Но другие товарищи высказались в том смысле, что нужно быть все-таки по-
осторожнее. Круглову мы все же не доверяли. И договорились, что лучше
всего поручить это дело командующему войсками Московского округа проти-
вовоздушной обороны Москаленко. Москаленко взял Берия, поставил вокруг
своих людей и перевез его к себе на командный пункт, в бомбоубежище. Я
видел, что он делает это, как нужно. На этом заседание закончилось...
Потом нам дали список, в котором имелись фамилии более чем 100 женщин.
Их приводили к Берия его люди. А прием у него был для всех один: всех,
кто попадал к нему в дом впервые, он угощал обедом и предлагал выпить за
здоровье Сталина. В вино он подмешивал снотворное..."
К слову, "женскую" тему не обошел и Алексей Аджубей. Правда, в отли-
чие от тестя, он называет иную цифру. По его словам, в списке, о котором
так много говорили и который, как выяснилось, так никто никогда и не ви-
дел, фигурировали фамилии 200 женщин. Что ж, бывает. Другие источники и
вовсе не размениваются на мелочи. Одни называют цифру 700, другие 800. И
я бы никогда не обратил внимание на этот чистой воды вымысел в мемуарах
хрущевского зятя, если бы он спустя десятилетия не раскрыл, наконец, об-
щественности глаза на любовные похождения Булганина, Абакумова... Даже
если таковые и существовали в действительности, вряд ли мог знать о них
в то время сам Алексей Аджубей. Его стремительный взлет начался позд-
нее... Скорей всего, перед нами очередной пересказ. И не больше.
К сожалению, грешит автор очередного бестселлера времен перестройки и
другими фактологическими неточностями. Скажем, я никогда не щеголял ни
на собственной свадьбе, ни позднее в генеральской форме, потому что ни-
когда не был генералом. Явная ложь и то, что после расстрела отца мы с
Марфой уехали в Свердловск.
"Когда Берия убили, Серго и Нина Теймуразовна послали письмо Хрущеву,
тронувшее его, - пишет А. Аджубей. - Никита Сергеевич поверил Серго и
Нине Теймуразовне. Они писали, что случившееся закономерно. Они не зна-
ли, конечно, многого, но видели, что этот человек катится в пропасть и
что в ту же пропасть они вынуждены катиться вместе с ним".
Вспомни, читатель, и эту растиражированную в десятках тысяч экземпля-
ров очередную легенду, когда будешь читать о трагической судьбе семьи
"врага народа и партии"...
Кстати, если верить Аджубею, "перед казнью Берия отправил письмо в ЦК
Хрущеву - просил о пощаде, просил дать возможность искупить вину в каких
угодно, пусть даже каторжных условиях"... Здесь, как нам кажется, ком-
ментарии и вовсе излишни. Ни в декабре, ни в ноябре, ни в октябре, ни в
сентябре, ни в июле мой отец Лаврентий Павлович Берия ни писать "покаян-
ных" писем рвавшемуся к власти товарищу Хрущеву, ни соответствующих по-
казаний давать не мог, потому что был убит 26 июня 1953 года в городе
Москве без суда и следствия. А было это так.
Заседание в Кремле почему-то отложили, и отец уехал домой. Обычно он
обедал дома. Примерно в полдень в кабинете Бориса Львовича Ванникова,
генералполковника, впоследствии трижды Героя Социалистического Труда, а
тогда ближайшего помощника моего отца по атомным делам, раздался звонок.
Я находился в кабинете Бориса Львовича - мы готовили доклад правительст-
ву о готовности к испытаниям.
Звонил летчик-испытатель Амет-Хан Султан, дважды Герой Советского Со-
юза. С ним и с Сергеем Анохиным, тоже Героем Советского Союза, замеча-
тельным летчиком-испытателем, мы в те годы вместе работали и сошлись
близко.
- Серго, - кричит, - у вас дома была перестрелка. Ты все понял? Тебе
надо бежать, Серго! Мы поможем...
У нас действительно была эскадрилья, и особого труда скрыться, ска-
жем, в Финляндии или Швеции не составляло. И впоследствии я не раз убеж-
дался, что эти летчики - настоящие друзья.
