и госпиталям, еле-еле разыскали и вытащили обратно в роту, но он через
два дня вновь в санчасть слег. Только перед самым рейдом из-за недостатка
людей удалось все же вырвать его из «лап» медицины.
Муталибов и Томилин приволокли Остапчука силой, в больничном халате. В
первом взводе всего пятеро солдат - воевать некому, а этот рожу наел в
столовой и медпункте - каска не налезает, под подбородком не
застегивается. Верещал он как поросенок про здоровье ослабленное, про
остаточные явления гепатита.
- Остапчук! - зарычал я. - Еще слово о гепатите, и будешь зубы
выплевывать. Почему за тебя, гадина, другие отдуваться должны, чем они
хуже?
***
И вот теперь этот «сачок» совсем издох, еле ползет, и приходится чуть ли
не нести его на себе. Я и сам еле живой с этими колодами на каждой ноге.
Такое ощущение, что пудовые гири привязаны.
К черту форму одежды, к дьяволу комбата с его придирками, свободу ногам!
Я сел на камень и достал из мешка кроссовки. Быстро переобулся, напевая
от радости. Дойду до брони, а там что-нибудь обую для построения, если
оно будет. Но что делать с этими монстрами? Нести в мешке? Ни за что на
свете! Просто выбросить? Жалко.
Я с такими мыслями я достал из нагрудника РГО, разжал усы у запала,
засунул ее в ботинок и отошел чуть в сторону от тропы. Затем
аккуратненько поставил обувку за камни, засунул руку внутрь и выдернул
чеку из запала. Вот он - мой привет нашим недругам. Завтра-послезавтра
кому-нибудь понравятся мои ботинки, возьмет их этот кто-то - и ка-а-ак
бабахнет! Сейчас ботинок даже шевелить нельзя. Уф-ф.
Я успокоил дыхание, вытянул из ботинка руку и осторожно вернулся обратно
на дорожку.
- Вечно вы озорничаете, товарищ лейтенант, не живется спокойно. А если бы
выскользнула, поминай, як звалы... Нам, между прочим, вас нести пришлось
бы. Мало мне этой сволоты Остапчука? Урода этакий! Из двух лет в роте и
месяца не пробыл, скотина! - с этими словами он дал затрещину трясущемуся
и хнычущему солдату.
- Дубино! Ручонки не распускай! Бери его мешок и вперед! - рявкнул я на
сержанта.
Васька подхватил вещи, Томилин - бронежилет, у Остапчука остался только
автомат. Солдат еще яростнее всхлипывал, слюни и сопли он уже и не
вытирал. Тьфу ты, убожество!
- Послушай, специалист по госпиталям и столовым, не вой и не стони.
Шагай, пока я тебя не пристрелил. Нести тебя не собираемся! Понял? -
тряхнул я за ворот гимнастерки убогого солдата.
- Вы меня просто не понимаете. Я болен, я очень болен. В конце концов
просто умру от бессилия.
- Ну, чмо болотное, вот дрянь! По столовой с подносом и тряпкой каждый
сумеет бегать! Ты пулемет поноси в горы! Я за таких гадов два роки
безвылазно хожу под пулями, - возмутился Томилин.
(Остапчук из санчасти каким-то образом попал в госпиталь, из госпиталя -
в медсанбат, оттуда - снова в санчасть. Кто-то из медиков приставил его
«к делу»: помогать официанткам в офицерской столовой. Однажды я с
удивлением узнал, что этот уборщик - наш солдат, а в рейде пулеметы и
гранатомет носить некому, в расчетах - некомплект. Взял его обратно в
взвод, а теперь сам с ним мучаюсь.) Немного передохнув, мы двинулись в
путь - нагонять уходящую роту.
- Товарищ замполит, чого вы усе время меня с собой цепляете? -
поинтересовался Дубино. - Ладно, Томилина, ему как медику положено при
вас быть, а почему я?
- Щас дам в рыло! Положено, - возмутился Степан. - Это Муталибову
положено, а я, наверное, останний раз иду в рейд, пора в ридну Украину, в
Закарпатьте.
- Я, между прочим, «бандера», на три месяца дольше тебя в роте! -
огрызнулся Дубино.
- Это от тупости, учебку закончить надо было, попал бы попозже, селянин!
- усмехнулся Степан.
Идем, переругиваемся, только Гасан помалкивает. Хороший парнишка пришел в
роту. Он прибыл к нам в декабре, с последней партией молодого пополнения.
Все командиры рот взять его к себе отказались, а Сбитнева никто не
спрашивал - только назначен на должность. Муталибов оказался тихим,
спокойным человеком, даже очень спокойным для жителя Дагестана. Володя
произвел его в сержанты. Пока что справляется, лишь бы не сбили с толку
земляки.
- Гасан! Возьми у Царегородцева мешок, надо торопиться, отстаем от роты,
- прикрикнул я и подумал про себя:
- Вон уже комбат догоняет. Опять начнет придираться и насмехаться, мол,
рота без Кавуна дохнет и деградирует. Вначале Ивана травил и третировал,
а теперь после его замены возводит его на пьедестал и сам греется в лучах
чужой славы.
- Парни, скорее, скорее, не отставать! Остапчук, не прибавишь шаг - верну
тебе бронежилет и каску!
Хныканье только усилилось, но скорость движения нисколько не увеличилась.
Я снял тельняшку, кроссовки, засунул шмотки в мешок и пошел босиком.
Зачем получать лишний выговор?
Вот и Подорожник, идет и сияет.
- О, комиссар! Что авианосец утонул? Ну, ты прямо как с кораблекрушения:
почти голый, босой, но с пулеметом! Улыбнись - фотографирую! - и он,
вынув из куртки фотоаппарат, сделал снимок.
- Спасибо, но зачем такое внимание и забота? - попытался съязвить я. - А,
вообще, это лучший корабль в вашей флотилии.
- Не стоит благодарности. Это для документальности выговора. Скажем так,
почти для протокола.
- Какого выговора? За что?
- За отсутствие бронежилета и каски.
- Какого, к дьяволу, бронежилета, какой каски? Зачем они мне, только
мобильность сковывают. А каска - это консервная банка на голове. Толку от
нее никакого, лицо ведь открыто.
- Носи каску с металлическим козырьком. Бери пример с капитана Лонгинова!
- У него здоровья - на семь мамонтов.
- Для повышения физической кондиции будем проводить ежедневно зарядку с
офицерами в бронежилетах. Уговорил!
Тьфу ты, черт! Еще издевается.
Комбат ушел дальше, а я быстро обулся, натянул тельняшку и вновь
подхватил автомат Остапчука.
- Бегом, гад! Скоро уже замыкание полка, состоящее из разведчиков, нас
нагонит. Броня уедет, пешком до Кабула пойдешь!
***
Техника медленно ползла по шоссе к Кабулу. Я и Острогин сидели на башне,
жевали галеты и болтали на разные вольные темы.
- Серж, вот подумай, неделю бродили вокруг Пагмана и ни одного «духа». А
ведь их тут должно быть много, как китайцев в Шанхае.
- Это точно, в прошлый раз даже по кавалеристам стреляли. В этот раз тишь
и благодать.
- «Зеленые», наверное, информацию «духам» слили, операция ведь
совместная.
- Это точно. Как «царандой» на боевых вместе с нами, так либо засады,
либо «пустышка».
- Нет, одна организация у афганцев хорошая - полк спецназа
госбезопасности. Мы с ними в октябре-ноябре прошлого года три раза
работали, помнишь? Особенно комбат у них молодец.
- Отлично помню. Это тот, чья кепка у тебя на тумбочке лежит, да, Ник?
- Ага. Отличный мужик, Абдулла! Иван Кавун ему финку подарил, а он нам
гору консервов и со мной кепкой махнулся на память.
- Что-то ты ее не носишь? Боишься, что опять попутают с «духами»? Не
бойся, Грошикова в роте уже нет, нечаянно стрелять по тебе некому теперь.
Ты в полной безопасности. Если авиация не засомневается, что ты свой -
будешь цел и невредим. В маскхалате, афганской кепке, бородатый, но с
русской мордой - вот какой замечательный портрет!
- И так выговор за выговором от Подорожника за внешний вид. А если еще
кепку с афганской кокардой нацепить, то он сразу взорвется, и я погибну
от его ядовитых осколков.
- Что, опять досталось? - поинтересовался Ветишин. - Кстати, а где мой
подарок, где мои ботиночки?
- Сережка! Они скоропостижно скончались, иначе умер бы я вместо них. Ноги
почти отвалились под тяжестью прикрученных железяк, тогда я их снял и
заминировал.
- Больше я тебе ничего не подарю.
- Да ладно, тебе, Сережа, вредничать. Я так измучился, ты просто
представить себе не можешь как. Одел с горя кроссовки. Затем меня догнал
комбат и опять издевался.
- Каков итог? Взыскание? - поинтересовался Острогин.
- Увы. Опять! - вздохнул я.
Откуда-то снизу раздалось негромкое: «А я бы три наряда вкатал».
- Эй, там, на «шхуне», кто вякнул про наряды? - прикрикнул я на солдат.
- Это я, рядовой Сомов, Олег Викторович.
- А-а, москвич. Ты, как и все жители нашей столицы, очень умный и
разговорчивый, даже несмотря на свой юный возраст. Слушай, клоун, сиди и
помалкивай.
- А откуда вы узнали, товарищ замполит? - осторожно поинтересовался
солдатик.
- Обращаться надо «товарищ лейтенант». Сомов, это тебе понятно?
Лей-те-нант!
- Понятно.
- А что «откуда я узнал»?
- Что я клоун.
- На роже у тебя написано. Большими буквами: «Я КЛОУН».
- А-а, - разочарованно протянул солдат. - Я думал, вы личное дело читали.
Между прочим, меня в армию призвали из училища циркового искусства.
Одного единственного с курса. Жонглеры «закосили», дрессировщики
заболели, а я как ни чудил - не прошло. Мне сразу сказали на призывной
комиссии: работать под дурака можешь даже не пытаться, не поверим, ты же
клоун. Пострадал я из-за искусства, из-за профессии.
- Сомов, хочешь тут выжить - шути через раз. Не каждый врубится в твои
шутки, не все поймут юмора. Можно еще сильнее, чем от военкомата
пострадать.
- Усек. Но куда же более жестоко?
- Для знакомства получи наряд на службу.
- За что?
- За юмор. Выбирай: дневальным по роте или выпуск четырех образцовых
боевых листков.
- У-ф-ф! Ручка легче, чем швабра! Боевые листки.
- И сатирическая газета.
- Не было такого уговора!
- Уже был! Оле-ег! Выбирай: замполит и фломастеры или старшина и швабра!
- Чувствую: попал я, бедолага, на крючок.
- Ты прав - попал! На огромную блесну или даже в сеть! «Москва», ты
теперь наш человек!
- Никогда в жизни еще писарчуком не работал, не доводилось...
- Будем считать, что твоя биография пишется с чистого листа...
***
На следующее утро, после возвращения из Пагмана, я зашел в казарму и
остолбенел. Дневальный Сомов стоял у тумбочки с внушительным сизым
фингалом под глазом.
- Олежек, зайди в канцелярию, - строго сказал я. - Что случилось вчера?
- Выпускал боевые листки, - ответил вызывающе весело солдат.
- Ты еще скажи, что на тебя упал стенд с наглядной агитацией.
- Что-то вроде того.
- Садись, пиши объяснительную. С Хафизовым подрался или с Керимовым?
- Да ни с кем я не дрался.
- Так кто тебя ударил? Работать за себя пытались заставить, да? Колись,
колись.
- Я не стукач, сам разберусь, это мое личное дело.
- Ты мне тут «вендетту» не вздумай организовать.
- Товарищ лейтенант! Я себя в обиду не дам, в Москве хулиганом был, а
из-за вас у меня будет плохая репутация.
- Прекрати рожи свои клоунские строить. Пиши и иди работать. Боевые
листки-то сделал?
- Мучился всю ночь, щурился заплывшим глазом, но сделал.
- Молодец! Сержант Юревич, теперь ты рассказывай, в чем дело, что за
драка была ночью в наряде?
- Я не знаю, товарищ лейтенант. Вчора усе было нормально, а утром смотру,
а у них фингалы под глазами, холера их побери!
- У кого у них? Кто пострадал, кроме Сомова?
- Ешо Хафизов. Ентот папуас зуб выплюнул, и юшка из носа текла.
- Значит, счет боя один-один.
- Вроде того.
- Подвожу итоги. Боевая ничья не в вашу пользу. Сдавай наряд, сейчас я
Грымову доложу, думаю, он возражать не будет. Не хватало нам в роте
неприятностей и нареканий от комбата.
- А хто меня сменять будэ?
- Разберемся.
Эдуард появился через пять минут и одобрил мое решение:
- Не будем «дергать тигра за усы», хватит раздражать Подорожника. Всех в
парк - работать на технике, а вечером в том же составе вновь дежурить.
Хафизов, я тебя на плацу размажу, если еще подобное повторится.
- А что сразу Хафизов, вы разберитесь сначала. Я никого не трогал.
- Уговорил. Но смотри, солдат, как бы после моего разбирательства ребра и
