освещенной вереницей тусклых фонарей, тянулись унылые пятиэтажки. После
всего произошедшего с Эриком, Москва выглядела непривычно -- создавая
ложное впечатление, будто она изменилась, а он остался прежним. Вскоре
грузовик подъехал к метро Проспект Мира -- Эрик преодолел позыв заплатить
шоферу, попрощался, надел респиратор и вышел.
Через пять минут он спустился на платформу. Ощущение новизны не
отпускало: окружающим, почему-то, не было до него никакого дела. Никто не
подозревал в нем беглого нидерландиста. Никто не ожидал от него участия в
самодеятельности или свершений, сообразных с высоким званием майора
милиции. Наслаждаясь острым чувством временной безопасности, Эрик доехал до
Новослободской и поднялся на поверхность. Он пересек Каляевскую улицу и
углубился во дворы по направлению к Маяковке. Замерзшие тополя пронизывали
ледяной воздух десятками тоненьких ветвей. Синеватый цвет медленно
планировавших снежинок говорил о повышенном содержании медного купороса.
Башня Лефортовской тюрьмы нависала над городом темным бетонным надгробьем.
Эрик прошел по веренице неосвещенных подворотен, мимо музея Глинки, мимо
магазина "Огонек", пересек, зорко глядя по сторонам, Четвертую
Тверскую-Ямскую, прокрался в темную арку дома номер 13 и осторожно заглянул
за угол. Вход в его (бывший) подъезд был хорошо освещен -- на скамейке у
двери сидела укутанная до глаз лифтерша. Ничего не происходило. Эрик застыл
на месте, вглядываясь в темноту неосвещенных частей двора. Поначалу видно
ничего не было ... потом он различил две неясные фигуры в зарослях кустов
возле безлюдной детской площадки. Он медленно попятился, вышел из
подворотни и зашагал по Тверской-Ямской в направлении Белорусской. Через
пятнадцать минут Эрик опять спустился в метро, проехал до Краснопресненской
и поднялся на поверхность. В "Баррикадах" шли детские мультфильмы, в
"Пламени" -- последний шедевр Герасимчука о швейцарских хлопкоробах,
борющихся с капиталистами и помещиками за добровольное вхождение Швейцарии
в Евразийский Союз. Билеты были -- Эрик попросил крайнее место в последнем
ряду. Сеанс начался в 5:30, так что на журнал он опоздал.
Где-то через час, не дожидаясь конца фильма, он вышел из кинотеатра.
Спустился в метро. Проехал до Парка Культуры и перешел на
Кировско-Фрунзенскую линию. Проехал до Проспекта Маркса. Спустился по
короткому эскалатору, с которого начинался переход на
Горьковско-Замоскворецкую линию, отодвинул барьер и пошел навстречу потоку
пассажиров, шедших с Площади Свердлова. Время было без пяти семь, час пик
уже закончился -- Эрик без помех двигался против течения, держась возле
правой стены коридора и поминутно оглядываясь (за ним, вроде бы, никто не
следил). Он достиг конца перехода, встал у лестницы, ведущей на Площадь
Свердлова, и стал ждать. Минуты текли. В 7:25 он повернулся и зашагал туда,
откуда пришел, -- на Проспект Маркса. Доехал до Библиотеки имени Ленина.
Поднялся (из переднего вагона) наверх, прошел по проспекту Маркса, пересек
улицу Фрунзе, прошагал по ее левой стороне метров тридцать и нырнул в
подворотню. Осторожно прокрался по темному безлюдному двору и выглянул из
арки, выходившей на улицу Маркса и Энгельса. Возле подъезда, где жила
Лялька Макаронова, видно никого не было. У Эрика заколотилось сердце -- с
надеждой и страхом. Он шагнул вперед ... и тут же попятился обратно: в
глубине подъезда зашевелились неясные тени. С минуту Эрик пытался
отдышаться, прижавшись спиной к стене арки, потом повернулся и быстро пошел
в глубь двора. Он завернул за угол и ... столкнулся с человеком в длинном
темном пальто. "Смотри, куда прешь! -- огрызнулся человек, -- У тебя глаза
есть?..." Эрик отступил в сторону, однако человек не пошел своим путем, а
напряженно произнес: "Документы." "Какие документы?" -- не понял Эрик. "Я
из КПГ. Предъявите документы." -- рука человека поползла за пазуху. Эрик
действовал на чистом рефлексе: схватил кэпэгэшника за запястье и дал
подсечку. Вернее попытался дать подсечку -- ибо кэпэгэшник ловко
вывернулся, отскочил, и, в свою очередь, пнул Эрика в колено -- слава Богу,
промахнулся. (Фонарей во дворе не было -- противники едва различали друг
друга.) Не давая гигиенисту вернуться в стойку, Эрик попытался вновь
захватить его руку -- тот уклонился и попытался достать Эрика крюком в
челюсть -- тот закрылся плечом. Оба тяжело дышали, прокладки их
респираторов громко хлопали при выдохах. "Сейчас он вытащит пистолет ..."
