Николаевич шел в первый и, как оказалось, последний раз. Натянул на себя,
сдуру, тяжелый двенадцатикилограммовый бронежилет, каску, высокие горные
ботинки, к автомату прицепил подствольник и взял снаряжение с гранатами к
нему. В мешке тащил больше тысячи патронов - весь цинк по совету Семена
высыпал.
Сумасшедший! Рост у него, конечно, приличный. Наверное, сто девяносто
сантиметров, но силы он все же не рассчитал. Я слышал, как на плацу зам,
комбата его инструктировал, что, мол, взять нужно с собой восемь гранат,
патронов побольше, «муху», бинокль, дымовые шашки, ракеты.
Тяжелый бронежилет в горы нести на себе - это уже слишком. Он бы еще
артиллерийский, двадцати четырехкилограммовый, с толстыми пластинами для
защиты паха, нацепил. Эти «латы», когда на броне едут, иногда одевают.
Кто очень боится. В таком бронике зам. по тылу полка Ломако, чтобы
получить орден, проехал единственный раз - когда назначили его старшим
колонны «наливняков» - в Хайратон и обратно. Неделю потом о своем
«подвиге» в полку при каждом удобном и неудобном случае офицерам
напоминал.
И вот ушел батальон, а затем и наша рота. Часов через пять мы спустились
с хребта. В замыкании вновь я, командую «умирающими».
Степа-медик нес вещмешок Царегородцева, а я - его автомат, самого же
солдата под руку тащил сержант Назимов. Хорошо, что ослабел только один
боец. В долине медленно передвигался взвод обеспечения. Последним шел
высокий сержант с двумя мешками и двумя бронежилетами, далее еще один с
двумя автоматами и «мухой». Во главе отряда, загребая ногами песок,
судорожно дергая при передвижении, всем телом, шествовал замполит
батальона. Его гимнастерка на спине насквозь пропиталась потом.
- Константин Николаевич, что случилось? - взволнованно и с участием
спросил я. - Чем помочь?
- Все х...хр...х..., нормаль.., хр.., но, - ответил Грицина еле слышно и
с надрывом. Хриплое дыхание вырывалось изо рта, на губах пена, бледное
лицо цвета серой застиранной солдатской простыни. Он слабо махнул рукой и
побрел вперед. До техники оставалось метров пятьсот, ну да ладно, сам
дойдет.
Возле машин нас встретил зам.комбата Лонгинов, как всегда самодовольный,
похожий на древнего рыцаря из музея, в своем неснимаемом бронежилете и
каске. Здоровья у человека на троих!
- Как дела, Николаич? - с легкой насмешкой поинтересовался он у Грицины,
с трудом передвигающего ноги.
- Семен.., х...хр...х. Это было хр...х.., ужасно..., - и, схватив
поднесенную полулитровую кружку с компотом, осушил ее до дна. - Семен..,
хр...х... - это кошмар. Ноги хр...х.., онемели, мышцы.., хр..., как
камень.
Зам, комбата снисходительно улыбнулся в ответ и переключил свое внимание
на меня.
- Все вышли? Никто не отстал?
- Нет, вот Царегородцева вынесли, больше позади никого нет. Лонгинов
поднес к глазам бинокль и нацелил его в сторону кишлака.
- Еп...ть. Есть еще люди, твою мать! Замполит, как никого? Ты посмотри,
что творится: ваши мародеры из кишлака выбираются! - и протянул мне
бинокль.
Мимо убогих строений, опираясь на автомат и какой-то тонкий шест,
медленно возвращался Сашка Корнилов, поддерживаемый сержантом. Шли не
спеша, о чем-то мирно беседуя, да и как можно торопиться, хромая на обе
ноги.
- Лейтенант! Ты почему спустился в кишлак? - бешено заорал капитан, когда
они подошли к нам поближе.
- А что н-надо было идти обратно в г-горы? - ухмыльнулся Сашка.
- Вы должны были следовать в составе колонны батальона по хребту, в
горах. Это «духовской» кишлак, а вы, как последние идиоты, поперлись в
него. Кто разрешил?
- Ротный с-сказал, идите вперед, а то х-хромаешь, отстанешь, а с-сержант
- мой сопровождающий. Я еле-еле д-двигаюсь, обе ноги п-пов-редил.
- Вы, товарищ лейтенант, лучше бы голову повредили, может, она думать бы
начала. Ротный! Кавун, ко мне!
Иван подошел и спросил:
- Что произошло? Что за крик?
