постели. Она что-то лихорадочно пишет в свою рабочую тетрадь.
- Почему ты не спишь? - спрашивает Алеко Никитин, раздеваясь.
- Ты ложись, - отвечает Глория, - а я еще поработаю. Мне надо
подготовиться к завтрашнему заседанию клуба.
Алеко Никитич ложится ближе к стене, вытягивает руки вдоль туловища и
закрывает глаза, но, несмотря на принятое снотворное, забыться не может.
- Ты слышишь, Алик? - спрашивает Глория, оторвавшись от своей рабочей
тетради и мечтательно глядя куда-то в пространство сквозь стену.
- Нет, милая, - отвечает Алеко Никитич с закрытыми глазами.
- Знаешь, на меня поразительное действие оказала эта рукопись...
"Начинается", - думает Алеко Никитич и весь внутренне напрягается, но
глаз не открывает. А Глория продолжает:
- Я думаю только об одном. - Глаза ее загораются, а голос звучит
уверенно: - Я вдруг поняла, что мы чудовищно несправедливы к животным... В
частности, к собакам...
Алеко Никитич приоткрывает веки и с опаской смотрит на Глорию, но с
ней все нормально. Она встает и начинает возбужденно ходить по спальне.
- Собаки! Четвероногие друзья! Изначально свободные существа,
добровольно любящие человека! Волка, как ни корми, он все в лес смотрит!
Эта народная мудрость подчеркивает исключительность и добропорядочность
собак всех мастей и пород! Цивилизация - это пропасть, отделяющая человека
от природы! Собака - единственный мосток, повисший над гигантской
пропастью цивилизации, соединяющий человека и природу! Каштанка, Муму,
Джульбарс, Мухтар! Их имена стали нарицательными! В наше время, когда
собака подвергается гонениям и уничтожению, когда новые города и поселки
городского типа планируются с исключительной целью - не дать простора
собаке, когда владельца собаки называют мещанином, неизвестный автор
совершил подвиг, написав повесть о собаке, воспев ее дивный образ!..
Алеко Никитич продолжает следить за Глорией. С-с-с...
- Теперь я понимаю, почему меня сразу поразила удивительная
аллитерация автора! Обилие звука "р"! Автор вынужден обратиться к
эзоповскому языку! "Р"! Ты вдумайся, Алик! "Р"! Р-р-р! Это рычание! Это
глухой ропот животного, доведенного до отчаяния! Ты обязан, обязан
напечатать повесть! Природа и люди оценят эту великую акцию! Обязан, как
бы ни восставали заплывшие жиром чиновники, держащиеся за свои кресла,
забывшие, что сами они тоже происходят от животных! Великий Чехов в своих
письмах к Ольге Леонардовне Книппер называл ее: "Моя собака"! Вот о чем я
завтра буду говорить!..
Алеко Никитичу остановится несколько не по себе.
- Успокойся, - произносит он. - Прими снотворное и ложись.
Но Глория еще долго мечется по комнате, подходит к окну, смотрит на
луну, что-то лихорадочно заносит в свою рабочую тетрадь.
Потом вдруг бросается к телефону и говорит кому-то нечто, совсем
противоречащее ее недавней возвышенной филиппике:
- Эльдар Афанасьевич? Простите за поздний звонок... Вам известно, что
Алферова взяла отбракованного добермана?.. Да! Я ей сказала, что это вызов
всем членам клуба!.. А вам известно, что она собирается вязать его с
Джульеттой?.. Так вот. Скажите ей, как президент клуба, что мы ни перед
чем не остановимся! Мы портить породу никому не позволим! И если это
произойдет, мы уничтожим помет во чреве! Так и передайте: уничтожим помет
во чреве!.. Спокойной ночи, Эльдар Афанасьевич!..
Глория кладет трубку, а палевый коккер-спаниель, уже мирно спавший в
ногах Алеко Никитича, вдруг спрыгивает с тахты и, скуля, выбегает из
спальни...
