к себе внимание, встают, если
хотят встать, и потягиваются, если им хочется потянуться. Да, отвечал я ему
с чувством, наша девушка уж если потянется, так хоть святых выноси. Надо
сказать, что меня безмерно задевали все эти частности. Я, конечно, отвел
душу в Китае, отдыхая от моих чрезмерно цивилизованных соотечественниц, но
ведь в скором времени мне надо было возвращаться обратно домой и снова
попадать в ту атмосферу войны и соперничества, которая так свойственна у нас
отношениям между полами. Но меня сильно утешало сознание, что не везде,
оказывается, это дело поставлено так по-дурацки, как у нас. Раньше я не мог
поверить, что я один тут подхожу к делу здраво и разумно, иду в ногу, когда
весь взвод идет не в ногу. Но теперь я твердо знал, что есть огромная
страна, целый мир, можно сказать, по населению превышающий весь наш Запад
вместе взятый (с Россией, Европой и Америкой), где все это устроено
по-настоящему, по-человечески, так, как мне и хотелось бы. Эта внезапно
обретенная уверенность в своей правоте бальзамом проливалась на мою душу. До
путешествия по Китаю я никогда бы не догадался, что причина моих неудач
заключается не в том, что я что-то делаю неправильно и не могу, не в
состоянии понять, как это поправить, а в том, что общий подход к этому делу
у нас на Западе в корне неверен и порочен. Может быть, это просто следствие
того, что наша цивилизация уже вырождается самым явственным образом.
