Насколько речь первого, его манеры, походка были размеренно спокойны, настолько
второй был подвижен как ртуть. Походка, движения, речь - все выказывало в нем
огромный темперамент, но суетливости в нем не было никакой: все дышало
доброжелательством, веселостью и легкостью. Глаза его были темными и не особенно
большими, но красиво разрезанные, сверкали умом, часто пристально и внимательно
вглядывались. Он мне показался писателем, что после и подтвердилось.
Швед был из купеческой семьи, вопреки желаниям родни выбрал научную карьеру и
имел уже кафедру по истории в одном из немецких университетов. Когда И.
познакомил меня с ними, оба одновременно воскликнули: - Как? Капитан Т.? - Нет,
ответил я. - Я его брат.
- Вы вскоре прочтете рассказ Левушки и будете рады принять в число своих друзей
еще одного юного писателя и будущего ученого, - улыбаясь сказал им И.
Каждый из новых знакомых назвал меня "коллегой", и по дороге в чайную столовую
оба мои знакомые представили меня еще двум молодым и одной пожилой даме. Но не
молодые и красивые дамы поразили меня, но седая старая дама. Первой мыслью,
когда я ее увидал, была: "А говорят, что старуха не может быть красивой,
женственной и обаятельной".
На высокой, чуть полной фигуре красовалась - именно красовалась, я не подберу
другого слова, - прекрасная седая голова. Загар не портил правильного лица,
большие черные глаза и черные же брови подчеркивали седину. Морщин не было, лицо
было моложаво. Но в глазах и улыбке было так много скорби, что у меня встали
перед глазами слова Али, когда я шел в его комнату: "Если встретишь скорбный лик
ученика, идущего путем печалей, возлюби его вдвое и подай всю силу своей
бодрости и энергии ему в помощь. Ибо путь его самый тяжкий из всех подвигов
Любви на земле".
Я низко поклонился старой даме и горячо поцеловал протянутую ею мне руку. И эта
рука, как рука Андреевой, была тонкая и дружеская. Но форма ее была почти
совершенна. Пальцы говорили, что она художница. И здесь моя догадка оказалась
верной. И. назвал се Беатой Скальради и сказал, что синьора Беата художница,
итальянка, взяла уже не один приз почти на всех выставках мира. Ее картины висят
во многих картинных галереях столиц. Пока меня представляли еще нескольким
дамам, имена которых не удержались в моей памяти, так я был поглощен
впечатлением от художницы, из боковой аллеи к нам подходил худой человек с не
очень молодым, изможденным лицом аскета. Он, очевидно, спешил к И.
Швед Освальд Растен шепнул мне, что это крупнейший пианист и композитор мира,
русский, Сергей Аннинов. Пока обе знаменитости шли по бокам И., возглавляя нашу
группу, Жером Манюле шепнул мне:
- Сергей Аннинов живет не в Общине, а в одном из маленьких домиков в парке. Али
предоставляет ему не первый раз отдых здесь. Он очень нервен, приходит сюда
очень редко. Но когда он играет по вечерам, он разрешает всем желающим не только
слушать его, но и заказывать ему любые пьесы. И как же он играет! Лучше ничего
представить себе нельзя.
И синьора Скальради и Аннинов сели за наш стол. Я не принимал никакого участия в
общем разговоре. Сидя поодаль, я вглядывался в лица новых знакомых. Художница
нравилась мне все больше и больше. Ее итальянская певучая и медлительная речь
напомнила мне, как однажды Флорентиец представил мне, как говорят его
соотечественники. Эта речь не была похожа на быстротечную скороговорку синьор
Гальдони, которых я едва понимал. У синьоры Беаты я разбирал каждое слово, что
еще больше располагало меня к ней. Но Аннинов оставался для меня загадкой. Его
аскетическое лицо, изрезанное морщинами, живые глаза, резкие движения, какой-то
протест в лице, точно возмущение против чего-то, что его давило, - все казалось
мне таким далеким от гармонии, что снова я вспомнил Али, но теперь уже слова
надписи на стене загорелись в моей памяти: "Сила-Любовь рождает человека и
рождается в нем тогда, когда гармония его созрела".
Я рассуждал сам с собой, что если он дивный, известный всему миру музыкант, то
он должен творить в гармонии. Иначе ни его произведения, ни его исполнение не
покорили бы мира. А разве это лицо может быть хотя бы спокойным?
Аннинов внезапно умолк, взгляд его улетел куда-то в пространство, морщины на
лице разошлись. Мудрость разлилась по его лицу, он как бы вслушивался во что-то
недоступное другим. Глаза его ярко загорелись, на бледных щеках заиграл румянец.
Он вдруг стал совершенно неузнаваем и прекрасен.
- Простите, дорогой, до завтра. Я слышу, меня зовет моя муза. Вы вдохновили
меня, я бегу писать. Приходите завтра вечером и приводите своих друзей. Я сыграю
Вам то, что сейчас шепнула мне моя муза-Гармония.
И Аннинов, проговорив торопливо эти слова и отставив чашку недопитого чая,
быстро вышел из столовой.
Я сидел в самом глубоком состоянии "ловиворонства" и не мог оторвать глаз от
двери, в которой исчез музыкант.
- Ну что же, шило-граф, - раздалось подле меня, и чья-то пудовая, как мне
показалось, рука легла мне на плечо. - Я ведь говорила Вам, что не надо
упреждать событий. Гораздо лучше было бы собирать дыни, чем резать шилами
тончайшую материю. Вот Вам дыня - первый сорт. И каждый кусок ее прибавляет пуд
мудрости.
Андреева продолжала держать руку на моем плече, я изнемогал под ее тяжестью,
даже пот покатился у меня со лба. Еще бы минуту - и я, несомненно, упал бы в
обморок. Я уже начинал чувствовать тошноту и головокружение. Но И. очутился
подле меня, его нежная рука уже обнимала меня, он подносил к моим губам чашку.
- Левушка еще не совсем окреп после тяжелой болезни, Наталья Владимировна. Он не
может еще и не должен принимать ударов Вашей силы. Вы же не всегда умеете
защитить человека от тяжести Ваших вибраций. Сегодня уже второй случай Вашей
неосторожности. Леди Бердран пришлось лечь в постель.
Голос И. был тих и мягок. Но мне чудилось, что Андрееву он бил тяжелее, чем
давила меня ее рука минуту назад. Мне было так жалко ее, что я ухватился за руку
И. и сказал ей:
- Мне теперь совсем хорошо, Наталья Владимировна. Виновата вовсе не Ваша рука, а
дервишская шапка, которую Али однажды напялил мне на голову. Я тогда заболел и с
тех пор не могу еще поправиться. Простите меня, пожалуйста, за причиненное Вам
беспокойство. Я буду рад поумнеть от Вашей дыни.
- Дитя мое, прости, дружочек, - тихо и ласково сказала Андреева, и я чуть снова
не впал в "ловиворонство". Я и представить себе не мог, чтобы властный,
резковатый, с повелительными интонациями голос этой женщины мог быть таким
ласковым, мелодичным и непередаваемо добрым.
Все же довольно долго я не мог еще встать на ноги, и добраться до дому с помощью
И. было задачей нелегкой.
Ясса продержал меня в ванне довольно долго, растер и уложил в постель. Я выпил
капель, данных И., и был огорчен, что первый день моей жизни в Общине закончился
для меня довольно печально.
Глава 2
Второй день в Общине. Мы навещаем карлика. Подарки араба. Франциск
Заснув с вечера с большим трудом, я проспал всю ночь так крепко, что даже ни
разу не просыпался, пока Ясса не разбудил меня, сказав, что И. уже поджидает
меня идти купаться.
Едва открыв глаза, сразу же впившись в чудесный пейзаж, я с трудом сообразил,
где нахожусь. От длительного путешествия, превратившегося в привычную манеру
жить, я научился считать, что каждый день - это только своего рода поход. А в
эту минуту я сразу осознал, что приехал сюда надолго, что я наконец дома. Быстро
надев свой более чем несложный туалет, я ясно отдал себе отчет, что не могу и не
должен терять ни минуты попусту, в бездействии. Что за весь вчерашний день, если
не считать нескольких маленьких знаний по ботанике, я ничего не приобрел и ровно
ничего не выполнил из своих обетов по изучению восточных языков.
Что же касается надписи в комнате Али, которую я отчетливо видел перед собой, -
стоило мне только сосредоточиться на ней мыслью, как всего меня наполняло
чувство радости, что язык пали станет мне ключом к тому откровению, что написал
Али на стенах своей комнаты. Весь под впечатлением желания скорей, скорей
учиться, я ворвался бурей к И., который что-то писал, сидя за столом, и выпалил
сразу:
- И., дорогой, я уже весь вчерашний день потерял зря. Дайте мне скорее книги,
чтобы я мог учить необходимые мне языки. Прежде всего, конечно, пали, а потом и
остальные. Брат Николай говорил мне, что я способен к языкам. Я тогда, правда,
не болел так много, но, может быть, мои способности не заглохли. Дайте только
скорее книгу.
И. спокойно положил перо на стол, посмотрел, улыбаясь, на мои волосы, которые я
забыл причесать, на небрежно подвязанные сандалии и ответил:
- Очень похвально твое прилежание, Левушка. Но кто же тебя освободил от самых
элементарных обязанностей быта, в условностях которого ты живешь сейчас на
земле? Твоя голова растрепана, на тесемки туфель ты наступаешь, и почему
встречающиеся тебе люди должны страдать в своих эстетических чувствах, натыкаясь
среди такой дивной красоты природы на неряшливо одетое, непричесанное существо.
В твоей комнате стоит большое зеркало не для того, чтобы ты проходил мимо него,
а для того, чтобы ты выходил из своей комнаты на люди, приведя в полный порядок
свою внешность. Это первая из условностей, от которой тебя никто не освобождал.
Не о себе ты должен думать, оправляя перед зеркалом складки своего платья, но о
людях, для которых твоя внешность может быть предметом раздражения, если
неряшливость бьет в глаза или ты смешон в своей одежде. Запомни, друг, что в
нищету впадают чаще всего неряшливые. И даже высокоразвитым духовно их
неряшливость мешает продвигаться вперед в духовном пути. Всякая неприбранная
комната отвратительна высоко развитому и чистому человеку. Вторая условность:
"здравствуй", которое говорят люди друг другу, - кто же освободил тебя от этой
общепринятой вежливости в Общине? Здесь ты еще глубже должен понять это слово,
как привет любви, как поклон огню и Свету в человеке. Это не только простая
условность внешней вежливости для тебя, но остов твоего собственного
добжелательства, которым ты обливаешь всего человека в момент встречи с ним.
Начинай, мой дорогой друг, через все привычные людям щели их условного общения
друг с другом вносить свое высокое благородство. Становись звеном духовного
канала, общаясь в тех формах, которые не отталкивают людей и не затрудняют
восприятие твоего образа, а привлекают их.
Мне было очень совестно за мое легкомыслие. Я взглянул на себя в зеркало и
совсем переконфузился. Мои отросшие кудри торчали во все стороны и делали меня
похожим в моей длинной белой одежде, надетой и подпоясанной кое-как, на
юродивого. Что же касается И., к которому я ворвался, как буря, не постучавшись
и даже не извинившись, что я помешал ему заниматься, - то только сейчас я понял,
как эгоистические мысли о себе одном закрыли все, что меня окружало. Мне что-то
понадобилось, Я сорвался в погоню за ним, а что делалось вокруг - до того и дела
мало. Я готов был уже броситься вон из комнаты, совершенно расстроенный, как
ласковая рука И. меня обняла.
- Не спеши сейчас огорчаться, Левушка, как минуту назад спешил за книгой, забыв
все на свете. Чтобы победить и добиться чего-то, надо видеть каждую минуту все
вокруг себя, а не выключаться из окружающих условий, видя только один узкий
сектор своих действий и рассматривая мир только с высоты своей колокольни,
своего личного "Я". Все идут разными путями, но ступени духовного развития у
всех одни и те же. Здесь с первых дней обрати свое внимание на неизменную
вежливость. Ты и здесь встретишь немало людей, которые покажутся тебе и
грубоватыми и чудаковатыми. Но на это не устремляй внимания, а помни, что твой
путь сейчас - путь такта и обаяния. И чтобы его достичь, тебе надо развить
вежливость и спокойствие, сделать их своей неизменной привычкой. Иди, мой
дорогой, наведи красоту и приходи через десять минут. Я кончу письмо, и мы
пойдем купаться.
Я убежал к себе, но теперь я уже так не доверял своим эстетическим способностям,
что вызвал Яссу и просил его оглядеть меня с головы до ног.