Что налицо - заговор против отца, я понял сразу что еще могла озна-
чать перестрелка в нашем доме? Об остальном можно было только догады-
ваться. Но что значит бежать в такой ситуации? Если отец арестован, по-
бег - лишнее доказательство его вины. И почему и от кого я должен бе-
жать, не зная ни за собой, ни за отцом какой-либо вины? Словом, я отве-
тил отказом и тут же рассказал обо всем Ванникову.
Из Кремля вместе с ним поехали к нам домой, на Малоникитскую. Это не-
подалеку от площади Восстания. Жили мы в одноэтажном особняке еще доре-
волюционной постройки. Три комнаты занимал отец с матерью, две - я со
своей семьей.
Когда мы подъехали, со стороны улицы ничего необычного не заметили, а
вот во внутреннем дворе находились два бронетранспортера. Позднее мне
приходилось слышать и о танках, стоявших якобы возле нашего дома, но сам
я видел только два бронетранспортера и солдат Сразу же бросились в глаза
разбитые стекла в окнах отцовского кабинета. Значит, действительно стре-
ляли... Ох рана личная у отца была - по пальцам пересчитать. Не было,
разумеется, и настоящего боя. Все произошло, насколько понимаю, неожи-
данно и мгновенно.
С отцом и я, и Ванников должны были встретиться в четыре часа. Не
встретились...
Внутренняя охрана нас не пропустила. Ванников потребовал объяснений,
пытался проверить документы у военных, но я уже понял все. Отца дома не
было. Арестован? Убит? Когда возвращался к машине, услышал от одного из
охранников: "Серго, я видел, как на носилках вынесли кого-то, накрытого
брезентом..."
В Кремль возвращались молча. Я думал о том, что только что услышал.
Кто лежал на носилках, накрытых брезентом? Спешили вынести рядового ох-
ранника? Сомнительно.
Со временем я разыскал и других свидетелей, подтвердивших, что видели
те носилки...
В кабинете Ванникова нас ждал Курчатов. Оба начали звонить Хрущеву.
Догадывались, видимо, кто за всем этим может стоять. При том разговоре
присутствовало человек шесть.
Ванников сказал, что у него в кабинете находится сын Лаврентия Павло-
вича и они с Курчатовым очень надеются, что ничего дурного с ним не слу-
чится. Хрущев тут же их успокоил. Пусть, мол, Серго едет к родным на да-
чу и не волнуется.
Прощался я с этими людьми в твердой уверенности, что мы больше никог-
да не встретимся. Мы обнялись с Ванниковым, и я ушел.
У выхода меня уже ждал вооруженный конвой. Несколько человек сели со
мной в машину, другая, с вооруженными солдатами, пошла следом. Когда
подъехали к даче, я увидел, что и она окружена военными. Во дворе стояли
бронетранспортеры.
Не останавливаясь, прошел в дом. Все - и мама, и Марфа, и дети, и
воспитательница - собрались в одной комнате. Здесь же сидели какие-то
вооруженные люди.
И мама, и жена вели себя очень сдержанно. Меня явно ждали.
- Ты видел отца? - это был первый вопрос мамы. Я ответил, что, по
всей вероятности, его нет в живых, и в присутствии охранников рассказал,
что увидел недавно дома.
Мама не заплакала, только крепче обняла меня и тут же принялась успо-
каивать Марфу: моя жена ждала третьего ребенка.
Не прошло и получаса, как в комнату вошел человек, одетый в армейскую
форму:
- Есть указание вас, вашу жену и детей перевезти на другую дачу.
Мама оставалась здесь.
- Ты только не бойся ничего, - сказала очень тихим и спокойным голо-
сом. Впрочем, возможно, мне показалось, что она говорила очень тихо, по-
тому что Марфа тоже услышала. - Человек умирает один раз, и, что бы ни
случилось, надо встретить это достойно. Не будем гадать, что произошло.
Ничего не поделаешь, если судьба так распорядилась. Но знай одно: ни
твоих детей, ни твою жену никто не посмеет тронуть. Русская интеллиген-
ция им этого не позволит...
Как и я, мама была уверена, что мы больше не увидимся. Вновь обня-
лись, расцеловались. Что будет с нами завтра - никто не знал.
Маме разрешили проводить нас к машине. Когда прощались, я и предполо-
жить не мог, что впереди меня ждет еще и разлука с детьми, женой.
