селение. Дальше к северу до самого озера Ханка жилых мест не было.
Взятые с собой запасы продовольствия подходили к концу. Надо было их
пополнить. Мы вытащили лодку на берег и пошли в деревню. Посредине ее
проходила широкая улица, дома стояли далеко друг от друга. Почти все
крестьяне были старожилами и имели надел в сто десятин. Я вошел в первую
попавшуюся избу. Нельзя сказать, чтобы на дворе было чисто, нельзя сказать,
чтобы чисто было и в доме. Мусор, разбросанные вещи, покачнувшийся забор,
сорванная с петель дверь, почерневший от времени и грязи рукомойник
свидетельствовали о том, что обитатели этого дома не особенно любили
порядок. Когда мы зашли во двор, навстречу нам вышла женщина с ребенком на
руках. Она испуганно посторонилась и робко ответила на мое приветствие.
Я невольно обратил внимание на окна. Они были с двойными рамами в четыре
стекла. Пространство же между ними почти до половины нижних стекол было
заполнено чем-то серовато-желтоватым. Сначала я думал, что это опилки, и
спросил хозяйку, зачем их туда насыпали.
- Какие это опилки, - сказала женщина, - это комары.
Я подошел поближе. Действительно, это были сухие комары. Их тут было по
крайней мере с полкилограмма.
- Мы только и спасаемся от них двумя рамами в окнах, - продолжала она. -
Они залезают между стекол и там пропадают. А в избе мы раскладываем дымокуры
и спим в комарниках.
- А вы бы выжигали траву в болотах, - сказал ей стрелок Марченко.
- Мы выжигали, да ничего не помогает. Комары-то из воды выходят. Что им
огонь! Летом трава сырая, не горит.
В это время подошел Олентьев и сообщил, что хлеб куплен. Обойдя всю
деревню, мы вернулись к лодке. Тем временем Дерсу изжарил на огне козлятину
и согрел чай. На берег за нами прибежали деревенские ребятишки. Они стояли в
стороне и поглядывали на нас с любопытством.
Через полчаса мы тронулись дальше. Я оглянулся назад. Ребята по-прежнему
толпились на берегу и провожали нас глазами. Река сделала поворот, и деревня
скрылась из виду. Трудно проследить русло Лефу в лабиринте его проток.
Ширина реки здесь колеблется от 15 до 80 метров. При этом она отделяет от
себя в сторону большие слепые рукава, от которых идут длинные, узкие и
глубокие каналы, сообщающиеся с озерами и болотами или с такими речками,
которые также впадают в Лефу значительно ниже. По мере того как мы
подвигались к озеру Ханка, течение становилось медленнее. Шесты, которыми
стрелки проталкивали лодку вперед, упираясь в дно реки, часто завязали, и
настолько крепко, что вырывались из рук. Глубина Лефу в этих местах весьма
неровная. То лодка наша натыкалась на мели, то проходила по глубоким местам,
так что без малого весь шест погружался в воду.
Почва около берегов более или менее твердая, но стоит только отойти
немного в сторону, как сразу попадешь в болото. Среди зарослей скрываются
длинные озерки. Эти озерки и кусты ивняков и ольшаников, растущие рядами,
свидетельствуют о том, что река Лефу раньше текла иначе и несколько раз
меняла свое русло.
К вечеру мы немного не дошли до реки Черниговки и стали биваком на узком
перешейке между ней и небольшой протокой.
Сегодня был особенно сильный перелет. Олентьев убил несколько уток,
которые и составили нам превосходный ужин. Когда стемнело, все птицы
прекратили свой лет. Кругом сразу воцарилась тишина. Можно было подумать,
что степи эти совершенно безжизненны, а между тем не было ни одного озерка,
ни одной заводи, ни одной протоки, где не ночевали бы стада лебедей, гусей,
крохалей, уток и другой водяной птицы.
Вечером Марченко и Олентьев улеглись спать раньше нас, а мы с Дерсу, по
обыкновению, сидели и разговаривали. Забытый на огне чайник настойчиво
напоминал о себе шипением. Дерсу отставил его немного, но чайник продолжал
гудеть. Дерсу отставил его еще дальше. Тогда чайник запел тоненьким
голоском.