Алеко Никитич ворочается в постели. Тревожные соображения будоражат
его... Сверхщенский, Свищ, что они с кажут, когда прочтут? "Котенок всюду
гадит", - вспоминает он Дамменлибена... Еще одно совпадение?.. А самое
главное состоит в том, что завтра произведение прочтет Н.Р., и, черт его
знает, какова будет его реакция... Алеко Никитичу удается забыться только
под утро, и во сне ему представляется, что он в трюме плывущего куда-то
корабля. Тело его покрыто короткой, серой, лоснящейся шерсткой. В обе
стороны от носа топорщатся острые усики. Сзади тянется что-то длинное, и
Алеко Никитич догадывается, что это хвост, но его это не удивляет. "Надо
проверить длину, - думает Алеко Никитич, - не то легко угодить в
белогвардейскую газетенку..." Глазки привыкают к темноте, и он видит в
трюме еще многих таких же, как он... "Кто они? - думает Алеко Никитич. -
Ну, смелее! Назови их своими именами!"... Крысы! Конечно, крысы! Как ему
сразу не могло прийти в голову? И нечего стесняться! И вдруг он замечает в
углу, где неистовый Индей Гордеевич лапками обнимает Ригонду, тоненькую
струйку воды... "Течь! - мелькает у него в мозгу. - Течь! Надо бежать! Но
куда? До Фанберры еще так далеко!.. Все равно, куда... Только бы бежать...
Не делая шума... Не то начнется паника и давка..." И Алеко Никитич
начинает медленно отползать вдоль стены... Внезапно он натыкается на Ольгу
Владимировну... Ее бы следовало предупредить... Он толкает ее лапкой...
Течь! Ольга Владимировна, течь! Но Ольга Владимировна не слышит... Алеко
Никитич царапает ее лапками... Но Ольга Владимировна не реагирует. Тогда
Алеко Никитич кусает ее левую переднюю лапку своими острыми зубками и
просыпается от крика Глории.
- Кошмар! - говорит она, садясь на постели и потирая укушенную левую
руку. - Мне снилось, что я собака и меня укусила крыса!
В спальне уже совсем светло. Будильник показывает двадцать минут
седьмого. Скоро вставать и идти к Н.Р.
10
Перед самым концом рабочего дня в комнатке Ольги Владимировны
оказался Аркан Гайский и принес удивительную новость: позавчера на
рассвете над Мухославском в течение сорока минут висела летающая тарелка.
Она представляла собой веретенообразное тело, от которого исходило
холодное газовое сияние. Потом из этого тела на Мухославск пролился
сверкающий дождь, напоминающий "серебряные нити", какими украшают
новогодние елки. Но следов этого дождя никто из очевидцев не обнаружил, из
чего остается думать, что дождь имел нематериальное происхождение. Через
сорок минут веретенообразное тело, слегка покачавшись, слов но
растворилось в северо-западной части неба.
- Пить надо меньше, - сказала Ольга Владимировна.
- Я, Ольга Владимировна, не пью. Вы это знаете, - ответил Аркан
Гайский. - Но обстановка в мире сложная. Враги обнаглели. Мало ли что им
придет в голову... Я написал на эту тему рассказ. Пойдемте ко мне... Я его
вам почитаю..
- Гайский, - устало проговорила Ольга Владимировна, - я весь день
печатала срочную работу, мне не до рассказов и не до врагов.
- А хотите - пойдем к вам, - настаивал Гайский, - просто посидим...
Обстановка напряженная. Удовольствие и счастье, которое мы отвергаем
сегодня, завтра уже может быть недостижимо...
Но Ольга Владимировна отказала Аркану Гайскому и в этом прошении. Она
закрыла машинку и поднялась из-за стола, давая понять, что уходит.
И ввиду того, что сногсшибательное известие о неопознанном летающем
объекте не произвело на Ольгу Владимировну должного впечатления и не
заставило ее, бросив все, приступить к получению, может быть, последнего в
жизни счастья и удовольствия, Аркан Гайский стал просто канючить:
- Ну почему? Ну разве вам вчера было плохо?.. Ну скажите... Если было
плохо, я отстану...
- Гайский! Я устала! Ясно? Пропустите меня! А если вам нечего делать,
оставайтесь здесь и, кстати, прочтите эту тетрадочку. Вам полезно...
- Тот самый неизвестный автор? Я помню... Но я прочту, Ольга
Владимировна!.. Только я могу после этого вам позвонить?
- Пока, Гайский, - сказала Ольга Владимировна.
Гайский побежал за ней в коридор:
- А завтра?
- Посмотрим! - крикнула Ольга Владимировна уже с улицы. - Если не
будет конца света!..
Гайский уселся за стол Ольги Владимировны и, раскрыв тетрадь в черном
кожаном переплете, пробурчал:
- Все пишут! Все завидуют!..
Гайский нехотя начал читать, больше думая о своем. И вспомнил тот
день, когда он был в Москве. Утром к нему явился молодой человек и
предложил выступить за наличные и за хороший ужин, поскольку Гайского в
Москве знают и пленки с его рассказами ходят по рукам, подобно пленкам
Высоцкого...
- А девочки будут? - спросил Гайский.
- Пальчики оближете! - таинственно сказал молодой человек.
- Дворец культуры? - спросил Гайский.
- Нет. Частный дом, - ответил молодой человек. - Так интимнее...
Причем дом очень солидный...
Когда вечером импресарио и Гайский вошли в подъезд, он сразу увидел,
что дом действительно солидный. Консьержка ни в какую не хотела пропускать
Гайского, исподлобья глядя на его сутулую фигуру, нелепый красный берет и
подозрительно маленький нос.
- Это артист, - объяснил импресарио.
- Писатель, - поправил Гайский.
- Артист, - повторил импресарио. - Мы в сто двадцатую.
- Вас я знаю, - сказала консьержка. - А про этого мне ничего не
говорили... Пусть мне из сто двадцатой позвонят, тогда пожалуйста!
Молодой импресарио позвонил и передал трубку консьержке. Та
внимательно что-то выслушала, положила трубку и сказала строго и
недовольно:
- Идите!
- Они здесь деньги получают не за то, чтобы пропускать, а за то,
чтобы не пропускать, - пояснил импресарио Гайскому, когда они вошли в
лифт.
- А чья это квартира? - осторожно спросил Гайский.
- Для вас это не имеет значения, - сухо отрезал импресарио.
- И девочки будут! - недоверчиво спросил беспощадный сатирик.
- Я же сказал - пальчики оближете!
В квартире, куда ввели Гайского, были двое парней и три шикарные
девочки, из которых писателю понравились сразу все.
"Пока все точно, - подумал Аркан Гайский, - парней двое, девочек
трое. Одна, значит, для меня..."
- А ничего, если я не буду снимать берет? - обратился Гайский к
импресарио, полагая, что лысина лишает его по крайней мере четверти
мужского обаяния.
Импресарио представил Гайского присутствующим, но это почему-то не
произвело на них должного впечатления. Затем сатирика провели по громадной
квартире и посадили в небольшую комнату, где, кроме широченной тахты,
стояла еще и неведомая Гайскому радиоаппаратура. Минут через пять в
комнату вошли три девочки и забрались на тахту. К ним присоединились двое
парней.
"Какая же из них для меня?" - думал Гайский с замиранием сердца.
Но тут по явился импресарио и, к удивлению писателя, тоже плюхнулся
на тахту. Он обнял одну из девочек за плечи и подмигнул Гайскому.
- Давай!
Одна из девочек включила музыку. Гайский вопросительно взглянул на
импресарио.
- Нормально! - сказал он. - Так душевнее!..
Аркан Гайский пошелестел несвежими рукописями и с упоением начал
читать...
Читая, он косил глазом на тахту. Все шестеро изо всех сил делали вид,
что слушают Гайского, одновременно целуясь и пощипывая друг друга.
"Но ведь одна из них для меня", - досадливо думал он в процессе
чтения, уже испытывая чувство ревности. Но поскольку он не знал, кто для
кого и кто именно для него, то ревновал всех троих ко всем троим.
Когда он прочитал фельетон, в котором был недвусмысленный намек на
нехватку колбасы в городе Мухославске, один из парней, которого Гайскому
представили как хозяина квартиры, наклонился к импресарио, и до Гайского
донеслось: "Он что, жрать хочет?"
Импресарио вышел и скоро вернулся, поставив перед Гайским поднос с
рюмкой и тремя бутербродами с колбасой, какой сатирик не видывал отродясь.
