- Гекта посылает своих поборников, и я общался с ними. Ты встретил
одного из них, священника?
- Я пришел искать дьявола, - ответил сирдонец, двигаясь очень
медленно, - и все, что я встретил - это бедный безумец, убежденный, что он
бог.
- Я Дирила.
- Ты человек, который занимался резьбой внизу или который выглядит
как он, - сказал Сэмлор. - Это работало на твой ум, а ты работал на умы
других людей... Моя сестра... она была убеждена, что ее ребенок должен
выглядеть подобно человеку, но быть дьяволом. Она убила его в своей
утробе. Это был единственный способ убить его, поскольку они никогда не
позволили бы ей так поступить с наследником Регли или попытаться сделать
аборт. Но это потеря, поскольку это был всего лишь ребенок, ребенок
безумца.
Увенчанный солнцем человек сжал ворот своей белой туники и распорол
ее сверху вниз с неожиданной силой.
- Я Дирила, - сказал он.
Его правая грудь отвисла и была гораздо больше, чем левая. Мужские
гениталии имели нормальный размер, но были дряблыми и скрывали вульву,
которая должна была находиться позади них.
- Там один, - сказал он, сделав жест в сторону стены, за которой
находился кучер, - пришел в мой храм пролить кровь без моего разрешения, -
обнаженная фигура хихикнула.
- Возможно, я использую тебя, поборник Гекты, чтобы смыть его кровь,
- сказала фигура. - Возможно, это будет началом твоей епитимьи.
- Безумный маленький гермафродит, который знает одно колдовство или,
может, два, - сказал Сэмлор. - Не будет больше ни для кого-либо от тебя
епитимьи, маленький человек. Ты обречен, и я знаю колдовство против таких,
как ты. Она жила недолго, но я возьму твое сердце за то, к чему ты привел
мою сестру.
- Тогда, может, ты вызовешь мне Гекту, поборник? - спросила фигура,
простирая руки как для приглашения и хохоча своим звонким голосом. - Ее
храм - мой храм, ее слуги - мои слуги... Кровь ее поборников - кровь для
жертвоприношений!
Сэмлор находился на расстоянии двадцати футов, стоя вполоборота. Он
схватил свой медальон левой рукой, надеясь, что это даст ему достаточно
времени, чтобы произнести заклинание.
- Я похож на священника, говорящего о боге? - спросил он. - Следи за
моим кинжалом, безумец.
Фигура с усмешкой наблюдала, как Сэмлор поднимал тяжелый кинжал.
Случайный луч солнечного света попал на него. Обоюдоострое лезвие блеснуло
в лучах рассвета.
- ЗЕМЛЕЙ, ЧТО СОТВОРИЛА ЕГО, - воскликнул Сэмлор, - РАЗУМОМ, КОТОРЫЙ
ПРИДАЛ ЕМУ ФОРМУ.
- РУКОЯТКОЙ И СЕРЕБРЯНОЙ ПРОВОЛОКОЙ, ЕЕ ОБВИВАЮЩЕЙ.
- ХОЛОДНОЙ СТАЛЬЮ ЛЕЗВИЯ И БЕЛЫМ ГОРЯЧИМ ПЛАМЕНЕМ, ИСХОДЯЩИМ ОТ НЕГО.
- ВЫПИТОЙ ИМ КРОВЬЮ И СЪЕДЕННЫМИ ИМ ДУШАМИ ЗАКЛИНАЮ:
- У_З_Н_А_Й _С_В_О_Й _Ч_А_С_!
Сэмлор метнул кинжал. Он блеснул, вращаясь. Острие лезвия было на
расстоянии руки от хохочущего лица, когда раздался взрыв, словно молния с
ударом грома, потрясший город. Сэмлора отшвырнуло назад, из ушей и носа у
него полилась кровь. Воздух заполнился частицами краски и штукатурки с
покрытого фресками потолка.
Дирила стояла с той же усмешкой, подняв руки в триумфе, рот раскрылся
еще больше в горловом хохоте.
- МОЙ ДЛЯ ЖЕРТВОПРИНОШЕНИЯ!
Паутина тонких трещин распространилась от центра купола высоко
наверху. Сэмлор зашатался, задыхаясь от пыли и осознания того, как он был
близок к смерти.
