русских крепостных подмостках безусловно господствовали пасторали. Но когда
во Франции грянул Террор, русским срочно понадобился Шекспир. Расин же стал
вольнодумством, а за Мольера сразу рвали ноздри и - в Сибирь на вечное
поселение.
Бабушка даже нарочно устроила гастроли рижского театра, - матушкины
актеры не знали русского и спектакли шли по-немецки. (Языком знати к той
поре был язык Вольтера -- "злостного якобинца", согласно новому веянию.)
Поэтому после представлений всех, кто не понял сути происходившего, люди
Шешковского тут же брали "на манжетку", как предполагаемого вольтерьянца со
всеми вытекающими последствиями. (Цены на немецких учителей выросли до
небес, а от французских гувернеров шарахались, как от чумы.)
Надо ли обЦяснять, что спектакли смотрели, затаив дух, с замиранием
сердца и занавес опускался под всеобщие аплодисменты, переходящие в бурную
овацию, так что зритель шел более-менее подкованный и многие из моих
друзей-актеров потом со слезами на глазах признавались, что так как в России
- их не принимали больше нигде во всем мире.
С той поры во всех губерниях идет хотя бы одна пьеса Шекспира и это
ныне числится лучшим примером "благочиния" всей губернии.
(Что меня радует в сей истории, - благонадежность проверили все-таки на
Шекспире... А ведь могли и на чем-нибудь квасном, кондовом, да доморощенном!
Помните, - "по брегам невским много крав лежало, к небу ноги вздрав!" А
ведь сей "пиит" стал при Павле числиться "русским народным классиком", да
"гордостью русской литературы". Чур меня, Господи!)
Пригнали нас в театр, рассадили на галерке и началось представление. По
счастью, вся моя группа знала немецкий, и мы (в отличие от славян) получили
огромное удовольствие.
Впрочем, гастроли в столице начались скандалом. В царской ложе посреди
"Гамлета" поднялся шум и спектакль вдруг прервали. Потом по нашим рядам
побежали какие-то люди, которые спрашивали, - нравятся ли нам жиды? Многие
из тех, кто ответил отрицательно, тут же поднимались и покидали театр.
Прочие же чисто подсознательно пересаживались ближе к моей группе. (К нам
просто не подошли.)
Вскоре добрая половина театра опустела и стали играть дальше.
Оказалось, что посреди представления Наследник Павел вдруг вскочил с места и
произнес:
- "Такой великий герой, как Гамлет, не мог быть жидом! То, что его
играет жид - оскорбление. Я требую убрать евреев со сцены!"
Пару минут в царской ложе царило гробовое молчание, а потом Государыня
обернулась к моей матушке и прохрипела:
- "ОбЦясни ему, что они все - жиды и жидовки. Если их убрать, вообще
никакого спектакля не будет. Он страшно близорук и чуток косоглаз, а Гамлета
он опознал лишь по выговору. ОбЦясни ему. Я уж язык обмозолила, да и не
разговариваю с этой радостью. Всякий раз, будто дерьма наешься..."
Наследник весь аж пошел багровыми пятнами и заорал:
- "Все зло от сего чертова семени! Жиды совершили Революцию в Франции,
в России они пролезли на все посты, жидовка отбирает у тебя Прибалтику, а ты
ей во всем потакаешь!"
Тут уж почти все невольно отшатнулись от матушки и в ложе образовалось
как бы пустое место. А посреди него матушкин стул и чуть ближе к сцене -
кресло моей бабушки.
Тишина стояла такая, что казалось - еще немного и грянет гром среди
ясного неба. Даже на сцене все замерли. Актеры не станут играть, пока из
царской ложи раздаются всякие выкрики. Потом кто-то из знати наверняка
захочет поглядеть пропущенную сцену еще раз, так зачем потеть дважды?
Затем моя бабушка оторвалась от созерцания застывших актеров,
обернулась к матушке и, чуть пожимая плечами, повинилась:
- "Тяжело тебе с ним придется. Весь в отца. Не думает ни о приличиях,
ни о своей голой заднице, ни даже - Империи. Где он кредиты намерен искать
-- не возьму в толк... Не был бы моей плотью - удавила б гаденыша".
Тут уж у матушки не выдержали нервы и она, забыв об обычной
предосторожности, поклонилась Государыне и отвечала:
- "Я исполню все тайные желания Вашей Милости!"
Тут Наследник картинно взмахнул руками (он всегда любил "жест
ироический") и воскликнул:
- "Решено! Я - не стану вторым Густавом Третьим! Те, кто любит меня и
готов живот положить в битве с сей саранчой - ура, за мной!!"
Добрая половина двора бросилась вслед за будущим Императором и первым
среди них - Кристофер Бенкендорф, а прочие сдвинули стулья ближе к
центральным двум креслам и трагедия продолжалась.
Кстати, совсем забыл обЦяснить - при чем тут Густав III. Сей подлец в
свое время получал от матушки весьма крупные кредиты на более чем приятных
условиях и обещался, в свою очередь, обеспечить нейтралитет Риги в случае
русско-шведской войны. Но он и не думал держать своих слов.
Матушка этого так не оставила и в 1792 году, через два года после
ничейного исхода Шведской войны, Густава III - зарезали.
Впервые в истории Северной Европы Помазанник Божий пал жертвой наемного
убийцы. Все следы заговора вели к нам в Ригу, но на шведских следователей
было оказано колоссальное давление со стороны Англии (должной - полмиллиарда
гульденов частным инвесторам) и в итоге выяснилось, что смерть Густава -
дело рук маньяка. Конечно же, -- одиночки. Впрочем, с той поры матушку ни
разу не решились надуть при сделке. Даже монархи.
Люди же, с коими матушка никогда не вела дел, (навроде - Наследника
Павла), не зная подробностей, стали во всеуслышание болтать о существовании
некоего "всемирного заговора", нити которого тянутся к некоему таинственному
Рижскому Синедриону и главе его - Шарлотте Бенкендорф. Ну, что возьмешь с
больных, да убогих?
По возвращении в Колледж страсти накалились. Две плотных толпы
воспитанников, возглавляемые Наставниками, чуть ли не сцепились у мостков на
наш островок. Только личное вмешательство самого Настоятеля Колледжа -
Аббата Николя предотвратило кровавую драму. Стороны уже взялись за шпаги, -
сторонники Павла прибыли на островок раньше нашего и теперь отказывались
пускать нас за нашими же вещами.
Переговоры продолжались всю долгую, холодную и мерзостно-слякотную
столичную ночь и к утру в нашей компании выработалось общее мнение, что нам
нужны лишь наши вещи, а учиться под одной крышей с сей сволочью мы не
станем, чего бы это нам ни стоило.
Были небольшие сомнения -- что делать с русскими, пожелавшими примкнуть
к нашей группе? Мы предложили им вернуть исконное православие, плюнув на
католическое распятие и латинскую Библию. Средь них было много сомнений и в
конце концов мы взяли лишь тех, кто согласился стать православным, но
отказался осквернять святыни общие для всех христиан.
(В католическом Колледже того не учили, но по протестантским понятиям
-- нет различий в кресте протестантов с католиками. Тем более - нет ложных
Писаний. Есть Писания на латыни, по коим грешно справлять лютеранскую
службу, но от этого они не прекращают быть Святыми Писаниями!)
С католиками нам было не по пути, а существ, для коих нету Святынь
(пусть даже и -- католических!) я не считаю людьми. (Кстати, сам граф
Спренгтпортен впоследствии говорил, что я поступил в лучших иезуитских
традициях.)
Мы даже немного побили отказавшихся поганить святыни. Впоследствии это
стало обычаем Эзельской Школы -- мы (в иезуитском обличье) били
новоприбывших за их лютеранство, требуя от новичков Отреченья от Веры. Если
мальчик ради шкуры своей отрекался, его выгоняли, стойких же помещали в
карцер, откуда они выходили уже нашими Братьями и -- полноправными членами
нашего "цеха".
Так в моем Управлении появились первые русские и я никогда не жалел,
что принял этих ребят к нам на службу. Русский -- обязан быть Православным и
уважать чужую Веру при этом...
К утру прибыли бабушкины лейб-гвардейцы и матушкины конные егеря. Две
детских толпы были наконец-то разведены и бабушкины охранники стали выносить
нам из казарм наши вещи.
Все наше имущество было изодрано, запачкано и осквернено юными
"павловцами" и я приказал ни к чему не касаться. (Кроме, разумеется,
памятных вещей и - семейных реликвий.) Так мы покинули Колледж налегке, а за
нашей спиной осталась гора изгаженных "павловцами" вещей. В прямом смысле
этого слова - изгаженных.
Так кончилось мое обучение в столице и началась моя рижская жизнь. В
следующий раз мне довелось прибыть в столицу только через шесть лет - в 1801
году принять участие в коронации Императора Александра I.
19 мая 1796 года жена Наследника Павла разрешилась от бремени
мальчиком, названного Николаем. Николаем Павловичем.
С первой минуты после рождения придворные дамы, присутствовавшие при
сем событии, стали шушукаться о том, что теперь с наследованием трона
проблем не предвидится, - роды были очень тяжелыми. Мальчик родился в два
раза тяжелее и в полтора - длиннее своих старших братьев, - Александра и
Константина. Но больше всего поразил факт, который сразу стал анекдотом.
Павел был колченог и потому носил короткие сапоги. В длинных кривизна
ног сразу бросалась в глаза - даже по швам. Точно такие же ноги были и у
Константина. Александр же унаследовал ноги матери и любил щеголять во всем
обтягивающем. Ножки его имели вид самый что ни на есть - соблазнительный, а
попка - аппетитней попок многих и многих дам. Извините за эту "казарму".
Итак, у Александра ножки были - фигуристыми и он предпочитал сапоги
мягкие, почти дамские, которые бы хорошо облегали ногу и подчеркивали
достоинства фигуры Наследника. У новорожденного же ноги были невероятно
длинны и очень мощны. До такой степени, что придворная дама, исполнявшая
роль восприемницы от повитухи, при виде сих ног перекрестилась и
воскликнула:
- "Ну, наконец-то! Теперь и в этой семье есть кому носить ботфорты
Петра!"
Тут в дверь постучались и сказали, что Наследник желает знать о
здоровье и статях новорожденного. Дама тут же передала мальчика на руки
своим помощницам, а сама вышла к Наследнику, который стоял в окружении
свиты, и рассказала:
- "Это мальчик, Ваше Высочество! Настоящий богатырь, вырастет в
подлинного гренадера! Я приняла роды у многих женщин и сразу могу сказать,
кто в итоге получится из маленького. Мне частенько приходится кривить душой,
но сегодня мальчик удался на славу - истинным русским богатырем! А ножки у
него просто на радость! Несомненно мальчик будет... будет... носить...
ботфор..." - тут несчастная мертвенно побледнела и упала в глубокий обморок.
Вернее, не упала. Потому что ее успел подхватить на лету Начальник
Охраны Наследника. Генерал-лейтенант гренадерского роста и богатырских
статей - Кристофер Бенкендорф. Он стоял совсем рядом с Наследником и
последние слова впечатлительной дамы были обращены скорее к нему, чем к
Принцу. Вернее, не к нему, а к его сапогам - огромным, тяжелым, надраенным
до зеркального блеска ботфортам, которые заканчивались, извините за
подробность -- "у самых... причиндалов", а те как раз получились на уровне
грудей восприемницы. И груди Наследника.
Начальник Охраны Наследника был воистину богатырского роста. И я весь в
него, вернее - в его родного брата, который тоже был таким же, как и все
Бенкендорфы. Сегодня при дворе только один человек может оспаривать у меня
пальму первенства самого рослого человека русского двора. Это нынешний
Государь Всея Руси - Николай Павлович Романов.
Любопытна реакция Наследника на сии сообщения. Он необычайно
