переложил респиратор в карман шинели, подобрал с пола правдолюбцевскую
кобуру и нацепил на себя. "Переоделись?" -- "Да." -- "Так чего ж стоите?"
Эрик подобрал с пола листки с пьесой и стал искать нужное место. Раздетый
до белья Воодушевленцев мирно лежал, присыпанный арестантской одеждой.
"Горе мне с вами, Халдеев! -- с горечью воскликнул режиссер и зачитал на
память, -- 'Ван Даал прыгает со сцены -- пробегает, трусливо озираясь,
вдоль прохода -- с подлой ухмылкой выскакивает из зрительного зала' ...
Действуйте, наконец!..." Эрик, не споря, подчинился. Бежать, трусливо
озираясь, в длинной милицейской шинели было неудобно. Чересчур широкие
штаны сползали, кобура на плохо затянутом поясе моталась и хлопала по
животу. Закрывая входную дверь, он услыхал раздраженный голос режиссера:
"Что лежите, Воодушевленцев, ваш же монолог сейчас!"
Времени у Эрика, по самой оптимистической оценке, было минуты три.
Он посмотрел кругом и заметил запаркованный метрах в десяти от двери
клуба желто-синий милицейский газик. На улице не было ни души. Эрик бросил
листки с пьесой на снег, сдвинул кобуру на бок, подбежал к газику, рванул
дверцу с водительской стороны (оказалась незаперта) и сел за руль. На
мгновение он замер, собираясь с мыслями, затем по какому-то наитию сунул
руку в карман шинели -- и нащупал связку ключей. (Громко колотилось сердце,
из-под милицейской ушанки по вискам стекал пот.) Эрик выбрал подходящий
ключ, вставил в зажигание и повернул. "Р-р-р!" -- машина резко дернулась и
заглохла. Он чертыхнулся, судорожно вспоминая занятия по шоферскому делу в
летнем военном лагере, спустил ручной тормоз, нажал левой ногой на
сцепление, правой -- слегка на газ и еще раз повернул ключ: "Р-р-р-р-р!"
Мотор взревел, потом заурчал ровно -- можно было ехать. В зеркале заднего
обзора Эрик увидал, как из клуба вывалилась костлявая помощница режиссера и
стала озираться по сторонам. Он отпустил сцепление -- машина дернулась, и
мотор заглох опять. Из клуба выбежало еще три-четыре человека. "Вон он, в
машине!" -- завизжала помощница, указуя костлявым перстом. Эрик снова завел
мотор, как можно плавнее отпустил сцепление и тронулся с места. Позади
раздались неразборчивые крики. Выехав из деревни, он увеличил скорость до
семидесяти километров в час и перевел дух. Отер с лица пот. Газик
подпрыгивал на ухабах. План действий был ясен: отъехать от проклятых
Мерзунов как можно быстрее и дальше, а потом -- по обстоятельствам.
Через десять минут Эрик увидал знак приближающегося перекрестка и
указатель:
Прямо: п/ф 133 км,
Налево: колхоз им. Юности Шеварднадзе,
Направо: совхоз им. Гулям Хайдаровой.
Эрик поехал прямо. После перекрестка дорога стала немного шире, и он
довел скорость до восьмидесяти километров в час. Быстрее ехать было
невозможно: машину начинало мотать на ухабах, и Эрик боялся не справиться с
управлением.
Через двадцать минут дорога нырнула в лес. Еще через десять, сквозь
деревья по правой стороне замаячила насыпь железной дороги.
Эрик остановил газик в более или менее укромном месте метрах в ста от
станции, сунул ключи в "бардак" и захлопнул двери -- так, чтобы их нельзя
было отпереть снаружи. Через три минуты он поднялся на платформу. Рядом с
вывеской "п/ф 133 км", под показывавшими 11:14 часами располагалась
кассирская будка с зарешеченным окном и наклеенным на стену расписанием.
Эрику продолжало везти -- ближайшая электричка в Москву уходила через шесть
минут (следующая -- в 12:43, предыдущая -- в 9:21). Он пошарил по карманам
и выудил бумажник: там лежало удостоверение майора МВД на имя А.И.Говядина,
водительские права с фотографией (Александр Ильич свирепо прищурил бельмо)
и довольно много талонов (в основном культурно-просветительных, плюс
несколько ресторанных). На что покупать билет?... -- ни одного
транспортного талона в бумажнике не оказалось. С тяжелым сердцем Эрик
подошел к окошку кассы и постучал (зайцем ехать было нельзя: осложнения с
контролерами, в его теперешнем положении, могли оказаться летальными).
