его пугает однорукий мадрант, его страшит дымящаяся Карраско, а Олвис
становится похожей на машинистку Олю... Но каждый раз Алеко Никитич
приходит в себя и напряженно слушает голос Глории... Она заканчивает
чтение в третьем часу ночи... За это время успел прийти из театра Леонид,
и Поля кормила его на кухне ужином, просыпалась Машенька, и Глория
высаживала ее на горшок... Глория несколько минут продолжает оставаться на
диване под впечатлением прочитанного. Она считает, что журналу нужна такая
публикация. Именно такая - небесспорная, притчеобразная... Конечно, кое у
кого будут нарекания, но журналу необходима сенсация. Зато Алеко Никитичу
сенсация не нужна. Он уже видит холодные глаза Н.Р. Он уже слышит
назидательный голос Н.Р.: "Что ж это вы, Алеко Никитич, так
оскандалились?" И он понимает, что и ответит на этот вопрос сам Н.Р... И
уже навсегда тает в тумане Фанберра и другие отдаленные специализированные
города и поездки, и уже не откликнется на его звонок Рапсод Мургабович, и
тяжелым камнем на шее повиснет пенсия, и кто-то другой, может быть, даже
Индей Гордеевич, займет его кабинет, а Алеко Никитичу только и останется,
что выгуливать Машеньку да измерять себе кровяное давление после каждого
похода в магазин. Нет, не нужен скандал Алеко Никитичу... Но, с другой
стороны, если автор действительно сын кого то оттуда? И снова слышит Алеко
Никитич иезуитский вопрос Н.Р.: "Что же это вы, Алеко Никитич, совсем в
штаны наложили?.. Зарубили талантливое произведение молодого автора, а?" И
опять уплывает навсегда туманная Фанберра, и делает вид, что вовсе не
знаком с ним Рапсод Мургабович, и Машенька отрывает его пенсионный нос, и
в обычной аптеке нет необычного лекарства против высокого кровяного
давления... И откуда свалился только на голову Алеко Никитича голубоглазый
сегодняшний блондин?
- Посмотрим, Глория, посмотрим, - зевая, произносит он и направляется
в ванную комнату...
6
Когда рано утром Алеко Никитич и Индей Гордеевич запирались в
кабинете, предварительно вызвав туда же Зверцева или критика Сверхщенского
или Свища из отдела Пегаса, остальные сотрудники журнала "Поле-полюшко",
перемигиваясь, сообщал и друг другу полушепотом: "Пугают друг друга". И
если кого-то очень интересовало, что именно происходило в кабинете, то,
приложив ухо к двери, он мог услышать следующее:
АЛЕКО НИКИТИЧ (таинственно). А не кажется вам, Индей Гордеевич, что
этот автор...
ИНДЕЙ ГОРДЕЕВИЧ (вникая). Кажется, Алеко Никитич, кажется. Еще как
кажется. Мне и раньше казалось.
ЗВЕРЦЕВ. Мне вообще-то так не казалось, но если вам кажется, Алеко
Никитич...
АЛЕКО НИКИТИЧ (демократично). Не только мне. Индею Гордеевичу тоже
кажется.
ИНДЕЙ ГОРДЕЕВИЧ (поспешно и не сомневаясь). Безусловно кажется.
СВЕРХЩЕНСКИЙ (многозначительно). История, между прочим, помнит
случаи, когда аналогичным образом хоронились гениальные творения.
СВИЩ (торопливо, испуганно). Счастье-то какое, Алеко Никитич, что вам
вовремя показалось. А мне, каюсь, и в голову не могло прийти... Молодой
еще, молодой... Вот урок-то всем нам... Счастье-то какое...
АЛЕКО НИКИТИЧ (удовлетворенно). Я, честно говоря, сначала думал, что
мне показалось... Но вот и Индею Гордеевичу тоже кажется.
СВИЩ (не без самобичевания). Ой, и глупый же я! Учить, учить меня
надо! Просто не понимаю, как это мне сразу не могло показаться?!
АЛЕКО НИКИТИЧ (предостерегающе). Того и гляди угодили бы в
какую-нибудь белогвардейскую газетенку... (Озорно). А вот мы сейчас
перезвоним Н.Р. да себя и перепроверим... (Набирает номер, в трубку).
