- Там. - Матвей махнул рукой в сторону тропы, по которой я пришел. -
Электричка. Уже ходит.
- А шоссе там нет? Я бы лучше на попутке.
- Есть шоссе. Сразу за железкой.
- Замечательно! - обрадовался я. - Ну, бывай! Еще раз спасибо. Поздравь
именинницу от меня... и вот что... передай-ка ей...
Удивительно, как легко мне удалось это несложное, но незнакомое заклятие.
Я запустил руку за спину, коснулся обледенелой ветки, обломил... и
протянул Матвею живую, только что срезанную с куста розу. На зеленых
листочках дрожали капли росы, пламенели алые лепестки. Очень красиво
смотрится свежая роза в заснеженном лесу!
- А... а... - прошептал Матвей, машинально принимая цветок. Интересно,
вручит имениннице или закопает в сугроб от греха подальше, чтобы не
вступать в долгие и странные объяснения?
Но выяснять я не стал. Снова ушел в сумрак. Не хотелось тащиться по
морозу. И что было хорошо вчера, когда я думал, что убегаю от Гесера, не
годилось для меня сегодняшнего, отдохнувшего и полного сил.
Что-то я еще забыл... Ах да! Шапка. Она ведь тоже не моя и до сих пор на
мне. Бросим ее на куртку... И в путь.
Я двигался прыжками по сто-двести метров. Открывал слабенькие портальчики
в пределах видимости и шагал, словно великан, проглатывая расстояния.
Днем просека выглядела совсем буднично, все волшебное очарование пропало
безвозвратно. Не зря все-таки истинные романтики и свободолюбцы - Темные
- избрали своим временем Ночь. Ночь, а вовсе не день, когда вся грязь и
весь мусор настырно лезут в глаза, когда видно, какие наши города
неприглядные и захламленные, когда на улицах полно бестолковых людей, а
на дорогах полно смрадных машин. День - время уз и цепей, обязанностей и
правил, а Ночь - время Свободы.
Свободы, которую истинному Иному просто не на что менять. Ни на эфемерный
Долг, ни на служение дешевым расплывчатым идеалам, придуманным кем-то
задолго до тебя. Все это миф, фикция, “ucho od sledzia”, как говорят
братья-поляки. Есть только Свобода, для всех и каждого, и есть только
одно ограничение: никто не вправе ограничивать Свободу других. И пусть
хитрецы и лицемеры Светлые отыскивают в этом кажущиеся парадоксы и
противоречия - все, кто Свободен, прекрасно уживаются со столь же
Свободными и нисколько друг другу не мешают.
Машину пришлось останавливать как Иному - почему-то человека без верхней
одежды никто не хотел подбирать. Пришлось легонько коснуться сознания
очередного водителя навороченной “девятки” цвета “мокрый асфальт”.
Естественно, он притормозил.
За рулем сидел коротко стриженный парень лет двадцати пяти, начисто
лишенный шеи. Голова как-то просто и очень естественно примыкала к
корпусу. Глаза были пустые; в общем, парень очень напоминал героя
анекдота - боксера “а еще я туда ем”. Зато рефлексы у него оказались
фантастические. Я сильно подозреваю, что он смог бы вести машину, даже
потеряв сознание.
- А? - сказал он мне, когда я устроился позади, по соседству с его
необъятной кожаной курткой.
- Едь-едь. В Москву. На Тверской меня высадишь. И снова чуть-чуть
коснулся его через сумрак.
- А... - сказал парень и тронул “девятку”. Несмотря на скользкую дорогу и
вынужденный ступор, гнал он за сотню. Машина слушалась отменно, резина на
ней какая-то особенная, что ли?
В Москву мы въехали откуда-то с северо-запада, вырулив на Волоколамское
шоссе. Поэтому проскочили полмегаполиса очень быстро и ехали почти все
время прямо. До самого офиса Дневного Дозора на Тверской.
Хорошо, что мне попался замечательный водитель, да трасса располагала
поглубже утопить акселератор. Вдобавок мы очень удачно зацепились за
зеленую волну.
Когда мы проезжали мимо Сокола, я понял, что меня засекли.
Меня и Коготь.
Но догнать в утренней Москве мчащуюся прямо и без перестроений “девятку”
- вещь почти нереальная.
На Тверской я вышел, сунув бесшеему автогонщику сотку в ладонь. Рублей,
не долларов.
- А? - выдохнул он и принялся озираться. Конечно, он ничего не запомнил,
и теперь скудным своим интеллектом пытается разрешить почти неразрешимую
задачу: как с подмосковной трассы он перенесся в самый центр Москвы?
Я не стал ему мешать и оставил наедине с неразрешимой задачей.
Рефлексы у него все же на зависть: “девятка” тронулась почти сразу. Но
лицо парня с отвисшей челюстью было обращено к боковому стеклу. Так он и
исчез из виду. А я пересек улицу и направился к входу в офис.
В проходной было очень сильно накурено. Магнитофон, филипсовский
“Бум-бокс”, негромко играл какую-то песню. Мелодия была тягучей и мощной,
голос таким хриплым и низким, что я не сразу узнал Бутусова:
Холоден ветер в открытом окне,
Длинные тени лежат на столе,
Я - таинственный гость в серебристом плаще,
И ты знаешь, зачем я явился к тебе.
Дать тебе силу,
Дать тебе власть,
Целовать тебя в шею,
Целовать тебя всласть!
Юнец-вампир, блаженно щурящийся и одними губами подтягивающий припев, при
виде меня потерял дар речи. Второй дежурный, столь же моложавый
маг-алхимик, уже тараторил доклад в телефонную трубку.
- Вас ждут, - сообщил он. - На девятом. Вампир хоть дар речи и потерял,
но лифт все же вызвал. А я внезапно почувствовал, что в лифт заходить и
тем более подниматься мне никак нельзя. Нельзя, и все тут.
- Передайте, что я жив и у меня все в порядке. Но я спешу, - сказал
кто-то-внутри-меня.
Я вышел назад на Тверскую.
Снова меня “несло”. Я не колебался - свернул налево. К Красной площади.
Я еще не знал, что меня туда гнало и зачем. Но этой заключенной во мне
силе я мог только повиноваться. И еще я чувствовал, как ожил, задышал
Коготь Фафнира.
Каждая пядь земли, каждый квадратный сантиметр асфальта был здесь
пропитан магией. Старой, въевшейся в камень зданий, в дорожную пыль.
Красной громадой высился чуть справа Исторический музей. Я даже не знал,
действует ли он ныне или в очередной раз сильно изменившейся историей
многострадальной России превращен во что-нибудь вроде казино. Впрочем,
нет времени выяснять. Я прошел мимо.
Булыжник Красной площади, помнивший и неспешный шаг царей, и сапоги
революционных солдат, и гусеницы советских бронетанковых монстров, и ряды
первомайских колонн, казался воплощением московской незыблемости. Этот
город стоял и будет стоять, и ничто - ни дрязги обычных людей, ни даже
вечная пикировка Дозоров - не в силах поколебать это спокойное величие.
Я вышел на площадь и огляделся. Чуть слева бурлил ГУМ. Справа высилась
зубчатая стена Кремля; перед ней пирамидкой возносился Мавзолей. Уж не
туда ли меня влечет?
Нет, не туда. Ну и хорошо. Как бы ни относились к бывшему вождю в России,
грешно нарушать покой умерших. Причем умерших навсегда и бесповоротно -
не был он Иным... и хорошо, что не был.
Я шел по площади, не ускоряя шага. Несколько аспидных членовозов
вырвались с территории Кремля и канули в переулки. Безмолвно
поздоровалось со мной Лобное место. Провели взглядами гражданин Минин и
князь Пожарский. Дохнул расписными головами храм Василия Блаженного.
Сила. Сила. Сила...
Здесь ее было столько, что выложившийся Иной мог бы восстановиться в
считанные мгновения.
Но никто и никогда ничего подобного не сделает. Потому что это чужая
сила. Ничья. Непокорная и неподвластная. Сила минувших столетий. Сила
низвергнутых царей и генсеков. Тронешь - развеет.
Я огляделся - в который раз.
И заметил его.
Инквизитора.
Инквизитора не спутаешь ни с кем - ни со Светлым, ни с Темным, ни тем
более с обычным человеком.
Инквизитор смотрел на меня в упор, и непонятно, почему я заметил его
только сейчас.
Он был один, совершенно один, вне всяких суетных силовых раскладов,
альянсов и договоров. Он олицетворял Справедливость и Инквизицию. Он
хранил Равновесие. Надо ли спрашивать, зачем он здесь?
Я подошел почти вплотную.
- Ты правильно сделал, что не ослушался, - сказал Инквизитор.