Ехали мы в двух машинах. В одну почему-то посадили, несмотря на наши
протесты, дочерей - старшая родилась в 1947, младшая в 1950 году, - в
другую - нас с Марфой.
Куда нас везли, я мог только догадываться. В стороне осталась дача
Сталина в Кунцево, так называемая "Ближняя", но мы ее проехали, не оста-
навливаясь. Минут через двадцать свернули на какую-то проселочную дорогу
и остановились у одной из государственных дач, на которой тоже иногда
бывал Сталин. Мне же здесь раньше бывать не приходилось. Небольшой, как
и все государственные дачи той поры, деревянный домик. Здесь нам предс-
тояло провести в неизвестности почти полтора месяца.
Внешнюю охрану дачи, где я теперь находился с семьей, несло какое-то
воинское подразделение, вооруженное автоматами и винтовками. Внутри дома
тоже круглосуточно находились вооруженные люди, но в штатском. Во дворе,
как и на нашей даче, стояли бронетранспортеры.
Лишь это да еще выведенные из строя телефоны напоминали нам, что мы
лишены свободы.
Обычное питание, прогулки по территории, довольно корректное поведе-
ние охраны...
- Чего вам волноваться? - парировал мои вопросы начальник охраны,
когда я поинтересовался своим нынешним статусом и нельзя ли разрешить
жене с детьми уехать. - Вы, Серго Лаврентьевич, официально задержаны.
Если вашей жене потребуется медицинская помощь, мы врача доставим сюда.
Других указаний у меня нет.
Что произошло с моим отцом? Что с моей мамой? Что, в конце концов,
произошло в стране? Все мысли были заняты только этим.
Окружающие нас люди старались в контакт не вступать, а когда мы о
чем-то пытались спросить, тут же вызывали старшего, у которого на все
случаи жизни был стандартный ответ: "Других указаний у меня нет".
Несколько раз просил дать мне газеты "Не положе но". Стало ясно, что
и впредь нас намерены держать здесь в неведении. Ни телефона, ни радио,
ни газет. Полная изоляция от внешнего мира.
Однажды, гуляя с детьми по саду, увидел оставленную на скамейке газе-
ту. Умышленно это было сделано или нет, не знаю, но находка оказалась
весьма кстати. В газете были опубликованы обвинения в адрес отца, и если
я еще сомневался в чем-то до этого, то теперь окончательно понял, что в
стране произошел государственный переворот, направленный против опреде-
ленной группы людей. Честно говоря, я думал, что жертвой заговора стал
не только мой отец, но и другие члены высшего руководства страны. Теперь
все окончательно прояснилось.
Сообщению об аресте отца я, разумеется, не поверил, сопоставив прочи-
танное с тем, что увидел своими глазами на Малоникитской.
Месяца через полтора в три часа ночи к нам в комнату вошли вооружен-
ные люди и объявили, что я арестован. Что ж, решил я, по крайней мере с
неопределенностью наконец покончено.
Взглянул на часы и усмехнулся: надо было ждать глубокой ночи, чтобы
объявить мне об аресте.
Как мог, успокоил плачущую жену: все, мол, будет хорошо. Хотя сам ко-
нечно же в это не верил.
Под конвоем меня доставили в какую-то тюрьму, я догадался по маршру-
ту, что это Лефортово. Так впоследствии и оказалось.
Не успел я переступить порог тюрьмы, как меня попытались обыскать. Но
тут я уже не выдержал и проявил свой характер в полной мере.
Связали, надели наручники. Попытались переодеть в тюремную одежду -
не подошел размер. Таким было начало.
В свое время, слушая рассказы Ванникова, Минца, Туполева, других из-
вестных и малоизвестных людей, прошедших, как они говорили, "коммунисти-
ческие университеты", я конечно же и подумать не мог, что окажусь в та-
ком положении. Но все эти тюремные "фокусы" мне были уже знакомы. Обыч-
ные приемы тюремщиков - как можно сильнее унизить заключенного и тем са-
мым сломить его волю к сопротивлению.
Тюрьма, в которую меня привезли, с точки зрения тюремной архитектуры
- у меня хватило времени это оценить - явно была высшего класса... Пост-