-- подумал Эрик и резко выбросил кулак, целясь по горлу, -- гигиенист
отскочил назад, споткнулся о торчавшую из снега трубу и рухнул навзничь.
Эрик бросился бежать к невысокому, по пояс заборчику, разделявшему
этот и соседний дворы. "Стой, стрелять буду!" -- раздалось позади, но он не
обернулся. В крайнем окне первого этажа дома за забором горел свет -- Эрик
метнулся вбок (чтобы не попасть на освещенный фон), оперся рукой и
перемахнул на ту сторону. Но произошло непредвиденное: земли под ногами не
оказалось, освещенное окно умчалось наверх, а он пролетел пять-шесть метров
вниз и рухнул в глубокий сугроб. Он не ушибся, даже очки каким-то чудом
усидели на носу ... Господи, что произошло?!... Эрик огляделся по сторонам:
с этой стороны забор оказался намного выше, чем с той ... а освещенное окно
находилось не на первом, а на втором этаже дома напротив! Он стал поспешно
выбираться на проходившую рядом тропинку ... но тут что-то просвистало мимо
его плеча и, подняв тысячу снежных брызг, вонзилось в сугроб -- кэпэгэшник!
... действовать немедленно! ... правой -- по шее ниже уха, левой -- в
подбородок ниже респиратора ... "У-ох-х!" -- выдохнул гигиенист и упал
лицом в снег.
Эрик выбрался из сугроба, обежал дом и вылетел на ярко освещенную
Волхонку. Отряхиваясь на ходу, заставил себя перейти на шаг ... спокойнее
... медленнее ... как нормальный законопослушный гражданин. Группа молодежи
весело переговаривалась возле входа в "Дом науки и техники". Пожилая пара
медленно шла под руку в сторону Александровского сада. Преодолевая жгучее
желание побежать, Эрик расслабленной походкой спустился в метро
Кропоткинская, сел в поезд, идущий в сторону Юго-Западной, доехал до Парка
Культуры, поднялся на поверхность и поплелся по Садовой в сторону площади
Шолохова. Он все еще чувствовал слабость в коленях.
Перспектив видно не было.
И не будет -- если не случится чего-нибудь экстраординарного. Если
слепое везение не спасет его опять. Если случайные совпадения снова не
вывезут из тупика ...
Совпадения ... обстоятельства ... ХВАТИТ! Надеяться на бесконечное
везение может только идиот.
Медленно шагая по пустынной Садовой, Эрик думал. Перебирал события
сегодняшнего дня. Вспоминал детали. Анализировал слова и поступки
столкнувшихся с ним людей. Минут через десять какой-то план действий был
готов ... довольно рискованный план ... но ничего другого придумать он не
смог. Он перешел Садовую и поплелся в сторону Парка Культуры, затем свернул
на Комсомольский проспект. Дом 25 находился у самой Фрунзенской -- с
тяжелым сердцем Эрик вошел в подъезд. Стены покрывали неприличные слова и
схематические рисунки половых органов. На двери лифта красовалась табличка
"Неисправен". Посматривая на номера квартир, Эрик поднялся на пятый этаж и
остановился у двери с номером 41. Три раза глубоко вздохнул, не решаясь
позвонить. Наконец, нажал кнопку звонка и встал сбоку -- так, чтоб его не
было видно в глазок.
Несколько секунд было тихо, потом сквозь дверь донеслись легкие шаги.
"Кто там?" -- спросил резкий женский голос с легким французским прононсом.
"Мне нужно поговорить с Гришаней или Вороном." -- громко ответил Эрик. За
дверью что-то прошелестело -- будто три-четыре человека обменялись быстрыми
шепотами. "Нет здесь таких." -- отрезал голос. "Я знаю, что есть! -- твердо
сказал Эрик, -- Позовите Гришаню, пожалуйста!" За дверью опять пошелестело.
"А прячешься-то чего? -- подозрительно спросила женщина, -- Ты уж выйди
тогда, дай на себя посмотреть."
Эрик несколько раз вдохнул и выдохнул воздух.
"Я в милицейской форме. -- громко и отчетливо сказал он, -- Но я не
милиционер." Он откашлялся и подождал ответа. "Вы слышите?... не
милиционер!" Ответом была тишина.
Эрик сделал два шага и встал прямо перед дверью.
---------------------------------------------------------------------------
30 декабря
Иногда, сквозь некрепкий сон, Эрик чувствовал, как его неощущающее
тело кладут в узкий длинный ящик и накрывают крышкой. (Гроб? Какой абсурд!
Ведь он же еще не умер!) Потом раздавался частый стук, будто на ящик падали
комья земли, -- а минуту спустя Эрик пробуждался. Он пытался сесть ... но
лишь с размаху ударялся лбом о невидимую в темноте крышку. Он пытался
кричать -- однако крики затухали в двух метрах почвы, отделявших его губы
от поверхности земли. И Эрик (внезапно) понимал, что через три минуты он
задохнется, поглотив все молекулы кислорода в замкнутом пространстве ящика.
А наверху, приложив ухо к земле, к его беззвучной агонии внимательно,
но без лишних эмоций, прислушивался Человек В Сером Костюме.
* * *
В комнате было душно. Свет уличного фонаря падал на стену равнодушным
желтым квадратом. Из угла, где стояла кушетка дефективного, раздавался
молодецкий храп. Эрик перевернулся на живот и накрыл голову подушкой.
Гладкая шелковистая простыня приятно холодила щеку. Под потолком невидимо
покачивалась дорогая хрустальная люстра. За стеной, в коридоре неслышно
прошелестели чьи-то шаги. Водка, которую Эрику пришлось пить вчера с
ворами, пульсировала в висках легким похмельем.
Через пятнадцать минут он перевернулся на спину -- сквозь щель под
дверью проникали голоса и полоска желтого света. Раздалось звяканье ключей,
потом щелкнул замок, и сиплый голос Рябова произнес: "Па-адъем, граждане и
товарищи!" Вспыхнул свет. "Чего?... -- дефективный подскочил на своей
кушетке, оголтело заморгал глазами и громко пукнул, -- Ты чего, Гришаня?"
Не удостоив его ответом, Рябов вышел из комнаты. Эрик сел на постели и стал
одеваться. "Хули он нас в такую рань разбудил?" -- с обидой пожаловался
дефективный и пукнул еще раз. Эрик застегнул рубашку и направился к выходу
из комнаты.
Паркетный пол в коридоре блистал лаком. Изразцовый пол в санузле
завораживал красотой узора. Унитаз, раковина и ванна были начищены до
самостоятельного свечения. На хромированной батарее висели две пары
тончайших декстроновых колготок, белый кружевной бюстгальтер и ажурные
трусики с надписью "Dimanche", вышитой на самом интересном месте. Эрик
вытерся толстым полотенцем, висевшим рядом с мойкой, и вышел в коридор.
На стене кухни мигало разноцветными огоньками дорогое гексафоническое
радио. За покрытым вышитой скатертью столом Рябов и татуированный поедали
яичницу с беконом. Из шести развешанных по стенам динамиков лилась
"Пионерская зорька". Подруга татуированного -- худощавая смазливая девица с
коротко стриженными волосами и зелеными ногтями -- стояла у плиты, зябко
кутаясь в роскошный парчовый халат. В сковородке из огнеупорного
стеклопластика скворчала еще одна порция яичницы, на соседней конфорке
закипал чайник. На подоконике стояли цветы в вазе из толстого пузырчатого
стекла. "Жди, -- девица раздраженно изогнула тонкую бровь, -- пока званные
гости поедят." Рябов и татуированный с одобрением посмотрели на нее.
Отстранив Эрика плечом, в кухню ввалился дефективный и плюхнулся на
табуретку: "Что на завтрак, Аннеточка?... р-р-р-эк-к!..." -- он рыгнул.
"Попрошу без свинства!" -- строго сказала девица, протягивая ему тарелку;
"Пардон!" -- покраснел дефективный. Аннета выскребла из сковородки остатки
яичницы, бросила в тарелку кусок хлеба, воткнула вилку и сунула Эрику;
"Спасибо." -- тот принял еду и отошел к окну (свободных табуреток за столом
не оставалось). "Да смотри, на пол не напачкай!" -- с брезгливой гримасой
напутствовала его девица и принялась готовить кофе.