Я откуда-то знал: его звали Максимом. Он протянул руку и велел:
- Коготь.
В голосе его не было ни капли властности, ни тени нажима. Но я не
сомневался, что этому голосу подчинился бы каждый, вплоть до шефа любого
из Дозоров.
Я медленно, с нескрываемым сожалением полез за пазуху.
Коготь бурлил, перемалывая окрестную Силу. Едва он оказался в моей руке,
меня захлестнула тугая волна; в каждую клеточку врывалась дареная Когтем
мощь, весь мир, казалось, готов был рухнуть на колени и покориться. Мне.
Обладателю Когтя Фафнира.
- Коготь, - повторил Инквизитор.
Он не добавил ничего вроде просьбы воздержаться от глупостей. Инквизиция
выше бессмысленных советов.
Я все еще колебался. Разве возможно добровольно отдать средоточие такой
неиссякаемой силы? Да такой артефакт - мечта любого Иного!
Я машинально отметил перераспределение энергии - неподалеку открылся
Светлый портал. Конечно же, это был Гесер, шеф Ночного Дозора Москвы.
Инквизитор на появление неожиданного свидетеля не прореагировал. Никак.
Словно не открывался никакой портал и из сумрака никто не выныривал.
- Коготь, - повторил Инквизитор в третий раз. В третий и в последний.
Больше он не проронит ни слова. Я это знал.
А еще знал, что даже если рядом появятся все Темные Москвы - дергаться не
стоит. Они мне не помогут. Наоборот, встанут на сторону Инквизитора.
Интриги вокруг Когтя могли длиться, лишь пока на сцену не вышли хранители
Договора собственной персоной.
Зажмурившись, я зачерпнул Силы, сколько смог в себе удержать, чуть не
захлебнулся от напряжения и дрожащей рукой протянул футляр с артефактом
Инквизитору. Одновременно я угадал смутное и с трудом сдерживаемое
желание Гесера рвануться и завладеть Когтем. Но, естественно, шеф Ночного
Дозора даже не шелохнулся. Опыт - это в первую очередь умение сдерживать
мимолетные порывы.
Инквизитор взглянул на меня. Наверное, я должен был прочесть в его
взгляде удовлетворение и одобрение: молодец, мол, Темный, не стал
трепыхаться, послушался, умница.
Но ничего подобного я в глазах Инквизитора не увидел. Ни-че-го.
Гесер с неподдельным интересом взирал на нас.
Неторопливо упрятав футляр с Когтем во внутренний карман пиджака,
Инквизитор, не прощаясь, канул в сумрак. Я сразу перестал его
чувствовать. Сразу. У Инквизиции свои пути.
- Ха! - сказал Гесер, глядя куда-то в сторону. - Дурак ты, Темный.
Потом задержал взгляд на мне, вздохнул и добавил:
- Дурак. Но умный. И это замечательно. И тоже ушел, на этот раз тихо, без
портала. Его я еще некоторое время чувствовал в глубинных слоях сумрака.
А я остался на Красной площади, на пронизывающем ветру, один, без Когтя,
к мощи которого успел привыкнуть, без теплой одежды, во все том же
свитере, брюках и ботинках, и волосы мои ерошились, как у киношного героя
в сольном эпизоде. Только зрителей, способных оценить удачный кадр, не
было - Гесер и тот отбыл восвояси.
- Ты и впрямь дурак, Виталий Рогоза, - прошептал я. - Умный и послушный
дурак. Впрочем, может быть, только поэтому ты до сих пор жив?
Но тот, кто внутри меня, неожиданно шевельнулся и успокоил: все идет как
надо. Ты поступил правильно, избавившись от Когтя Фафнира. Меня
захлестнула такая блаженная и такая непоколебимая уверенность в
собственной правоте, что даже ветер перестал казаться холодным и
пронизывающим.
Все отлично. Все правильно. Детям негоже играть с атомными бомбами.
Я передернул плечами, развернулся и зашагал в сторону Тверской.
Лишь сделав несколько шагов, я обнаружил всю верхушку Дневного Дозора
почти в полном составе (не хватало только мага Коли и, естественно, шефа)
плюс десятка полтора исполнителей среднего ранга, включая ведьмочек Анны
Тихоновны, братьев-вампиров и грузного оборотня. Вся эта компания
таращилась на меня, словно зеваки на сбежавшего из зверинца пингвина.
