ли не все страны мира и все сравнивал, как и где люди в Бога веруют. Ты пришел
наконец к русскому старцу, признал его веру и святую жизнь и снова ушел. Теперь
ты к нам пришел. И здесь все так же критикуешь, отрицаешь, выбираешь. И не
занимаешься ни одним из предложенных тебе трудов, а видишь, что все здесь
трудятся и никто не живет в праздности.
- Отец мой, это только потому, что я тебя так редко вижу. Я буду в самом святом
послушании у тебя, только не отправляй меня, позволь за тобой следовать.
- Говорю тебе, друг, и десяти шагов за мной не сделаешь, как станешь задыхаться
в моей атмосфере. Тебе - один путь, если хочешь прийти ко мне со временем:
поезжай с моим великим братом, что за тобой пришлет.
- Ах, отец, отец, зачем ты говоришь такие неподобные слова? Тебе ли говорить
неправду? Сияешь, как ангел, и несешь нелепицу. Ну где же мне задохнуться там,
где может идти с тобой этот младенец? Он, видишь, без куклы-то и ходить за тобой
не может, а ты говоришь обо мне, как о слабом младенце. Если бы он сильней меня
был, нешто он за свою птицу держался бы, как девчонка за игрушку? Прогони его,
возьми меня, и ты увидишь, как я буду служить тебе.
- Прощай, мой друг, все, что мог тебе сказать, я сказал. Научись не отрицать и
не судить, и ты легко и просто разыщешь путь ко мне. Фриско, проводи гостя
домой, - обратился Франциск к собаке, не отходившей от нас. - Помни, Фриско,
гость - друг. Проводи и охраняй, введи в дом и до утра никуда не выпускай. Иди,
мой брат, с миром. Иди, успокойся и жди моего друга. Перестань метаться, поезжай
в дальний скит. Если найдешь силы усмирить в себе бунт, найдешь и мир и мудрость
Истины.
Одно мгновение я думал, что монах снова бросится к Франциску. Глаза его сверкали
как угли, он судорожно сжимал руки, зубы его скрипели... Но мгновение прошло, он
низко поклонился Франциску, касаясь рукой земли, и глухо, с трудом выговорил:
- Ин быть посему.
Он повернулся было чтобы уйти, но подошел ко мне и добрым голосом сказал:
- Прости обиду, не со зла.
-О, я с первой минуты знал, что ты добрый, - и я, отдал ему такой же низкий
поклон, какой он дал мне.
Когда я поднял голову, и человек и собака исчезли во тьме. Франциск взял меня
снова под руку, я спустил Эта на землю, и мы двинулись в обратный путь в
безмятежном молчании ночи, как будто ничего вокруг нас не происходило. Я думал,
что мы идем домой, в темноте ночи не различая точного направления, куда мы шли.
Из-за гор показался краешек огромной луны и через некоторое время вокруг нас
стало светло, как днем. Я увидел теперь, что мы идем все дальше и ландшафт
становится все пустыннее. Мы вошли в небольшую рощу, тень от деревьев падала
фантастическими пятнами на светлую дорожку.
- Теперь ты увидишь не мене несчастных людей. Это тоже наши, Божьи люди. Их
долгая жизнь была посвящена Богу, постам, молитвам и толкованию священных
писаний. Каждый из них стремился основать какое-либо общество, братство, отдавая
всю жизнь разъяснениям, что такое Бог, каковы Его аспекты и какова задача
человека в связи с деятельностью во имя Божие. Но каждый из них не видел одного:
духа Божия в самом человеке - и не умел поклониться ему до конца. Вся задача
исканий Бога состоит только в том, чтобы пронести полное уважения и доброты
благословение той форме, в которой пребывает Единый в человеке. Чтобы труд твой
для этой формы был тебе священной задачей дня. Чтобы Единый не формально был для
тебя символом Любви, но живая временная форма сливалась бы для тебя в чудесный
звук общей Гармонии, когда ты встретил человека. Если ты полон сияющей Радостью,
ты сразу видишь в человеке чудо: он слит с Гармонией, он идет в Ней, несет в
себе ее, хотя сам этого не видит. И каждый не видит по разным причинам. Один -
потому что карма держит его цепко, и он никак не может освободиться от страха и
мести, жадности и ревности, которым служил века. Другой не может вырваться из
ряда предрассудков долга и личной любви. Третий уперся в барьер науки и не может
вызволиться и вылезти в творчество интуиции, топчась по задачам узкого ума.
Пятый завалил себе выход к освобождению, бегая весь день по добрым делам, а дома
сея муть и раздражение, и так далее. Сейчас мы войдем к ученому, всю жизнь
решающему космические вопросы.
Франциск умолк и через несколько минут нам встретился старичок, видом вроде
калмыка. Он ласково нам улыбнулся и погладил нежно Эта по шейке. Обычно не
любивший прикосновения чужих рук, Эта потерся головкой о его колено.
- Что ты не спишь, Мулга? - спросил Франциск, ответив на приветствие старика.
- Не успел убрать остатки упавшего дерева, а утром поедут по дороге, будет
нехорошо. Пользуюсь луной, только боязно, как бы профессор не стал браниться,
что мешаю ему заниматься. Стараюсь тихо убирать, да все же кое-где ветка да
трещит.
Добродушие, спокойствие так и лились из всей фигуры старика.
- Да что же это такое? Ни днем, ни ночью мне нет покоя от Вас, Мулга. Из-за Вас
я должен труд мой бросать, открывать окно и напускать к себе всякую ночную
нечисть в роде бабочек и мошкары. Можете потише разговаривать с Вашими
несносными псами. Шагу ступить невозможно, чтобы не столкнуться с ними в любое
время дня и ночи. И чего здесь караулить? Подумаешь, сокровища? Рваные домишки!
Голос был раздраженный, и чувствовалось, что человек изливает на бедного Мулгу
какие-то свои давнишние токи скопленной горечи и недовольства.
- И когда только я смогу втолковать в Вашу глупую голову, что Вы перебили мои
мысли, от которых зависит, быть может, иное понимание жизни светил?
Голос доходил к нам из окна, окно захлопнулось, и в тишине ночи слышались только
вздохи огорченного Мулги. Истинная печаль была видна на его лице. Покачивая
головой, он говорил Франциску шепотом:
- Прости, дорогой брат, что я сделал тебя свидетелем немирной сцены. Всегда
забываю, что голос мой так громок. Ах ты, Боже мой! Какой я глупый, опять я
помешал бедному профессору и нарушил здесь общий мир. Беда, если молитвенничек
тоже молился да выйдет сюда. Да вот он уже и вышел. Ну, теперь и мне, и псу
моему бедному до вечера все будет доставаться.
Франциск улыбался, не трогаясь с места, хотя Мулга убеждал его уйти и избежать
встречи с молитвенничком, который шел прямо на нас, опираясь на высокий посох.
Его белая полотняная одежда составляла резкий контраст с густыми черными,
торчавшими шапкой во все стороны волосами, длинной черной же бородой и огненными
черными глазами. Человек шел решительными шагами, в нем явно все негодовало.
- Мулга, прошлый раз я сказал тебе, что буду жаловаться на тебя в Общину. Теперь
я не жаловаться буду, а требовать, чтобы тебя отсюда убрали вместе с твоими
смердящими псами. Прошлый раз ты помешал мне дойти до экстаза, а сейчас я уже
был в экстазе, как раз видение уже готово было мне открыться, я уже слышал, как
сходила ко мне великая Дева, и сердце мое сладостно замирало, как ты снова выбил
меня на землю своими разговорами со смердящими псами.
Голос человека, громкий и властный, был резкого, неприятного горлового тембра
тенор. Он казался слишком высоким и тонким для плотной фигуры человека и так же
не гармонировал с его общим обликом, как его борода с белой одеждой.
- Прости, дорогой брат, - сказал смущенный Мулга. - Я никак не предполагал, что
тебя может обеспокоить в твоей святой молитве мой голос. Я был довольно далеко
от твоей комнаты, и пес мой был рядом со мною.
- Нечего тебе Лазаря петь и оправдываться, нечего взывать к моему милосердию, -
прервал его снова молитвенничек, - разве есть тебе прощение за то, что ты разбил
мое видение? Небеса готовы были мне открыться, и на тебе преступление, что я их
не увидел. Тебя надо убрать отсюда, я сейчас же иду в Общину, там расскажу
старшему всю правду. Да и он-то хорош. Ваш старший! Ничего не знает и не
понимает, что у него тут делается: ему докладывают, что пришел ясновидец, он
шлет приказ мне задержаться здесь. Ну где видано подобное непонимание?
Ясновидец хотел еще что-то прибавить, но Франциск вышел из тени и, поклонившись
незнакомцу, спросил его:
-Не ты ли брат Иероним, приславший в Общину крест со святыми мощами?