Ариадна Викторовна, Н.Р. у себя?.. Соедините, милая!.. Добрый день!.. Как
здоровье?.. Супруга как? Ну и отлично! Привет ей... Хочу вам тут один
абзац прочитать... (Читает абзац). Ну, что скажете? Нравится? Нам тут тоже
нравится... А не кажется ли вам, что... Кажется? Вот и мне кажется...
ИНДЕЙ ГОРДЕЕВИЧ (громко). Мне тоже кажется!
АЛЕКО НИКИТИЧ (снисходительно). И Индею Гордеевичу кажется...
СВИЩ (на очень высокой ноте). Ох, урок нам всем! Подлинный урок!
АЛЕКО НИКИТИЧ (предлагая). Так мы, пожалуй, этот абзац снимем?.. Так
и сделаем... Извините, дорогой, за беспокойство...
В это утро, попугав друг друга некоторыми строчками и абзацами, Алеко
Никитич, Индей Гордеевич, Зверцев, Свищ и Сверхщенский приступили к более
глобальной проблеме.
Позиция Алеко Никитича была твердой.
- Мы должны решить для себя главный вопрос, - сказал он. - Печатать
или не печатать.
- Вам и решать, - заметил Сверхщенский. - Вы один и читали.
- Ольга Владимировна закончит работу к четырем часам, - сказал Алеко
Никитич, - и все сможете прочесть. Но поверьте мне - дело не в содержании.
Дело в принципе. Выяснилось, что автор - человек не с улицы. Отказав ему,
мы можем иметь неприятности.
- Ой, зачем нам неприятности! - залопотал Свищ и заморгал веками. -
Неприятности-то нам зачем? Печатать, печатать...
- А если это бред сивой кобылы? - возразил Сверхщенский.
Встрял Индей Гордеевич, который не очень любил Сверхщенского за его
эрудицию.
- Выбирайте выражения, Сверхщенский! Алеко Никитич но ставил бы
вопрос о публикации заведомо слабого произведения!
- Безусловно, - кивнул Алеко Никитич, - повесть неординарная, хотя и
небесспорная.
- А точно известно, что автор не с улицы? - спросил Зверцев.
- Есть такое мнение, - ответил Алеко Никитич. - Но, конечно,
проверить бы не мешало... Главное, он исчез. Никто его не видел, не
знает... Фамилия на рукописи отсутствует...
- Фамилия, даже когда она есть, может всегда оказаться псевдонимом, -
заметил Индей Гордеевич.
- Я бы вообще псевдонимы запретил, - вставил Свищ, который свои стихи
в журнале печатал под фамилией Улин. - Фамилия - как родители: не
выбирают...
- А с тобой как быть? - поинтересовался Зверцев.
- У меня жена Уля, - обиделся Свищ. - Это родной человек. Сибиряк,
например, был Мамин. В честь мамы. Совсем другое дело.
- Слушайте, что вы ерундой занимаетесь! - повысил голос Индей
Гордеевич. - Здесь серьезная проблема. За автором стоит ответственная,
может быть, даже слишком ответственная личность.
- В конце концов у нас журнал или пансион для детей ответственных
личностей? - выпалил Сверхщенский.
Это уже было чересчур, и Индей Гордеевич сказал строгим, хорошо
поставленным голосом:
- Покиньте кабинет, Сверхщенский! Пойдите и подумайте, почему у вас в
очерке о Мухославске сплошное ячество и американизмы!
Сверхщенский вспыхнул и выскочил из кабинета, так хлопнув дверью, что
с потолка посыпалась штукатурка, запачкав пиджак Алеко Никитича.
- Ой, горячий! - запричитал Свищ. - Честный, но горячий! Учиться
сдерживать себя надо! Ой, как надо!..
- Гнать его пора, - буркнул Индей Гордеевич.
- Если мы, старина, всех разгоним, - улыбнулся Алеко Никитич,
стряхивая с плеча штукатурку, - так мы с вами в лавке вдвоем останемся...
- И, уверяю вас, больше будет толку, - подытожил Индей Гордеевич.
- Ну, вот что. - Алеко Никитич принял решение. - Поскольку мы здесь
все ни к какому мужскому выводу не пришли, ступайте и работайте, а я еще
посоветуюсь с Н.Р. Только не болтайте до поры до времени каждому
встречному.
- Да я язык себе вырву, - начал пятиться к двери Свищ, - да под
пытками смолчу...