Позолоченная бронзовая голова Гекты, укрепленная на шпиле из
известняка, рухнула с потолка. Она ударила по лицу Дирилы подобно
двухсоттонной стреле арбалета. Пол под ней раскололся. Известняковая
колонна, едва замедлив падение, исчезла из глаз, а сама земля содрогнулась
от удара.
Сэмлор потерял свою обувь, споткнувшись об останки кучера Регли.
Содрогание земли швырнуло его на дверь. Она была не заперта. Сирдонец
вылетел на улицу, тогда как расколовшийся купол вслед за шпилем полетел в
каверну, разверзшуюся со звуком, похожим на низкий звук органа, на котором
играют боги.
Сэмлор растянулся на грязной улице. Люди вокруг него кричали и
куда-то показывали. Сирдонец перевернулся на спину и посмотрел на
рушащийся храм.
Над руинами поднялась пелена сверкающей пыли. Нечто большее, нежели
воображение, придало облаку сходство с головой жабы.
Линн ЭББИ
ПЛОД ИЗ ЭНЛИБАРА
Рощи апельсиновых деревьев на склонах холмов - все, что осталось от
легендарной славы Энлибара. Бедные потомки правителей карликовой империи
Илсиг, входящей теперь в Империю Рэнканов, влачили жалкое существование за
счет сучковатых карликовых деревьев. Обертывая в листья каждый незрелый
плод для долгого караванного пути, они снабжали каждый урожай свежим
пересказом старых легенд. С умом поданные истории помогали выжить этим
некогда гордым семьям, уступая лишь С'данзо в способности создавать
мистические легенды; подобно старухам-гадалкам они вплетали в свои истории
истинные события, тем самым придавая им налет достоверности.
Апельсины из Энлибара проделывали путь в Санктуарий один раз в год.
Когда плоды размером с кулак были близки к созреванию, Хакон, торговец
сластями на базаре, заполнял свою тележку апельсинами и продавал их в
городе и ларьках на базаре. За эти несколько дней он зарабатывал
достаточно денег, чтобы купить дорогие безделушки жене и детям,
расплатиться за следующий год с хозяйкой квартиры, и еще оставалось
немного золота, чтобы обратиться к Гонфреду, единственному честному
ювелиру в городе.
Цена каждого апельсина была такова, что Хакон, пренебрегая неписаными
законами рынка, мог сохранить лучшие плоды для своих покровителей в
губернаторском дворце. Случилось так, что два дорогих плода оказались
поврежденными и Хакон решил не продавать их, а разделить с друзьями по
базару, кузнецом Даброу и его молодой женой полукровкой С'данзо Иллирой.
Кольцо кожуры упало с ярко-красной мякоти, когда он аккуратно снял ее
инкрустированным серебряным ножом, специально предназначенным для этой
цели. Иллира затаила дыхание, предвкушая удовольствие. Взяв одну из долек
плода, она брызнула соком на тыльную сторону ладони, слизнув его кончиком
языка: вычурный способ смаковать тонкий вкус кроваво-красного сока.
- Они превосходны, лучше, чем в прошлом году, - воскликнула она со
смехом.
- Иллира, ты говоришь это каждый год. Время притупляет твою память,
вкус возвращает ее обратно.
Хакон слизывал сок со своей руки с меньшей деликатностью. Его губы
выглядели позором Энлибара.
- И, если уж говорить о времени, притупляющем память, ты, Даброу,
помнишь ли лет пятнадцать назад смертельно бледного мальчика с соломенными
волосами и дикими глазами, носившегося по городу?
Хакон наблюдал, как Даброу закрыл глаза и погрузился в свои мысли.
Кузнец и сам был в то время незрелым юношей, но он всегда был
медлительным, осторожным и весьма надежным в своих суждениях. Иллира в те
давние времена была еще ребенком, державшимся за юбку матери, поэтому
Хакон и не думал спрашивать ее, ожидая ответа от Даброу. Но взгляни он на
нее, то увидел бы как от волнения кроваво-красные капли сока исчезают в
пыли под ее стулом.
- Да, - сказал Даброу, не открывая глаза, - я помню его: тихий,
бледный... противный. Прожил несколько лет в гарнизоне, а затем исчез.
- Ты узнал бы его снова, спустя столько лет?
- Нет. Он был из тех ребят, что выглядят детьми до тех пор, пока не
станут мужчинами, и потом детское уже никогда не проявляется на их лицах.
- А тебе не кажется, что его имя Уэлгрин?
Оставленная без внимания Иллира прикусила язык и подавила панику
прежде, чем она стала явной.
- Возможно... хотя нет. Не могу быть уверен. Я сомневаюсь, поскольку
никогда не обращался к мальчишке по имени.
Хакон пожал плечами, как если бы его вопросы носили праздный
характер. Иллира доела остатки апельсина и затем отправилась в ветхую
палатку, где она зажгла три рожка лампады, прежде, чем вернуться к
мужчинам с кувшином воды.
- Иллира, я только что попросил твоего мужа пойти со мной во дворец.
У меня два мешка апельсинов для Принца, и еще одна пара рук облегчила бы
мне работу. Но он говорит, что не оставит тебя здесь одну.
Иллира задумалась. Воспоминания Хакона пробудили ее впечатления, еще
сохранившие свежесть, хотя прошло уже пятнадцать лет, как он сказал. Она
посмотрела на затянутое тучами небо.
- Нет, с этим не будет проблемы. Сегодня будет дождь, и, я думаю, на
этой неделе вы уже получили все деньги за апельсины, - сказала она с
притворной бодростью.
- Ну, вот видишь, Даброу: нет проблем. Погаси огонь и отправляемся.
Мы вернемся прежде, чем упадут первые капли дождя.
Иллира наблюдала за их уходом. Страх заполнил кузницу, исходя от
смутно припоминаемого детства. Видения, которыми она не делилась ни с кем,
даже с Даброу. Они не были дарами С'данзо, которые могли бы превратиться в
истину или в иллюзии.
Скрепив свои черные кудри гребнем, она вернулась внутрь. Когда
постель была покрыта безвкусным ярким покрывалом, а ее молодость слоем
косметики, Иллира была готова к встрече с посетителями. Она не
преувеличивала своего недовольства в отношении апельсинов. Это было
справедливо, поскольку продажа их у Хакона почти сошла на нет. Уже два дня
и у нее не было клиентов. Одинокая и скучающая, она наблюдала, как в
темноте от лампады поднимался дым, теряясь в своих бесконечных догадках.
- Иллира?
Человек откинул тяжелый занавес. Иллира не узнала голос. Силуэт
говорил лишь о том, что человек был высок как Даброу, хотя и не таким
широким в плечах.
- Иллира? Мне сказали, что я могу найти ее здесь.
Она замерла. Любой мог иметь причину возмущаться пророчествами
С'данзо, независимо от их истинности и пытаться отомстить пророкам. Совсем
недавно ей угрожал человек в красной с золотом ливрее из дворца. Ее рука
проскользнула под складками скатерти и извлекла из ножен, крепившихся к
ножке стола, крошечный кинжал.
- Чем могу быть полезна? - она придала своему голосу спокойствие. Это
было приветствие скорее потенциальному клиенту, чем разбойнику.
- Поговорить с тобой. Я могу войти? - он сделал паузу, подождал
ответа и, не получив его, продолжил:
- Ты кажешься чрезмерно подозрительной, С'данзо. У тебя много врагов,
сестричка?
Он вошел в комнату, опустив за собой занавеску. Кинжал Иллиры
бесшумно скользнул в складки юбки.
- Уэлгрин.
- Как быстро ты вспомнила?! Значит, ты унаследовала дар пророчества?
- Да, я унаследовала его, и в это утро узнала, что ты вернулся в
Санктуарий.
- Прошло три недели. Ничего не изменилось, за исключением, возможно,
перемен к худшему. Я надеялся закончить свои дела, не беспокоя тебя, но у
меня возникли осложнения, и я сомневаюсь, что кто-либо иной из С'данзо
сможет помочь мне.
- С'данзо никогда ничего не забывают.
Уэлгрин развалился в одном из кресел Даброу. Свет от канделябров
падал на его лицо. Оно выдержало испытание временем, хотя, как и полагал
Даброу, в его чертах не сохранилось следов юности. Он был высок и бледен,
сухощав, как те сильные люди, у которых мягкие ткани "выкипели". Его
волосы были выжжены солнцем до цвета соломы и скреплены четырьмя толстыми
лентами и бронзовым браслетом. Даже для Санктуария он представлял
экзотически-варварскую фигуру.
- Ты удовлетворена? - спросил он, когда ее пристальный взгляд
опустился на бархатную скатерть стола.
- Ты стал очень похож на него, - медленно ответила она.