- Почему твой лейтенант самовольно по кишлакам бродит?
- Чего ты на меня орешь? - резко ответил Иван.
- Я на вас, товарищ капитан, не ору, - сразу понизил тон Лонгинов и
перешел на «вы». - Разберитесь с офицерами, не рота, а сброд.
- Полегче на поворотах, не сброд, а лучшая рота в полку. Разберемся,
товарищ капитан.
Бронежилет (Лонгинов) ушел с Константином Николаевичем, о чем-то
переговариваясь, а Иван внимательно посмотрел в глаза обоим «следопытам»
и рявкнул:
- Сержант, отнеси все вещи на свое БМП!
Подождав, когда Худайбердыев отошел подальше, взял за пуговицу Сашку и,
притянув к себе, сказал:
- Дуракам порой везет. Идиот! Пойми, там «духов» больше, чем извилин в
твоих мозгах!
- Что всего-то д-десяток «духов»? - попытался смягчить ситуацию глупой
шуткой Корнилов.
- Дать бы по твоей физиономии хорошенько. Не строй из себя полного
идиота. Чтобы вас обоих найти, в случае чего, целая армейская операция
нужна. Горло перережут и в яму с отбросами кинут. Как и не было вас на
земле никогда. Иди и думай.
- Иван! Т-ты же сам велел, иди в-вниз, впереди роты.
Вот я и п-п - пошел.
- Думал, что сказал для умных, а оказалось...
По прибытию в полк Корнилов исчез - быстро и надолго растворился в
госпиталях. Зачем нарисовался сейчас, спустя полгода? А Константин
Николаевич после того похода тоже слег: сердце не выдержало, а потом
нашел «лазейку» и перевелся в штаб, в другой полк.
***
Зачем Саня сейчас пришел, чтобы злорадствовать? Может, завидует или
скучает по нашему коллективу? На заставе два года сидеть почти безвылазно
тоже не сахар, а тоска смертельная. Это как два года в колонии общего
режима. От однообразия такой жизни можно чокнуться, завыть и на стенку
полезть.
- Сашка, извини, но мне с тобой трепаться некогда, завтра уходим, а дел
невпроворот.
- Да, да, п-понимаю! У вас «с-своя свадьба, у нас своя». А ж-жаль...
Х-хорошо, зайду, как-нибудь позднее... - и он ушел с грустным лицом.
Сдваивать буквы в словах так и не прекратил! Балбес рисующийся.
***
Ох, и красотища! Если бы я был художником или туристом, наверняка бы так
выразился. Горные вершины стояли в снежном обрамлении и искрились в
солнечных лучах.
«Какой кошмар! - однако подумал я, так как был пехотинцем. Опять спать в
снегу, как в прошлый Новый год».
- Эдик, нет возражений, если я пойду с Мараскановым?
- А почему именно с ним?
- Взводный - человек в роте новый, только из отпуска, душа его
расслаблена и настроена еще на мирный лад. Людей не знает, местность ему
не знакома.
- Что ж, иди, если не хочешь быть на КП роты. Ты почему-то
дистанцируешься от меня, - угрюмо произнес Грымов. - Какая-то
несовместимость у нас с тобой, словно каменная стена стоит между нами.
Командир роты с заместителем так служить не должны. Придется кому-то уйти
- и явно не мне.
- И не мне тоже, потому что с командиром роты у меня полное
взаимопонимание. А от тебя одни подлости.
- Надеешься на возвращение Сбитнева? Ну-ну... - произнес он угрожающим
тоном.
- Уверен, что он вернется. Вот тогда и посмотрим, кто в роте лишний.
Тяжелый, недобрый взгляд не сулил ничего хорошего, ну да ладно,
переживем, не собираюсь подстраиваться под этого высокомерного выскочку.
- Что ж, иди с третьим взводом. Я им тогда ставлю задачу - закрепиться на
высоте три тысячи восемьдесят метров, вот точка, подойди, Игорь, посмотри
на карте, - и Эдуард указал маршрут движения.
Старший лейтенант только удивленно захлопал глазами, тяжело вздохнул, но
ничего не произнес. Когда взвод двинулся к вершине, он, недоумевая,
спросил:
- Почему это интересно Грымов задачу поменял? Взвод должен на километр
ближе быть и метров на триста пониже, а теперь мы на самом удаленном
участке.
- Это - тайны «мадридского двора», все наши «дворцовые интриги». Я решил
с тобой идти, вот он и заслал нас в самую трудную точку. Не любит, когда
ему правду говорят, что он Сбитнева почти похоронил.
Просто списал, как боевые потери. Ну и черт с ним, Игорешь, прогуляемся
еще несколько лишних километров.
***
Снег лежал, хорошо смерзшийся, спрессованный, однако перегруженные
солдаты все же проваливались в него по колено. Вытягивая ногу из одного
следа, ставили ее в другой, и постепенно от распадка до вершины
образовались две параллельные цепочки из круглых ямок. Бойцы -
пулеметчики вспарывали снежный наст, будто плугом, проваливаясь через
каждые пару шагов по пояс под тяжестью неподъемного вооружения.
Лебедков, пунцово-красный как вареный рак, полз на четвереньках под
тяжестью гранатомета. Эти лишние двадцать пять килограмм не разделишь на
двоих, все достается одному. Поэтому гранатомет в чехле пристегнут к
спине, вещмешок болтается на груди, автомат - в руках. Ползет как
трактор, пашущий целину. Через пару часов сержант совершенно выбился из
сил, и пришлось взять его автомат.
- Юра, давай напрягайся, не отставай, еще немного и пойдем на спуск, он
пологий, как по катку съедем.
- С горочки катить хорошо, но ведь затем вновь вверх лезть, и чем глубже
скатимся, тем тяжелее подниматься потом, - вздохнул сержант.
- Чем я тебя могу приободрить? Маши крыльями «лебедь» и курлычь, может,
получится да взлетишь!
Лебедков тяжело вздохнул и, сплюнув, прохрипел:
- С этой «дурой» взлетишь, как же, только шею сломаешь! Разве что мина
подкинет в небо.
На ближайшей вершине короткий привал, а таких подъемов придется
преодолеть еще два. Кошмар! Вот это романтика, мать ее!!!
- Вперед, вперед, быстрее! - заорал Грымов. - Комбат недоволен, что
отстаем, все уже на задачах, одни мы еле тащимся.
- У них точки поближе, а нам от техники сегодня приходится дальше всех
топать, - простонал Острогин. - Почему такая несправедливость, почему я в
тыловики или технари не пошел?
- Серж, ты лучше тогда в финансисты б двинул, получку без очереди
получали бы, - усмехнулся Ветишин.
- А еще лучше «ГСМщиком», спирт всегда под рукой, и нам отливал бы, -
мечтательно произнес Бодунов.
- Ребята, если бы Острогин занимал эти должности, то с нами бы он и не
здоровался. Вы посмотрите: он среди нас как граф или князь какой
держится, а возле этих материальных ценностей простых пехотинцев в упор
замечать не будет, - улыбнулся я.
- Ну, почему ты так о людях плохо думаешь, по себе судишь, а? Кто тебя
бесплатно минералкой и лимонадом поит, салатами, шпротами и лососиной
кормит? Кто? Молчишь! Вот тебе, неблагодарный, я точно спирта не отлил
бы!
- Иди Серж, лучше отлей за камень, пока на горе сидим, и не выступай, а
не то сейчас вниз пойдем, некогда будет, съехидничал я.
- Бывают у нашего Ника умные мысли, пойду, пока руки окончательно не
замерзли, штаны расстегну самостоятельно.
- Можно подумать, даже если ты настоящий граф, кто-то будет тебе помогать
и это концевое изделие из штанов вытаскивать, - язвительно произнес
Грымов, до сих пор не встревавший в разговор. - Беги быстрее за камень,
да смотри, чтоб ветром на нас ничего не принесло.
Солдаты, подстелив под задницы и спины бронежилеты, поехали, как на
санях, в распадок. У кого не получалось - катились кубарем.
- Лебедков, дай-ка мне свой броник! - рявкнул Эдуард.
- Товарищ лейтенант, а как же я? Как спущусь?
- Поедешь на АГСе: садись верхом, держись за ствол и вниз со свистом.
Грымов стянул бронежилет с сержанта и, усевшись, с громкими воплями
покатился, но наскочил на камень и закувыркался до впадины.
- Сережка, что тебе это напоминает? Какую картину? - поинтересовался я у
Ветишина.
- «Переход Суворова через Альпы».
- А мне - «перелет Грымова через Гиндукуш».
- Ха-ха-ха... - дружно засмеялись мы втроем.
- Что ж, ребята, покатимся или поедем? - спросил Марасканов.
- Ехать не на чем, я побегу, - ответил Острогин и попытался проскакать по