Дверца немедленно распахнулась, обнаружив старушечье лицо, обвязанное серым
пуховым платком. "Извините, пожалуйста, -- просительно сказал Эрик, -- не
могли бы вы продать мне билет до Москвы за ресторанные или просветительные
талоны?" "Билет?... -- удивилась кассирша, -- Ты что, милок, удостоверение
потерял?" "Какое удосто... -- начал было Эрик, но осекся, -- Не потерял --
забыл." "Но дома-то оно у тебя есть?" "Конечно! -- горячо заверил он, -- На
комоде лежит!" "Ну, тогда так езжай, милок. -- старушка разговаривала с
ним, как с маленьким, -- Я нашей доблестной милиции на слово верю!" Кляня
себя за идиотизм, Эрик отошел в сторону. "Да и не спросят контролеры с тебя
билет, ежели ты в форме!" -- прокричала ему вдогонку кассирша.
В ожидании поезда, он ходил взад-вперед (в полном одиночестве) по
платформе. Вдруг, вспомнив, расстегнул кобуру и достал оттуда пистолет:
согласно сведениям, почерпнутым на занятиях военным делом в
Физико-Техническом Институте, это была подарочная модель пистолета Макарова
(малошумная, скорострельная, с лазерным прицелом), снаряженная полным
магазином -- двенадцать патронов. Вдоль дула извивалась плохоразборчивая
старославянская вязь:
Дорогому майору Говядину в день сорокалетия.
Бди, Александр Ильич, на сцене и в жизни!
Коллектив Районного Управления Милиции.
Раздался громкий гудок -- подходил поезд. Эрик сунул пистолет в кобуру
и отошел от края платформы.
Электричка остановилась -- двери раскрылись -- Эрик зашел внутрь --
двери закрылись -- электричка тронулась.
По заплеванному полу вагона каталась одинокая пивная бутылка. На
задней скамье застыла оцепенелая старуха в плюшевом казакине -- слезящиеся
глаза ее были устремлены в бесконечность. "Этот состав обслуживает бригада,
борющаяся за звание 'Путейцев Грядущего!'" -- гласил плакат на стене
справа. "Спартак -- чемпион!" -- гласила надпись, намалеванная синей
краской на стене слева. Под надписью спала, по-рыбьи раззявив рот, девица в
красной меховой шапке поверх отливавшего серебром платка (на ее губах
засохли крупные сгустки ярко-алой помады). Через две скамейки от нее
растянулся оборванный забулдыга с мотавшейся в проходе головой. Эрик встал
в тамбуре -- так, чтобы видеть соседний вагон через окошко в тамбурной
двери.
Было шумно и холодно. Пахло мочой (пол в углу красноречиво покрывали
наросты желтоватого льда). Остановок машинист не объявлял. За окном
мелькали бескрайние поля, полуразвалившиеся деревеньки, линии
высоковольтных передач, гулкие мосты, заснеженные леса и скованные льдом
реки. Новые пассажиры не появлялись, старые оставались на своих местах.
Эрик задумался: через какое время мерзуновцы оповестят милицию? Или уже
оповестили?... Он стал изучать схему Черненковской железной дороги,
висевшую на стене тамбура.
Прошло двадцать минут и три станции.
Поезд начал тормозить. Пейзаж за окном изменился: потянулись длинные
барачные здания, похожие на склады; потом жилые двух-трехэтажные дома --
они подъезжали к городу. За окном пронесся огромный многоцветный плакат:
"Добро пожаловать в Громыкск -- город ткачих и поварих!" Наконец, поезд
остановился, однако двери не открылись и платформы видно не было -- справа
и слева тянулась вязь рельсов. Эрик прижался щекой к стеклу окна и заглянул
вперед -- однако ничего, кроме красного огня светофора, не увидал.
Электричка стояла на месте, было тихо. Впереди что-то происходило. Он
почувствовал укол тревоги -- как волк, завидевший издалека красный флажок
... Несколько секунд Эрик размышлял, потом попытался растащить наружние
двери вагона -- безуспешно. Он повернулся и быстро пошел к хвосту поезда,
натыкаясь на пустые взгляды немногочисленных пассажиров и пробуя по пути
двери -- ни одна не поддалась. Наконец, отступать стало некуда -- он дошел
до последнего вагона ... ощущения запертости и надвигавшейся опасности
давили на виски. Мозг Эрика лихорадочно перебирал бесполезные мысли: "Я так
и так собирался здесь сходить ..." -- не то ... "Телефоны в Мерзунах не
работали из-за ветряков ..." -- не то!... "Как они так быстро успели?" --
НЕТ, НЕ ТО!!!... В отчаянии, он подошел к двери, ведущей в кабину
машиниста, и постучал. "Чиво стучищ, дарагой?" -- неожиданно отозвался
мужской голос с сильным кавказским акцентом. "Милиция!" Дверь немедленно
распахнулась -- на пороге стоял пожилой усатый грузин в железнодорожной
форме. "Почему стоим?" -- "Нэ знаю, дарагой! Старшой в галавном вагонэ
елэктрычку астановил, вот и стаым." "Слушай, командир, выпусти меня через
свою дверь! -- Эрик нетерпеливо переступил на месте. -- Жена вот-вот родит
... то есть, уже рожает ... тесть позвонил -- в роддом ее повезли!..."
Грузин широко улыбнулся и отступил в сторону: "Парахады, дарагой!" Эрик
быстро прошел в кабину, открыл боковую дверь и спустился по ступенькам на
землю. "Дэнь рождэнья пиразноват будыщ -- мэня нэ забуд пиригласыт!" --
закричал вслед его благодетель.
Станция находилась в нескольких десятках метров от головного вагона --
на платформе кишели синие милицейские шинели. Эрик быстро обошел последний
вагон -- так, чтобы поезд оказался между ним и платформой, -- и побежал,
спотыкаясь о рельсы, к забору, огораживавшему вокзал.
Ярко светило солнце. В ледяной голубизне неба беззаботно радовались
жизни неподвластные развитому коммунизму воробьи. Эрик протиснулся сквозь
дыру в заборе на улицу. Привезшая его электричка залязгала межвагонными
буферами и медленно поползла к платформе.
Эрик пересек привокзальную площадь и зашагал от железной дороги прочь.
Вдоль заснеженного тротуара выстроилась шеренга бабушек, торговавших
солеными огурцами, сушеными грибами и семечками. Около входа в кинотеатр
бурлила толпа пришедших на дневной сеанс детей и мамаш. Папаши бурлили у
гастронома напротив: разбившись на небольшие группы, они оживленно
разговаривали за жизнь, иногда поднося к обветренным губам зажатые в
мозолистых кулаках граненые стаканы. В открытую дверь магазина входили и
выходили люди -- жизнь била ключом. Около облезлого памятника Сталину
сидела большая уродливая собака и улыбалась проходившим мимо гражданам вне
зависимости от их национальности, партийности, пола и возраста.
Эрик прошел до конца главной улицы (упиравшейся в городской парк),
повернул налево ... и остановился, как вкопанный: метрах в пятидесяти от
него стояло кружком несколько милиционеров. В центре кружка размахивал
руками офицер в фуражке -- видимо, давал указания. Эрик оглянулся -- и
увидал целое созвездие синих шинелей (часть милиционеров рассыпалась цепью
по продолжению улицы, на которой он находился, остальные быстрым шагом
заворачивали на улицу, откуда он только что пришел). Действовать надо было
немедля: он резко повернулся и шагнул в гостеприимно маячившую слева дверь
под вывеской "Шашлычная". "Доблестной милиции -- пламенный привет!" --
приветствовал его небритый гардеробщик в засаленном форменном пиджаке.
"Здравствуйте!" -- напряженно отвечал Эрик (сквозь грязное стекло окна было
видно, как мимо целеустремленно прошагала стайка милиционеров). "Позвольте
вашу шинель, товарищ майор." -- в воздухе запахло вчерашним перегаром. На
стене гардероба висело роскошное, в золотой раме зеркало, на середине
которого красовался жирный отпечаток чьей-то ладони. Под потолком
покачивала бурыми от грязи подвесками хрустальная люстра. Эрик расстегнул
портупею с кобурой, снял шинель, нацепил портупею поверх кителя и
машинально посмотрелся в зеркало -- отпечаток ладони пришелся его отражению
точно на щеку, как пощечина. "Евгений Абрамыч! -- хрипло заорал гардеробщик
в глубину шашлычной, -- Принимайте гостя дорогого!!" -- он подмигнул Эрику.
Из двери выкатился толстый человек в грязном свитере и домашних тапочках:
