берегах и вздымало кверху желтоватую пену.
- Вода прибавляй есть, - сказал Дерсу, осматривая протоку.
Он был прав. Сильный ветер гнал воду к устью Лефу, вследствие чего река
вышла из берегов и понемногу стала затоплять равнину. Вскоре мы подошли к
какой-то большой протоке, преграждавшей нам путь. Место это мне показалось
незнакомым. Дерсу тоже не узнал его. Он остановился, подумал немного и пошел
влево. Протока стала заворачиваться и ушла куда-то в сторону. Мы оставили ее
и пошли напрямик к юту. Через несколько минут мы попали в топь и должны были
возвратиться назад к протоке. Тогда мы повернули направо, наткнулись на
новую протоку и перешли ее вброд. Отсюда мы пошли на восток, но попали в
трясину. В одном месте мы нашли сухую полоску земли. Как мост, тянулась она
через болото. Ощупывая почву ногами, мы осторожно пробирались вперед и,
пройдя с полкилометра, очутились на сухом месте, густо заросшем травой. Топь
теперь осталась позади.
Я взглянул на часы. Было около четырех часов пополудни, а казалось, как
будто наступили уже сумерки. Тяжелые тучи опустились ниже и быстро неслись к
югу. По моим соображениям, до реки оставалось не более двух с половиной
километров. Одинокая сопка вдали, против которой был наш бивак, служила нам
ориентировочным пунктом. Заблудиться мы не могли, могли только запоздать.
Вдруг совершенно неожиданно перед нами очутилось довольно большое озеро. Мы
решили обойти. Но оно оказалось длинным. Тогда мы пошли влево. Шагов через
полтораста перед нами появилась новая протока, идущая к озеру под прямым
углом. Мы бросились в другую сторону и вскоре опять подошли к тому же
зыбучему болоту. Тогда я решил еще раз попытать счастья в правой стороне.
Скоро под ногами стала хлюпать вода; дальше виднелись большие лужи. Стало
ясно, что мы заблудились. Дело принимало серьезный оборот. Я предложил
гольду вернуться назад и разыскать тот перешеек, который привел нас на этот
остров. Дерсу согласился. Мы пошли обратно, но вторично его найти уже не
могли.
Вдруг ветер сразу упал. Издали донесся до нас шум озера Ханка. Начало
смеркаться, и одновременно с тем в воздухе закружилось несколько снежинок.
Штиль продолжался несколько минут, и вслед за тем налетел вихрь. Снег пошел
сильнее.
"Придется ночевать", - подумал я и вдруг вспомнил, что на этом острове
нет дров: ни единого деревца, ни единого кустика, ничего, кроме воды и
травы. Я испугался.
- Что будем делать? - спросил я Дерсу.
- Моя шибко боится, - отвечал он.
Тут я только понял весь ужас нашего положения. Ночью во время пурги нам
приходилось оставаться среди болот без огня и теплой одежды. Единственная
моя надежда была на Дерсу. В нем одном я видел свое спасение.
- Слушай, капитан! - сказал он. - Хорошо слушай! Надо наша скоро работай.
Хорошо работай нету - наша пропал. Надо скоро резать траву.
Я не спрашивал его, зачем это было нужно. Для меня было только одно
понятно - "надо скорее резать траву". Мы быстро сняли с себя все снаряжение
и с лихорадочной поспешностью принялись за работу. Пока я собирал такую
охапку травы, что ее можно было взять в одну руку, Дерсу успевал нарезать
столько, что еле обхватывал двумя руками. Ветер дул порывами и с такой
силой, что стоять на ногах было почти невозможно. Моя одежда стала
смерзаться. Едва успевали мы положить на землю срезанную траву, как сверху
ее тотчас заносило снегом. В некоторых местах Дерсу не велел резать траву.
Он очень сердился, когда я его не слушал.
- Тебе понимай нету! - кричал он. - Тебе надо слушай и работай. Моя
понимай.
Дерсу взял ремни от ружей, взял свой пояс, у меня в кармане нашлась
веревочка. Все это он свернул и сунул к себе за пазуху. Становилось все
темнее и холоднее. Благодаря выпавшему снегу можно было кое-что рассмотреть
на земле. Дерсу двигался с поразительной энергией. Как только я прекращал
работу, он кричал мне, что надо торопиться. В голосе его слышались нотки
страха и негодования. Тогда я снова брался за нож и работал до изнеможения.
На рубашку мне навалилось много снега. Он стал таять, и я почувствовал, как
холодные струйки воды потекли по спине. Я думаю, мы собирали траву более
часа. Пронзительный ветер и колючий снег нестерпимо резали лицо. У меня
озябли руки. Я стал согревать их дыханием и в это время обронил нож.
Заметив, что я перестал работать, Дерсу вновь крикнул мне:
- Капитан, работай! Моя шибко боится! Скоро совсем пропади! Я сказал, что
потерял нож.
- Рви траву руками, - крикнул он, стараясь пересилить шум ветра.
Автоматически, почти бессознательно я ломал камыши, порезал руки, но боялся
оставить работу и продолжал рвать траву до тех пор, пока окончательно не
обессилел. В глазах у меня стали ходить круги, зубы стучали, как в
лихорадке. Намокшая одежда коробилась и трещала. На меня напала дремота.
"Так вот замерзают", - мелькнуло у меня в голове, и вслед за тем я впал в
какое-то забытье. Сколько времени продолжалось это обморочное состояние - я
не знаю. Вдруг я почувствовал, что меня кто-то трясет за плечо. Я очнулся.
Надо мной, наклонившись, стоял Дерсу.
- Становись на колени, - сказал он мне.
Я повиновался и уперся руками в землю. Дерсу накрыл меня своей палаткой,
а затем сверху стал заваливать травой. Сразу стало теплее. Закапала вода.
Дерсу долго ходил вокруг, подгребал снег и утаптывал его ногами.
Я стал согреваться и затем впал в тяжелое дремотное состояние. Вдруг я
услышал голос Дерсу:
- Капитан, подвинься!
Я сделал над собой усилие и прижался в сторону. Гольд вполз под палатку,
лег рядом со мной и стал покрывать нас обоих своей кожаной курткой. Я
протянул руку и нащупал на ногах у себя знакомую мне меховую обувь.
- Спасибо, Дерсу, - говорил я ему. - Покрывайся сам.
- Ничего, ничего, капитан, - отвечал он. - Теперь бояться не надо. Моя
крепко трава вязки. Ветер ломай не могу.
Чем больше засыпало нас снегом, тем теплее становилось в нашем
импровизированном шалаше. Капанье сверху прекратилось. Снаружи доносилось
завывание ветра. Точно где-то гудели гудки, звонили в колокола и отпевали
покойников. Потом мне стали грезиться какие-то пляски, куда-то я медленно
падал, все ниже и ниже, и наконец погрузился в долгий и глубокий сон... Так,
вероятно, мы проспали часов двенадцать.
Когда я проснулся, было темно и тихо. Вдруг я заметил, что лежу один.
- Дерсу! - крикнул я испуганно.
- Медведи! - услышал я голос его снаружи. - Медведи! Вылезай. Надо своя
берлога ходи, как чужой берлога долго спи.
Я поспешно вылез наружу и невольно закрыл глаза рукой. Кругом все белело
от снега. Воздух был свежий, прозрачный. Морозило. По небу плыли разорванные
облака; кое-где виднелось синее небо. Хотя кругом было еще хмуро и сумрачно,
но уже чувствовалось, что скоро выглянет солнце. Прибитая снегом трава
лежала полосами. Дерсу собрал немного сухой ветоши, развел небольшой огонек
и сушил на нем мои обутки.
Теперь я понял, почему Дерсу в некоторых местах не велел резать траву. Он
скрутил ее и при помощи ремней и веревок перетянул поверх шалаша, чтобы его
не разметало ветром. Первое, что я сделал, - поблагодарил Дерсу за спасение.
- Наша вместе ходи, вместе работай. Спасибо не надо.
И, как бы желая перевести разговор на другую тему, он сказал:
- Сегодня ночью много люди пропади.
Я понял, что "люди", о которых говорил Дерсу, были пернатые.
После этого мы разобрали травяной шатер, взяли свои ружья и пошли искать
перешеек. Оказалось, что наш бивак был очень близко от него. Перейдя через
болото, мы прошли немного по направлению к озеру Ханка, а потом свернули на
восток к реке Лефу.
После пурги степь казалась безжизненной и пустынной. Гуси, утки, чайки,
крохали - все куда-то исчезли. По буро-желтому фону большими пятнами белели
болота, покрытые снегом. Идти было славно, мокрая земля подмерзла и
выдерживала тяжесть ноги человека. Скоро мы вышли на реку и через час были
на биваке.
Олентьев и Марченко не беспокоились о нас. Они думали, что около озера
Ханка мы нашли жилье и остались там ночевать. Я переобулся напился чаю, лег
у костра и крепко заснул. Мне грезилось, что я опять попал в болото и кругом
бушует снежная буря. Я вскрикнул и сбросил с себя одеяло. Был вечер. На небе
горели яркие звезды; длинной полосой протянулся Млечный Путь. Поднявшийся
ночью ветер раздувал пламя костра и разносил искры по полю. По другую
сторону огня спал Дерсу.
На другой день утром ударил крепкий мороз. Вода всюду замерзла, по реке
шла шуга. Переправа через протоки Лефу отняла у нас целый день. Мы часто
попадали в слепые рукава и должны были возвращаться назад. Пройдя километра
два нашей протокой, мы свернули в соседнюю - узкую и извилистую. Там, где
она соединялась с главным руслом, высилась отдельная коническая сопка,
покрытая порослью дубняка. Здесь мы и заночевали. Это был последний наш
бивак. Отсюда следовало идти походным порядком в Черниговку, где нас ожидали
остальные стрелки с конями. Уходя с бивака, Дерсу просил Олентьева помочь
ему вытащить лодку на берег. Он старательно очистил ее от песка и обтер
травой, затем перевернул вверх дном и поставил на катки. Я уже знал, что это
делается для того, чтобы какой-нибудь "люди" мог в случае нужды ею
воспользоваться.
Утром мы распрощались с Лефу и в тот же день после полудня пришли в
деревню Дмитровку, расположенную по ту сторону Уссурийской железной дороги.
Переходя через полотно дороги, Дерсу остановился, потрогал рельсы рукой,
посмотрел в обе стороны и сказал:
- Гм! Моя это слыхал. Кругом люди говорили. Теперь понимай есть.
В деревне мы встали по квартирам, но гольд не хотел идти в избу и, по
обыкновению, остался ночевать под открытым небом. Вечером я соскучился по
нем и пошел его искать.
Ночь была хотя и темная, но благодаря выпавшему снегу можно было кое-что
рассмотреть. Во всех избах топились печи. Беловатый дым струйками выходил из
труб и спокойно подымался кверху. Вся деревня курилась. Из окон домов свет
выходил на улицу и освещал сугробы. В другой стороне, "на задах", около
ручья, виднелся огонь. Я догадался, что это бивак Дерсу, и направился прямо
туда. Гольд сидел у костра и о чем-то думал.
- Пойдем в избу чай пить, - сказал я ему.
Он не ответил мне и в свою очередь задал вопрос:
- Куда завтра ходи?
Я ответил, что пойдем в Черниговку, а оттуда - во Владивосток, и стал
приглашать его с собой. Я обещал в скором времени опять пойти в тайгу,
предлагал жалованье... Мы оба задумались. Не знаю, что думал он, но я
почувствовал, что в сердце мое закралась тоска. Я стал снова рассказывать
ему про удобства и преимущества жизни в городе. Дерсу слушал молча. Наконец
он вздохнул и проговорил:
- Нет, спасибо, капитан. Моя Владивосток не могу ходи. Чего моя там
работай? Охота ходи нету, соболя гоняй тоже не могу, город живи - моя скоро
пропади.
"В самом деле, - подумал я, - житель лесов не выживет в городе, и не
делаю ли я худо, что сбиваю его с того пути, на который он встал с детства?"
Дерсу замолчал. Он, видимо, обдумывал, что делать ему дальше. Потом, как
бы отвечая на свои мысли, сказал:
- Завтра моя прямо ходи. - Он указал рукой на восток. - Четыре солнца
ходи, Даубихе найди есть, потом Улахе ходи, потом - Фудин, Дзуб-Гын и море.
Моя слыхал, там на морской стороне чего-чего много: соболь есть, олень тоже
есть.
Долго мы еще с ним сидели у огня и разговаривали. Ночь была тихая и
морозная. Изредка набегающий ветерок чуть-чуть шелестел дубовой листвой, еще
не опавшей на землю. В деревне давно уже все спали, только в том доме, где