- Да, я послал крест с мощами и плат, которым обтер гроб Господень.
- Зачем же ты, если ты ясновидец, обманываешь людей? Ты ведь знал, что в кресте
сухой хлеб вместо мощей, и ты сам лучше всех знаешь, что ты никогда у гроба
Господня не был, не только его не обтирал. И платок твой, и крест я тебе
возвращаю, возьми их. Я прислан тебе сказать, что и на кресте, и на платке
положен зарок. До тех пор пока ты не выучишься говорить только одну правду, ты
не сможешь снять с себя креста, который я на тебя надеваю, и не потеряешь
платка, который я кладу тебе в карман. Где бы ты ни оставлял свой платок, кому
бы ты его ни дарил, он все будет возвращаться к тебе, будет находить тебя
повсюду. И только тогда, когда твои уста и сердце научатся славить Бога в
тишине, в правде и в смирении, только тогда ты придешь сюда вновь и найдешь вход
в Общину. Теперь же не только там, но и здесь тебе нет места. Иди отсюда, бедный
человек, и чтобы речь твоя не смущала людей, иди молча, потеряй дар речи и
обрети его тогда, когда на самом деле доберешься до гроба Господня. Постигни
истину: чем ты лживо соблазнял, то ты должен сам же и искупить. Ты страшил
людей, что призовешь на их головы наказание Божие. Сходи пешком в Иерусалим,
выполни там весь обряд покаяния, через который ты заставил многих пройти, найди
бесстрашие в своем трусливом сердце. Когда из него уйдет весь страх, тогда в нем
проснутся любовь и правда. Вот тогда придешь сюда вновь. Я лишаю тебя дара речи
не для того, чтобы причинить тебе унижение и боль, но чтобы спасти тебя от всех
безумных слов, что в тебе клокочут. Иди же, друг. Здесь тебе сейчас не место. Ты
достиг Общины только для того, чтобы понять ужас заблуждения, в каком идешь, и
найти путь к спасению. Вот этот благородный пес доведет тебя в целости и
сохранности до ближайшего места, откуда тебя увезут на верблюде и перебросят в
заселенные места. Там дадут тебе немного хлеба и денег, а дальше иди уже сам.
Чем скорее сойдет с тебя гордыня, тем легче будет твой путь. Иди, Бог с тобой.
Ясновидец переживал невероятную борьбу с самим собою. Он краснел и бледнел, а
луна, как назло, светила ему прямо в лицо, и под ее светом все ужасные гримасы,
которые он делал в усилиях раскрыть челюсти, представляли печальное зрелище.
Наконец, видя что все его усилия напрасны, монах принялся теребить крест, рвать
платок, ничего не мог с ними поделать и решился уйти. Вероятно, у него была
мысль все же добраться до Общины. Он попытался сделать несколько шагов вперед и
свернуть в сторону, но собака зарычала и преградила ему путь.
- Иди, друг, все время за собакой, она приведет тебя кратчайшим путем, куда я
тебе сказал. Если ты попытаешься ее не послушаться, лично она вреда тебе не
сделает, но и не сможет защитить тебя от диких зверей, которых ты не избегнешь,
если не послушаешься своего вожака.
Человек, пока говорил Франциск, повернулся к нему и пристально смотрел ему в
глаза, как бы желая удостовериться в истинности и серьезности его слов. При
последней фразе Франциска трусливая волна пробежала по всему его телу, он
вздрогнул, как-то согнулся и пошел за собакой.
- Что же я наделал, что я наделал, - прошептал вконец расстроенный Мулга.
- Ты ничего ему не сделал, Мулга, как и тому профессору. Пойди и собери узелок с
едой, одеждой и книгами. Ты уйдешь отсюда с нами, и я покажу тебе, где ты будешь
жить и что делать. Жди нас на этом же месте, через час мы будем снова здесь.
Мулга поклонился и пошел к одному из домиков, а Франциск приказал мне:
- Возьми Эта на руки, Левушка. Я тебе еще раз напоминаю, чтобы ты держал сердце
широко открытым. Следи, чтобы ни один его лепесток не закрылся. Молча лей Любовь
и не приходи в отчаяние, если человек не подбирает твоей любви, остается
беспокойным и не просветленным. Не думай о последствиях, но всегда действуй
сейчас. Действовать далеко не значит всегда и молниеносно побеждать. Это значит