- Как его кричи! - сказал Дерсу. - Худой люди! - Он вскочил и вылил
горячую воду на землю.
- Как "люди"? - спросил я его в недоумении.
- Вода, - отвечал он просто. - Ему могу кричи, могу плакать, могу тоже
играй.
Долго мне говорил этот первобытный человек о своем мировоззрении. Он
видел живую силу в воде, видел ее тихое течение и слышал ее рев во время
наводнений.
- Посмотри, - сказал Дерсу, указывая на огонь, - его тоже все равно люди.
Я взглянул на костер. Дрова искрились и трещали. Огонь вспыхивал то
длинными, то короткими языками, то становился ярким, то тусклым; из угольев
слагались замки, гроты, потом все это разрушалось и созидалось вновь. Дерсу
умолк, а я долго еще сидел и смотрел на "живой огонь".
В реке шумно всплеснула рыба. Я вздрогнул и посмотрел на Дерсу. Он сидел
и дремал. В степи по-прежнему было тихо. Звезды на небе показывали полночь.
Подбросив дров в костер, я разбудил гольда, и мы оба стали укладываться на
ночь.
На следующий день мы все проснулись очень рано. Вышло это как-то
случайно, само собой.
Как только начала заниматься заря, пернатое царство поднялось на воздух и
с шумом и гамом снова понеслось к югу. Первыми снялись гуси, за ними пошли
лебеди, потом утки, и уже последними тронулись остальные перелетные птицы.
Сначала они низко летели над землей, но по мере того как становилось
светлее, поднимались все выше и выше.
До восхода солнца мы успели отплыть от бивака километров восемь и дошли
до горы Чайдинзы, покрытой ильмом и осиной. У подножия ее протекает
небольшая речка Сяохеза. Здесь долина реки Лефу становится шириной более 40
километров. С левой стороны ее на огромном протяжении тянутся сплошные
болота. Лефу разбивается на множество рукавов, которые имеют десятки
километров длины. Рукава разбиваются на протоки и, в свою очередь, дают
ответвления. Эти протоки тянутся широкой полосой по обе стороны реки и
образуют такой лабиринт, в котором очень легко заблудиться, если не
держаться главного русла и польститься на какой-нибудь рукав в надежде
сократить расстояние. Кроме упомянутой Сяохезы, в Лефу впадают еще две
речки: Люганка - с правой стороны и Саузту - с левой. Дальше до самого озера
Ханка никаких притоков нет.
Мы плыли по главному руслу и только в случае крайней нужды сворачивали в
сторону, с тем чтобы при первой же возможности выйти на реку снова. Протоки
эти, заросшие лозой и камышами, совершенно скрывали нашу лодку. Мы плыли
тихо и нередко подходили к птицам ближе, чем на ружейный выстрел. Иногда мы
задерживались нарочно и подолгу рассматривали их.
Прежде всего я заметил белую цаплю с черными ногами и желто-зеленым
клювом. Она чинно расхаживала около берега, покачивала в такт головой и
внимательно рассматривала дно реки. Заметив лодку, птица подпрыгнула два
раза, грузно поднялась на воздух и, отлетев немного, снова спустилась на
соседней протоке. Потом мы увидели выпь. Серовато-желтая окраска перьев,
грязно-желтый клюв, желтые глаза и такие же желтые ноги делают ее
удивительно непривлекательной. Эта угрюмая птица ходила сгорбившись по песку
и все время преследовала подвижного и хлопотливого кулика-сороку. Кулик
отлетал немного, и, как только садился на землю, выпь тотчас же направлялась
туда шагом и, когда подходила близко, бросалась бегом и старалась ударить
его своим острым клювом. Заметив лодку, выпь забилась в траву, вытянула шею
и, подняв голову кверху, замерла на месте. Когда лодка проходила мимо,
Марченко выстрелил в нее, но не попал, хотя пуля прошла так близко, что
задела рядом с ней камышины. Выпь не шелохнулась. Дерсу рассмеялся.
. - Его шибко хитрый люди. Постоянно так обмани, - сказал он.
Действительно, теперь выпь нельзя уже было заметить, окраска ее оперения
и поднятый кверху клюв совершенно затерялись в траве.
Дальше мы увидели новую картину. Низко над водой около берега на ветке
лозняка уединенно сидел зимородок. Эта маленькая птичка с большой головой и
с большим клювом, казалось, дремала. Вдруг она ринулась в воду, нырнула и
снова показалась на поверхности, держа в клюве маленькую рыбку. Проглотив
добычу, зимородок сел на ветку и опять погрузился в дремоту, но, услышав шум
приближающейся лодки, с криком понесся вдоль реки. Яркой синевой мелькнуло
его оперенье. Отлетев немного, он уселся на куст, потом отлетел еще дальше и
наконец совсем скрылся за поворотом.
Раза два мы встречали болотных курочек-лысух - черных ныряющих птичек с
большими ногами, легко и свободно ходивших по листьям водяных растений. Но в
воздухе они казались беспомощными. Видно было, что это не их родная стихия.
При полете они как-то странно болтали ногами. Создавалось впечатление, будто
они недавно вышли из гнезда и еще не научились летать как следует.
Кое-где в стоячих водах держались поганки с торчащими в сторону ушами и с
воротничками из цветных перьев. Они не улетали, а спешили спрятаться в траве
или нырнуть в воду.
Погода нам благоприятствовала. Был один из тех теплых осенних дней,
которые так часто бывают в Южно-Уссурийском крае в октябре. Небо было
совершенно безоблачное, ясное; легкий ветерок тянул с запада. Такая погода
часто обманчива, и нередко после нее начинают дуть холодные северо-западные
ветры, и чем дольше стоит такая тишь, тем резче будет перемена.
Часов в одиннадцать утра мы сделали большой привал около реки Люганки.
После обеда люди легли отдыхать, а я пошел побродить по берегу. Куда я ни
обращал свой взор, я всюду видел только траву и болото. Далеко на западе
чуть-чуть виднелись туманные горы. По безлесным равнинам кое-где, как
оазисы, темнели пятна мелкой кустарниковой поросли.
Пробираясь к ним, я спугнул большую болотную сову - "ночную птицу
открытых пространств", которая днем всегда прячется в траве. Она испуганно
шарахнулась в сторону от меня и, отлетев немного, опять опустилась в болото.
Около кустов я сел отдохнуть и вдруг услышал слабый шорох. Я вздрогнул и
оглянулся. Но страх мой оказался напрасным. Это были камышовки. Они порхали
по тростникам, поминутно подергивая хвостиком. Затем я увидел двух
крапивников. Миловидные рыжевато-пестрые птички эти все время прятались в
зарослях, потом выскакивали вдруг где-нибудь с другой стороны и скрывались
снова под сухой травой. Вместе с ними была одна камышовка-овсянка. Она все
время лазала по тростникам, нагибала голову в сторону и вопрошающе на меня
посматривала. Я видел здесь еще много других мелких птиц, названия которых
мне были неизвестны.
Через час я вернулся к своим. Марченко уже согрел чай и ожидал моего
возвращения. Утолив жажду, мы сели в лодку и поплыли дальше. Желая пополнить
свой дневник, я спросил Дерсу, следы каких животных он видел в долине Лефу с
тех пор, как мы вышли из гор и начались болота. Он отвечал, что в этих
местах держатся козули, енотовидные собаки, барсуки, волки, лисицы, зайцы,
хорьки, выдры, водяные крысы, мыши и землеройки.
Во вторую половину дня мы прошли еще километров двенадцать и стали
биваком на одном из многочисленных островов.
Сегодня мы имели случай наблюдать на востоке теневой сегмент земли.
Вечерняя заря переливалась особенно яркими красками. Сначала она была
бледная, потом стала изумрудно-зеленой, и по этому зеленому фону, как
расходящиеся столбы, поднялись из-за горизонта два светло-желтых луча. Через
несколько минут лучи пропали. Зеленый свет зари сделался оранжевым, а потом
красным. Самое последнее явление заключалось в том, что багрово-красный
горизонт стал темным, словно от дыма. Одновременно с закатом солнца на
востоке появился теневой сегмент земли. Одним концом он касался северного
