сводок, которые поступили из Нью-Йорка.
- Что это?
Она посмотрела на меня.
- Это телефон Общества писателей.
- Откуда ты знаешь этот номер?
- Гм-м.
- Как ты можешь его знать?
- Я знаю много номеров. - И она снова вернулась к своим бумагам.
- Что это значит: "Я знаю много номеров"?
- Просто я помню много телефонных номеров, - ласково ответила она.
- А что если я захочу позвонить в ... Парамаунт-фильм? - спросил я
с подозрением.
-Четыре-шесть-три, ноль и сто.
- А хороший ресторан?
- "Волшебная сковородка" - довольно хороший. В нем есть зал для
некурящих. Два-семь-четыре, пять-два-два-два.
Я взял телефонный справочник и принялся листать его.
- Общество актеров, - сказал я.
- Восемь-семь-шесть, три-ноль-три-ноль. - Она сказала правильно. Я
начал понимать.
- У тебя вчера не было текста сценария, Лесли... неужели у тебя
фотографическая память? Неужели ты запомнила наизусть... весь
телефонный справочник?
- Нет. Это не фотографическая память, - скачала она. - Я не вижу
перед собой напечатанной страницы, я просто помню. Мои руки запоминают
телефонные номера. Спроси у меня какой-нибудь номер и посмотри на мои
руки.
Я открыл толстую книгу и перевернул несколько страниц.
- Город Лос-Анжелес. Приемная мэра?
- Два-три-три, один-четыре-пять-пять. Пальцы ее правой руки
двигались так, будто набирала на кнопочном телефонном аппарате. Только
теперь шел обратный процесс: она вспоминала цифры, а не набирала их.
- Дэннис Вивер, актер.
- Один из приятнейших людей в Голливуде. Его домашний телефон?
- Да.
- Я пообещала, что никогда никому не буду его давать. Может быть,
назвать тебе вместо него номер телефона магазина здоровой пищи "Гуд
лайф", в котором работает его жена ?
- Давай.
- Девять-восемь-шесть, восемь-семь-пять-ноль.
Я проверил номер по справочнику. Конечно, снова она была права.
- Лесли! Ты пугаешь меня!
- Не бойся, вуки. Это просто одна из забавных вещей, которые
происходят со мной. Когда я была маленькой, я запоминала музыку и
знала номершее знаки всех в городе. Когда я пришла в Голливуд, я
запоминала сценарии, последовательность движений в танце, телефонные
номера, расписания, разговоры и все, что угодно. Номер твоего
красивого желтого самолетика N Один Пять Пять X. Номер твоего телефона
в гостинице два-семь-восемь, три-тричетыре-четыре, а остановился ты в
комнате номер двести восемь. Когда мы вышли из студии вчера вечером,
ты сказал: "Напомни мне, чтобы я рассказал тебе о моей сестре, которая
работает в шоу-бизнесе". Я сказала: "А может, мне напомнить тебе об
этом прямо сейчас?" И ты скачал: "Вполне можно и сейчас, потому что я
в самом деле хочу тебе рассказать о ней". Я сказала: "Тогда я
напоминаю..." - Она прекратила вспоминать и засмеялась, видя мое
удивление. - Ты смотришь, на меня так, Ричард, будто я ненормальная.
- Это так и есть. Но ты мне нравишься в любом случае.
- И ты мне нравишься тоже, - сказала она.
* * *
Ближе к вечеру в этот день я работал над телесценарием, переделывая
последние несколько страниц, и выстукивая их на леслиной пишущей
машинке. Она в это время улизнула в сад, чтобы поухаживать за своими
цветами. Даже сейчас, думал я, как сильно мы отличаемся друг от друг.
Цветы - прелестные маленькие создания, это ясно, но уделять им столько
времени, сажать их для того, чтобы они зависели от меня, который
должен их поливать, подкармливать, полоть и делать все то, что для
них нужно... Нет, зависимость не для меня. Я никогда не буду
садовником, а она никогда не будет какой-то другой.
Среди комнатных растений в ее офисе были полки с книгами,
которые отражали все цвета той радуги, которой она была. Над
столом были выписаны цитаты и идеи, которые нравились ей:
Наша страна может поступать правильно или неправильно.
КОГДА ОНА ПОСТУПАЕТ ПРАВИЛЬНО, ПОДДЕРЖИВАЙТЕ ЕЕ В ЭТОМ;
КОГДА ОНА ПОСТУПАЕТ НЕПРАВИЛЬНО, ИСПРАВЛЯЙТЕ ЕЕ ОШИБКИ.
(Кари Шурп)
Не курить; ни здесь, ни где-нибудь еще!
Гедонизм - плохое развлечение.
Я опасаюсь за свою страну, когда я думаю, что Бог справедлив.
(Томас Джефферсон)
Предположим, что войну объявили, а никто не идет воевать.
Что тогда?
Последнее было ее собственным высказыванием. Она предложила его в
качестве лозунга, а потом его подхватили все участники антивоенного
движения, и телевидение быстро разнесло его по всему миру.
Я размышлял об этих высказываниях время от времени, отрываясь от
работы над своим сценарием, и понимал ее все лучше и лучше с каждым
звуком, который доносился из сада, где она работала лопатой, секатором
и граблями. Затем донеслось глухое шипение воды, текущей по трубам и
по шлангу, когла она ласково утоляла жажду всех членов своего
цветочного семейства. Она знала и любила каждый отдельный цветок.
Она от меня отличается, отличается, отличается, твердил я про
себя, заканчивая последний абзац, но, Боже мой, я восхищаюсь, этой
женщиной! Был ли у меня когда-либо такой друг, как она, даже если
учесть все наши различия?
Я встал, потянулся и вышел через кухню и боковую дверь в ее сад.
Поливая цветочные клумбы, она стояла спиной ко мне. Ее волосы были на
время работы собраны на затылке. Она тихо пела, обращаясь к своему
коту.
Ты мои котик - о, да! -
Ты мои пушистик, моя звездочка,
Когда уходишь, не ходи далеко...
Ее коту, по всей видимости, песенка очень нравилась, и это был
слишком интимный момент, чтобы я мог долго стоять незамеченным.
Поэтому я заговорил так, будто только что подошел.
- Как дела у твоих цветов?
Она быстро развернулась в мою сторону со шлангом в руке. В ее
голубых, с чайное блюдце глачах был испуг, потому что она оказалась,
не одна в своем уединенном саду.
Разбрызгиватель на конце шланга был направлен на высоту груди, но
был настроен так, что вода лилась конусом, который имел в диаметре
несколько футов и доставал мне от пояса до шеи. Никто из нас не
сказал ни слова и не пошевелился, когда вода из шланга лилась прямо на
меня, будто я был горящим манекеном.
Она оцепенела от страха. Сначала от моих неожиданных слов, а затем
от вида того, что вода сделала с моим пиджаком и рубашкой. Я стоял, не
двигаясь, потому что мне казалось неприличным кричать или убегать, и
потому, что я надеялся, что вскоре она наконец решит направить струю в
каком-то другом направлении и не поливать больше из нее прямой
наводкой мой городской костюм.
Эта сцена так ясно запечатлелась в памяти, будто у нее в руках
было смертельное оружие... солнечный свет, сад, окружающий нас,
огромное удивление у нее в глазах, будто в ее цветочный рассадник
ворвался полярный медведь, и шланг был ее единственной защитой. Если я
буду поливать довольно долго полярного медведя водой из шланга,
должно быть, думала она, он наверное развернется и убежит.
Я не чувствовал, что похож на полярного медведя в чем-то, кроме
того, что меня поливают струей ледяной воды, и одежда на мне
постепенно промокает. Я увидел, наконец, как она ужаснулась, поняв,
что сделала с тем, кто не был полярным медведем, а был ее другом по
бизнесу, приехавшим погостить к ней в дом. Хотя она все еще
по-прежнему неподвижно стояла, способность контролировать
разбрызгиватель вернулась к ней, и она медленно отвела льющуюся воду в
сторону.
- Лесли! - сказал я в тишине под звук стекающей воды, - я только
хотел... И вдруг она залилась смехом. В ее глазах была безудержная
веселость, все еще затуманенная предшествовавшим шоком - они умоляли о
прощении. Смеясь и рыдая, она упала в мои объятия, прижимаясь к
пиджаку, из карманов которого вытекала вода.
Пятнадцать
- Сегодня звонила Кэтти из Флориды, - сообщила Лесли, расставляя по
местам свой шахматный народец и готовя его к очередному поединку. -
Она ревнует?
- Ни в коем случае. При знакомстве с какой-либо женщиной я
договариваюсь с ней об отсутствии ревности.
Я ощущал внутреннее недовольство. Для верной расстановки фигур я
все еще вынужден бурчать себе под нос фразу:
"Королеве-ее-собственный-цвет". И это после стольких лет игры в
шахматы.
- Она хотела узнать, есть ли у тебя, кроме меня, какие-нибудь
особые приятельницы здесь, в Лос-Анжелесе, поскольку за последнее
время ты приезжал сюда слишком часто.
- Да ну, перестань, - не верилось мне. - Ты шутишь.
- Честное слово.
- И что ты, ей ответила?
- Я успокоила ее. Я сказала ей, что когда ты здесь, то не бываешь с
кем-попало и проводнишь все время со мной. Мне кажется, ей стало
лучше. Но, может быть, тебе следовало бы еще раз договориться с ней об
отсутствии ревности, так, на всяким случай.
Она на минуту оторвалась от доски, чтобы взглянуть на коллекцию
своих музыкальных записей.
- У меня есть Первый концерт Брамса в исполнении Озавы, Орманди и
Мехты. Что ты предпочитаешь?
- Что-нибудь наиболее отвлекающее тебя от шахмат.
Мгновение поразмыслив, она выбрала кассету и вставила ее в свою
замысловатую аппаратуру.
- Вдохновляюще, - уточнила она. - Чтобы отвлекаться, у меня есть,
другие записи.
С первого же хода игра приобрела напряженный характер и длилась уже
полчаса.
Она только вот-вот дочитала Современные принципы шахматного
дебюта, которые стерли бы меня порошок, если бы двумя днями ранее я
не покончил с Шахматными ловушками, капканами, тупиками. Мы играли
приблизительно на равных, затем с моей стороны последовал блестящий
ход, и равновесие покачнулось.
Насколько я мог видеть, любой ее ход, кроме одного, гарантировал
мой успех. Единственным спасением для нее оказался бы ход пешкой для
прикрытия клетки, вокруг которой я выстроил свою тонкую стратегию.
Без этой самой клетки мои усилия напоролись бы на камень.
Часть меня, всерьез воспринимавшая шахматную игру, представила
себе, что Лесли, заметив этот ход, разрушила мои планы и вынудила меня
бороться за свою жизнь, воплощенную в деревянных фигурках (лучше всего
я играю тогда, когда меня прижимают к стенке). Просто невообразимо,
как бы я выкрутился, если бы она воспрепятствовала моему замыслу.
Другую часть меня, знавшую, что это всего-навсего игра, тешили
надежды на то, что Лесли упустит свой шанс, поскольку изобретенная
мной стратегия была такой прелестной, такой стройной. Пожертвовать
королевой, и через пять ходов - мат.
Пока она размышляла над шахматной доской, я на мгновение закрыл
глаза, потом открыл их, столкнувшись нос к носу с удивительными
мыслями.
Передо мной был стол, за ним находилось окно, полное красок
мерцающего в сумерках Лос-Анжелеса. Последний день июня, догорая,
погружался в море. Лесли, силуэт которой вырисовывался на фоне этих
красок и огоньков, сидела за шахматной доской в дымке раздумий,
притихшая, словно настророжившаяся лань. Ее пшенично-кремовые тона
мягко утопали в спокойствии наступающего вечера.
"Теплое мягкое видение, - подумал я. - Откуда пришло оно, кто его
прислал?"
Ловушка из слов, собранная наскоро, сети из пера из записной
книжки, наброшенные на мысль до того, как та убежит.
Время от времени, - писал я, - забавно просто закрыть глаза и
посреди этой темноты шепнуть самому себе: я волшебник, и когда я
открою глаза, то увижу мир, который я создал, мир, творцом которого
являюсь я и только я. Затем медленно, словно занавес на сцене,
