- Я не думаю, Иллира. В любом случае мои вкусы не таковы, как у
нашего отца, так что забудь свои опасения на этот счет. Я пришел к тебе за
помощью. Только истинная С'данзо может помочь мне, такая, какой была твоя
мать. Я мог бы заплатить тебе золотом, но у меня есть кое-что другое, что
может оказаться более привлекательным для тебя.
Он сунул руку под свой кожаный кильт с бронзовыми заклепками, чтобы
достать замшевый кисет, который и положил, не открывая, на стол. Она
хотела открыть его, но он наклонился вперед и крепко схватил ее за руку.
- Это не мое, Иллира. Я не был там той ночью. Я убежал прочь, как,
вероятно, сделала и ты.
Его голос перенес Иллиру назад на пятнадцать лет, развеяв сомнения.
- Я тогда была ребенком, Уэлгрин. Маленьким ребенком четырех лет.
Куда я могла убежать?
Он отпустил ее руку и уселся обратно в кресло. Иллира высыпала
содержимое кисета на стол. Она узнала лишь несколько бусин и браслетов, но
этого было достаточно, чтобы понять, что она видит драгоценности своей
матери. Она подняла ожерелье с синими бусами, нанизанное на плетеный
шелковый шнурок кремового цвета.
- Они нанизаны повторно, - сказала она просто.
Уэлгрин кивнул.
- Кровь испортила шелк и жутко воняла. У меня не было другого выхода.
Все остальное такое же, как и было.
Иллира ссыпала бусы назад в кучу. Он знал, чем привлечь ее. Все это
не стоило и одной золотой монеты, но никакие богатства не могли быть для
нее ценнее.
- Ну хорошо, что ты хочешь от меня?
Он отодвинул безделушки в сторону и достал из другого кисета
керамический черепок, размером в ладонь, который аккуратно положил на
бархатную скатерть.
- Скажи мне все об этом: где остальная часть дощечки, как она
разбилась, что означают эти символы - все!
В этом зазубренном осколке не было ничего такого, что объяснило бы
перемену, которая произошла с Уэлгрином, пока он рассказывал о нем. Иллира
видела перед собой кусок обычной оранжевой керамики, плотно заполненный
черным узором под глазурью; подобные вещи можно было найти среди домашней
утвари в любом доме Империи. Даже с пророчествами С'данзо, собранными на
этом черепке, он оставался обычной вещью. Иллира посмотрела в ледяные
зеленые глаза Уэлгрина, на его приподнятые в задумчивости брови,
подбородок, возвышающийся над плечами, усеянными заклепками, и подумала о
том, как бы лучше сказать ему то, что она увидела.
- Его секреты глубоко внутри. Для случайного взгляда это совершенно
недоступно. Только длительное изучение позволит извлечь их наружу, - она
положила черепок назад на стол.
- Как долго?
- Трудно сказать. Пророчества усиливаются через символические циклы.
Это может длиться до тех пор, пока не подойдет цикл этого черепка...
- Я знаю С'данзо! Я был с тобой и твоей матерью - не играй со мной в
базарные игры, маленькая сестричка. Я знаю слишком много.
Иллира откинулась на спинку кресла. Кинжал из ее юбки вывалился на
пол. Уэлгрин нагнулся и поднял его. Он повертел его в руках и без
предупреждения вонзил в стол через бархат покрывала. Затем, взявшись рукой
за гладкую часть лезвия, согнул его так, что рукоятка коснулась стола.
Когда он убрал руку, кинжал остался согнутым.
- Дешевая сталь. Современная дрянь, смерть для того, кто рассчитывает
на него, - объяснил он, с обидой вытаскивая кинжал из стола. Он положил
нож из темной стали вместе с бусами и браслетами.
- Теперь расскажи мне о моем черепке.
- Это не базарные игры. Если бы я не знала тебя, я бы сказала, что
это просто осколок керамики. Ты владел им долгое время. И он не говорит ни
о чем, кроме связи с тобой. Но полагаю, это нечто очень важное, иначе ты
не был бы здесь. Ты знаешь о С'данзо и о том, что ты называешь "базарные
игры", но, я в самом деле сейчас ничего не вижу, может смогу позднее. Есть
способы усилить видение. Я попытаюсь это сделать.
Он бросил на стол золотую монету.
- Возьми то, что тебе нужно.
- Только мои карты, - ответила она, возбужденная его жестом.
- Достань их! - приказал он, не поднимая монету.
Иллира извлекла потертую колоду карт из глубин своей блузки и
положила на нее черепок, зажгла еще несколько свечей и лампаду. Она
разрешила Уэлгрину разделить колоду на три стопки, затем в каждой
перевернула верхнюю карту.
ТРИ ЯЗЫКА ПЛАМЕНИ: туннель, ведущий из света в тьму с тремя
подсвечниками вдоль пути.
ЛЕС: первобытные искривленные стволы, зеленый купол, живой полумрак.
СЕМЬ РУД: красная глина, гончар с кругом и печью для обжига.
Иллира смотрела на изображения, теряясь в догадках и не находя
гармонии или направления. Карта Пламени была центральной, но связка не
открывала перспективы для нее. Лес - символ мудрости во все времена,
казался маловероятным как цель или начало пути для ее брата, и Семерка
должна означать больше, чем обычно. Представала ли карта Руд как
созидательная? Или же красная глина была знаком кровопускания, что часто
оказывалось правдой, когда она появлялась в связке с другими картами
Санктуария.
- Я вижу пока недостаточно. Базарные игры или нет, но видимо еще не
время разгадать эту вещь.
- Я приду вновь после захода солнца - это будет более подходящее
время, не так ли? Я свободен от несения гарнизонной службы до завтрашнего
утра.
- Для карт - да, но Даброу к этому времени закончит работу в кузнице,
а я не хочу вовлекать его в это дело.
Уэлгрин согласился с этим доводом.
- Я понимаю. Приду в полночь. Он в это время будет спать, если,
конечно, ты не заставишь его бодрствовать.
Иллира почувствовала, что было бы бесполезно что-либо доказывать. Она
молча наблюдала, как он сгреб кучу безделушек, кинжал и черепок в один
кисет, слегка вздрогнув, когда он убирал с ее глаз последние бусинки.
- По обычаю С'данзо оплаты не будет до получения ответа на вопрос, -
сказал он.
Иллира кивнула. Уэлгрин провел много лет возле ее матери и знал
многое из жизни С'данзо, возбуждая подозрительность своего отца. Кожа его
юбки заскрипела, когда он встал. Попрощавшись, он покинул палатку в
молчании.
Когда Уэлгрин шагал большими шагами через толпу, перед ним
расступались. Он отметил это. Здесь, на этом базаре, где его воспоминания
продирались через проклятия, драки, насмешки и воровство. В любом другом
месте к нему отнеслись бы с уважением, но не в этом месте, которое было
однажды его домом некоторое время.
Один из немногих в толпе, что могли помериться с ним ростом -
смуглолицый человек в фартуке кузнеца загородил ему на секунду дорогу.
Уэлгрин искоса посмотрел на него и предположил, что это Даброу. Несколько
раз он видел в городе невысокого с орлиным носом напарника кузнеца, не
зная ни имени, ни прозвища этого человека. Они посматривали по сторонам,
чтобы избежать случайных встреч.
На входе в базар, где стояли полуразрушенные колонны, сохранившие
следы построивших их королей Илсиг, из тени выбрался человек и пошел в
ногу рядом с Уэлгрином. Хотя он имел манеры и одежду горожанина, его лицо
было схоже с лицом Уэлгрина, худощавое, суровое, обожженное солнцем.
- Что ты узнал, Трашер? - спросил Уэлгрин, не глядя.
- Этот человек с Подветренной заявил, что знает эти вещи...
- Да?
- Руно вышел, чтобы встретиться с ним, как вы и договаривались. Когда
он не вернулся утром, Мелм и я пошли искать его. Мы нашли их обоих... и
это. Он передал своему капитану две небольших медных монеты.
Уэлгрин перевернул их на ладони и отбросил далеко в сторону.
- Я позабочусь об этом сам. Скажи другим, что у нас в гарнизоне в
этот вечер будет гость - женщина.
- Да, капитан, - ответил Трашер, удивленно ухмыльнувшись во весь рот.
- Мне отослать людей?
- Нет, поставь их в качестве часовых. Не все идет как надо. Каждый
раз, когда мы назначали свидания, получалось что-то не то. Сначала это
были мелкие неприятности, а теперь Руно мертв. У меня в этом городе больше
шансов, чем у других. И еще, Трашер, - Уэлгрин схватил своего подчиненного
за локоть. - Трашер, эта женщина С'данзо, моя полукровная сестра. Смотри,
чтобы солдаты поняли это.
- Они поймут, у нас у всех где-то есть семьи. Уэлгрин скорчил
гримасу, и Трашер понял, что командир не расслабился, проникшись
беспокойством о семьях.
- Разве мы нуждаемся в С'данзо? Когда есть более надежные пророки в
Санктуарии, чем попрошайки в проходах базара. Наше золото добротное и его
достаточно много, - Трашер, подобно многим людям в Рэнканской Империи,
считал С'данзо наиболее подходящими лишь для разрешения любовных
треугольников среди домашних слуг.
- Нам нужна именно она.
Трашер кивнул и скрылся в тени так же искусно, как появился. Уэлгрин
подождал, пока не остался один на грязной улице, а затем повернул и пошел
широкими шагами, расправив плечи и сжав в кулаки руки, по запутанным
улочкам Лабиринта.
Проститутки Лабиринта были племенем, нежеланным в увеселительных
заведениях за пределами городских стен. Их объятия шли рука об руку с
отравленным кинжалом, а ночные сборы включали все, что можно снять с
человека. Стайка этих женщин вилась у дверей "Распутного Единорога" -
таверны Лабиринта, но они кротко расступились при приближении Уэлгрина.
Выживание в Лабиринте прямо зависело от правильного выбора цели.
Темная душная атмосфера окружила Уэлгрина, когда он спустился в
подвальную комнату. Мгновенно среди посетителей наступило затишье, так
происходило всегда, когда входил кто-нибудь. Цербер, персональный
телохранитель Принца, мог бы прервать беседу на время этого визита, но
любой гарнизонный офицер, каким был Уэлгрин, считался имеющим легальный
бизнес и его приход был проигнорирован, хотя и с настороженностью
профессионалов.
Странствующий рассказчик Хаким занимал лавку, выбранную Уэлгрином.
Скрытный маленький человек был большим хитрецом, чем можно было
предположить. Аккуратно взяв свою кружку с пивом, он выбрал себе одно из
немногих мест в зале, которое обеспечивало хороший обзор всех входящих, и
государственных служащих, и частных лиц. Уэлгрин шагнул вперед,
намереваясь спугнуть проныру с его "насеста", но передумал. Его дело в
Лабиринте требовало осторожности, и не стоило столь опрометчиво обращать
на себя внимание.
Со своего места он подал знак бармену. Честная девушка не стала бы
работать в "Единороге", поэтому Бубо сам принес пенящееся пиво, а затем
вернулся с одним из энлибарских апельсинов, которые он держал под
прилавком. Уэлгрин содрал с апельсина кожуру ногтем большого пальца, и
красный сок потек, образуя рисунок, схожий с тем, что был на его
керамическом черепке.
Однорукий нищий со шрамом на лице и бельмом на глазу бочком пробрался
в "Единорог", стараясь избежать подозрительного взгляда Бубо. Пока
оборванное существо передвигалось от стола к столу, собирая медное
подаяние с более обеспеченных клиентов, Уэлгрин заметил под его тряпьем
плотно примотанную к телу левую руку, такую же нормальную, как и та, что
хватала монеты. Кроме того, шрам был самодельным уродством, а желтые
выделения, стекающие по его щекам, явились результатом действия семян,
помещенных под веки. Нищий мучительным хрипом объявил о своем прибытии к
столу Уэлгрина. Не поднимая глаз, тот бросил ему серебряную монету. В
детстве он сам бегал с нищими и слишком часто видел, как их хитрости
превращались в реальное уродство.
Бубо раздавил грязными ногтями вошь, попавшуюся ему в его пышной