Оставшись наедине с Индеем Гордеевичем, Алеко Никитич набрал номер
телефона:
- Ариадна Викторовна?.. День добрый! Как здоровьичко?.. Ну и
отлично... Супругу кланяйтесь... Сам у себя?.. Соедините, милая... День
добрый!.. Как здоровье?.. Супруга как?.. Ну и отлично... Тут вот какое
дело. Посоветоваться надо... Лучше бы не по телефону... Завтра? Записал...
В десять пятнадцать?.. Записал... Не опаздывать? Записал... Извините, что
оторвал, но дело уж больно щекотливое... Супруге кланяйтесь.
- И от меня супруге привет, - придвинулся Индей Гордеевич, но Алеко
Никитич уже повесил трубку.
- Зачем быть умнее кондуктора? - сказал Алеко Никитич. - Как решит,
так и сделаем.
И Индей Гордеевич покинул его кабинет. Он отправился к себе, заперся
на ключ и стал петь "Пролог" из оперы Леонкавалло "Паяцы". Он любил попеть
наедине арии из опер, снимая таким образом нервное напряжение. И все в
редакции знали: упаси боже в такую минуту заглянуть к нему в кабинет...
С-с-с... Алеко Никитич идет по редакционному коридору в сторону
комнатки, где сидит Ольга Владимировна. Он входит к ней и застает ее
печатающей. Она сидит на высоком стульчике, подложив красненькую
подушечку, и сдувает спадающие на глаза волосы, так напоминающие Симины,
Симулины. Алеко Никитич запирает дверь изнутри, подходит к Оле, Оленьке, к
ласточке... "Да что это вы, Алеко Никитич?" - шепчет Оля, подставляя ему
свои губы.
Только все это грезится Алеко Никитичу, все это ему представляется,
пока идет он по редакционному коридору в направлении комнатки, где сидит и
печатает машинистка Ольга Владимировна. С-с-с.
А она сидела в своей маленькой комнатке в конце коридора, подложив на
стул, как всегда, красную подушечку, и гнала к четырем часам принесенную
ей утром новую рукопись из тетрадки в черном кожаном переплете. Почерк был
незнакомый, не очень разборчивый, так что время от времени ей приходилось
склоняться над тетрадкой, и тогда вымытые с ночи волосы спадали на глаза,
и она сдувала их, выпятив искусанную нижнюю губу. И по мере того, как она
все больше и больше углублялась в содержание, чувство безграничной жалости
помимо ее воли заполняло каждую клеточку тела. В горле сформировался
затруднявший дыхание комок, и в конце концов она даже вынуждена быль
оторваться от работы и выпить валериановых капель, которые всегда держала
при себе вахтерша Аня. Ольга Владимировна ясно представляла себя на
странном и знойном заброшенном острове, запертой в роскошном дворце, без
малейших шансов обрести свободу. Она находила много общего в Олвис с собой
и со всеми женщинами, с которыми когда-либо была знакома, о которых
когда-либо что-либо читала или слышала, переживая даже за тех женщин, о
существовании которых ей было абсолютно неизвестно. И сколько ни пыталась
Ольга Владимировна отделаться от навязчивых ощущений, ничего у нее не
получалось. Она решила, что заболела, причем могла сказать, когда
заболела; сегодня утром, едва раскрыв тетрадку в черном кожаном переплете.
Без стука вошел Алеко Никитич и спросил, как дела.
- Успею, - сказала Ольга Владимировна и шмыгнула носом. - К четырем
успею.
- Что с вами? - наклонился к ней Алеко Никитич. - У вас что-то
случилось?
- Ничего, Алеко Никитич. Так. Нашло.
- Вас обидели?
- Кто меня может обидеть, Алеко Никитич...
- Вас никто не посмеет обидеть, Ольга Владимировна. - Алеко Никитич
произнес это с какой-то новой для себя и для Ольги Владимировны
интонацией. Ей даже показалось, что она не машинистка, а он не хозяин
журнала... А так... Встретились просто два человека, и один интересуется,
как живет другой. Ольга Владимировна с некоторым удивлением взглянула на
Алеко Никитича.
- Да я и необидчивая, Алеко Никитич...
- Вы все в той же коммуналке в Рыбном переулке?
- А где же?
- С мужем не сошлись?
- Еще чего.
- Завтра я буду по делам в одном месте и поставлю вопрос о
предоставлении вам отдельной квартиры.
- Не беспокойтесь, Алеко Никитич. У вас и так столько забот...
Алеко Никитич пометил что-то в своей записной книжечке и сказал:
