только всегда вносить пробуждение в дух человека, хотя бы вовне это имело вид,
что ты не принес человеку мгновенного успокоения.
Франциск пошел к дому бранившегося недавно профессора, вошел в сени и постучал в
дверь.
- Ну, это действительно становится невыносимым, - сказал голос за дверью, и
поспешные мелкие шаги направились к нам. Дверь открылась, на ее пороге стоял
высокий, худой, аскетического вида старик.
- Извольте, ночные гости, да еще в придачу с птицами! Я терпеть не могу птиц,
оставьте Вашу ношу в коридоре, если желаете войти сюда.
- Я прошу равноправия для обоих моих спутников, - сказал Франциск. - Когда Вы,
профессор, въезжали сюда с огромным количеством багажа. Вас ведь никто ни в чем
не ограничивал. Напротив, Вам предоставили целый домик в пользование и ставили
только одно условие: милосердие к людям, цветам, птицам и животным. Теперь я к
нему взываю.
- Странные у вас здесь нравы. Я приехал сюда поделиться знаниями с вашими
учеными, знаниями, которые могут мир обогатить. И вместо того, чтобы спешить ко
мне, меня держат в совершенно не подходящем мне обществе, и первыми являетесь вы
со своим призывом к милосердию. Какой толк из всех тех жертв, что я принял на
себя, добираясь до вас? Для чего я ехал? Чтобы сидеть в лесу с москитами?
- Перед Вами был иной путь. Вам прелагали ехать в Америку. Вам говорили, что Вы
можете там найти сбыт Вашей учености. Вы ведь знаете, что не поехали туда, боясь
конкуренции и опасаясь, что не займете там первого положения.
- Потому-то я и приехал сюда, что верю в бескорыстие Ваших ученых. Верю, что они
меня не надуют, как это могут сделать янки.
- Перед Вами сейчас очень серьезная проблема. И тот, кто основал Общину, прислал
меня сказать Вам, что Вы заблуждаетесь, что все Ваши открытия, на которые Вы
истратили жизнь, давно известны у нас, на Востоке. Вы подошли только к самому
первоначальному источнику, а наши ученые уже давно решили все начальные задачи и
пришли к окончательным выводам. Вы идете неверным путем, и для истинной науки
Вам надо начать все с самого начала. Если Вы хотите, Вы можете остаться здесь и,
начав все с сначала, следуя указаниям наших ученых, на правах простого ученика
учиться, руководясь заданиями, которые будут Вам указаны. Вы можете в наших
библиотеках пользоваться всеми книгами мира, и Вам нет надобности таскать за
собой свою небольшую библиотеку. Вы можете выбирать себе любые системы для
разработки даваемых Вам заданий. Но самые задания для первоначальной работы
будут Вам даны. Это еще не все. В нашей науке не могут работать люди,
пренебрегающие всеми другими свойствами в себе, кроме ума. В человеке есть еще
душа и дух. Тот, кто, как Вы, не поинтересовался развитием в себе духовных сил,
не может быть тружеником восточной науки. И не потому, что он недостоин этой
чести, как саркастически думаете сейчас Вы, друг. Но только потому, что в нашей
науке все начинается и кончается основой духа. Разъяснить Вам в столь короткой
беседе этот огромный вопрос невозможно. Да и для Вас сейчас сила не в нем. Сила
в Вашей любви к науке для пользы и счастья людей, или же весь Ваш интерес к
науке лежит в Вашем собственном "Я", которое Вы желаете вознести на высшую
ступень земной человеческой славы. Если Вы ищите славы, ищите ее где угодно,
только не у нас. Если ищите науки для пользы и счастья людей, Вы мажете
располагать каждым из нас, равно как и всем тем, что есть у нас.
Лицо ученого, сначала саркастическое, стало очень серьезным.
- Я не мальчишка, мчащийся за славой. Если Вы говорите, что я не развивал в себе
ничего, кроме ума, то, право, мне было некогда думать о чем-либо, кроме науки. Я
голодал и холодал потому, что все, что мог заработать, уходило на мои книги. У
меня не было времени заниматься проблемами любви и милосердия к людям, так как я
и для личной своей жизни не имел времени. Тратить в пустоте драгоценные минуты,
отрываясь от науки, я не мог. Но, если Вы говорите, что я шел неверным научным
путем, что где-то я сделал неверные расчеты и выводы - о, это серьезно, это
очень серьезно. Если кто-либо из Ваших ученых может мне это доказать, я готов
начать все с самого начала и, можете верить моему слову, хныкать не буду. Я буду
работать без ропота и разочарования. Никто, кроме меня, не виноват, если я
сделал в своих вычислениях ошибку. И признак ума вовсе не в том, чтобы
настаивать на своем, если ты понял, что ты не прав. Но это надо доказать. Кто же
этот титан-математик, который мог бы понять работу всей моей жизни и указать мне
мою ошибку? Во всем мире есть только один, равный мне по знаниям в этой области,
и он - мой враг - признает мой труд.
Ученый, на мгновенье допустив возможность своей ошибки, снова гордо поднял
голову. В его глазах поблескивал сарказм.
- Этого титана, если хотите, Вы увидите завтра. Но, повторяю Вам, придется
принять условие, о котором я Вам сказал, если Вы убедитесь, что Вы были не
правы.
- Бог мой, странный Вы человек! Только что Вы толковали о любви. Да разве для
моей любви к науке могут существовать какие-либо условия, условности,
препятствия? Чтобы достичь истины в том, что составляет для меня цель жизни,
даже не цель, а самое жизнь, я пойду на все до конца, если бы на доску ставилась
вся моя жизнь. Что значит для меня "жить"? Разве это дышать, есть, наслаждаться,
богатеть? Это значит учиться, чтобы в вопросах, дивных для меня, найти верный и
точный ответ. Не подвиг или долг для меня моя наука, но жизнь, Бог, вселенная -
все. Ведите меня к Вашему титану, и я буду защищаться, как лев. Но если он меня
положит на обе лопатки, я не умру, не воображайте. Я не возненавижу ни Вашего
титана, ни мою науку. С Богом спорят, но его не ненавидят. Кто меня опровергнет,
должен быть полубогом по крайней мере. Ведите меня к нему, и чем скорее, тем
лучше.
Пока ученый говорил, его внешний образ менялся, а для меня раскрывался и его
внутренний образ. Я увидел, как его старое лицо помолодело, а от всей фигуры
веяло силой и энергией, и через все поры его существа лились благородство и
мужество. Он остановился перед Франциском, пристально посмотрел ему в глаза и
снова заговорил:
- Нередко в жизни меня обманывали люди, я не умел разбираться в них так хорошо,
как в моей науке. Впрочем, Вы говорите, что и в ней я не разобрался толком. -
Тон его голоса понизился, он горько улыбнулся, помолчал, вздохнул, снова
пристально посмотрел на Франциска и продолжал:
- Я хотел от Вас, в свою очередь, слова, что если я окажусь правым, то получу
всяческое содействие именно так, как я продиктую. Но... Ваше лицо и что-то такое
особенное в Вас заставляет меня довериться до конца Вашей чести. Я ни о чем не
спрашиваю, ничего не хочу знать, где будет мое свидание с Вашим гигантом, я
повторяю: следую за Вами, ведите.
- Пойдем, дорогой брат, счастлив Ваш день сегодня. Великая радость ждет Вас. И
все, чего Вы искали, откроется Вам.
Мы вышли из дома и встретились с Мулгой в условленном месте. Когда мы вышли из
леса и очутились снова в море лунного света, ученый снял шляпу, вздохнул полной
грудью и, смеясь, сказал:
- Как это ни странно, но первый раз в жизни мне приходится благодарить человека
за то, что он оторвал меня от работы. Впервые в жизни я иду ночью в лунном свете
свободным, без угрызений совести, что теряю время и оставляю мою науку. Я еще ни
разу не выходил из комнаты с тех пор, как приехал. А приехал темной ночью и не
знал, что здесь такая красота. Впрочем, в той части Германии, где я жил, было
очень красиво, но мне было некогда заниматься природой и ее живописностью.
- Если бы Вы могли, профессор, нести все свои фолианты с собой, то все равно
Ваше сердце сейчас освободилось бы от Вашего постоянного страха потерять
мгновение в пустоте от научного труда. Пришло Вам время по-иному понять не
только что такое "пустота", но и что такое самая наука.
Профессор расхохотался, как будто он услышал от Франциска самую забавную из
шуток.
- Право, я готов радоваться встрече с Вами. Простите, я не знаю, как мне вас
называть.
- Меня зовут Франциск, зовите и Вы меня так.
- Значит, Вы не англичанин? Я готов был думать, что подобная железная выдержка
может вырабатываться только у этого народа. Но это к делу не относится. Я хотел
сказать Вам, что первый раз в жизни веселюсь и ощущаю совершенно новую силу в
себе: я радуюсь тому, что светит луна, что бежит этот белый павлин, которого час
тому назад я ненавидел, что рядом со мною идут люди, хотя они ничего в науке и
не понимают, и меня не давит, что они не отдают себе отчета в силах природы. Я
не представлял себе раньше возможности провести даже нескольких минут с людьми,
не имеющими непосредственного отношения к науке. А сейчас рад, что пробуду с
Вами несколько часов.
Тон ученого, его полное непонимание, кто был радом с ним, снова меня поразили. Я
не мог уже теперь вспыхивать и угасать, как делал это раньше, но в сердце моем
было возмущение, негодование и... сострадание. Я поражался грубой нечуткости
человека, считавшего себя избранником и чуть ли не вершителем мировых законов
жизни. Где же внимание этого человека? Как может он не чувствовать тех струй
любви, что бежали к нему от Франциска и которые, несомненно, влияли на него, и
от них-то он и чувствовал свое раскрепощение от условного долга.
Луна стала заходить за рощу, ночь становилась темной, но уже чувствовалось, что
вскоре заря сменит короткую ночь. Мы все шли прямо, и мне казалось, что мы идем
не к Общине. Но я потерял давно ориентировку и уже не мог ясно определить, куда
мы шли. Внезапно ученый спросил Франциска:
- Скажите, брат Франциск, что это там, вдали так сверкает? Если бы это был
пожар, то можно было бы видеть колебания пламени, чувствовался бы запах гари и
дыма. Но я вижу совершенно неподвижный яркий огромный круг света. Этот феномен
Вашей природы мне неизвестен. Что это? Впрочем, что же это я, глупец, спрашиваю
Вас о явлениях природы? Вы, вероятно, кроме послушаний, налагаемых на Вас Вашей
сектой, ничего и не знаете? До сил природы Вам столько же дела, сколько мне до
дел Вашей секты.
Франциск оставил без ответа все выпады профессора, просто ответив:
- В том месте; где Вы увидели круг света, живут люди, владеющие силами природы и
умеющие направлять их так, чтобы благо и счастье встречаемых ими людей не
нарушалось от потрясений и нервных токов и толчков тех людей, что живут
эгоистическими порывами и мыслят о себе как о первых и важнейших величинах. Если
бы Вы могли освободиться от давящего Вас ложного долга перед наукой, Вы могли бы
увидеть сейчас больше, чем простая внешность людей, к которым мы идем. Вы
увидели бы сейчас это место светящимся не потому, что оно светится само по себе
для всех. Я присоединил Вас сейчас к силе моей мысли, и Вам открылась
возможность увидеть влияние мыслей людей, увидеть их действенную энергию. Этот
огонь мыслей, видимый сейчас Вами, принадлежит людям бескорыстным, людям,
ставящим не себя в центр вселенной, но отдающим от себя энергию на строительство
вселенной, на творчество всем тем, кто может подхватить их энергию и передать ее
дальше как вдохновение, озарение, мужество, гармонию мысли и сердца в ежедневном
творчестве дня. У вас нет мира в себе. А для того чтобы достичь необходимой для
творчества гармонии, надо найти мир сердца. Эти люди, приносящие свои мысли в
мир, как свет, проходя свой день, не задумываются о долге. Они идут любя, любя
побеждают и рассыпают искры своей любви каждому. И Вы можете вобрать в себя от
них частицу гармонии. Но для этого Вам надо сбросить с себя предрассудок, что
есть условные разграничения людей. Пока Вы будете видеть в человеке только ту
или иную культурную единицу и ценить человека, как ум, а не как сознание -
частицу Вечного, до тех пор Вы не сможете воспринять их гармонии, так как в Вас
закрыты все пути к ней.
Мы подходили все ближе к сияющему полю света, и я радовался и отчетливо понимал,
что все дома здесь светятся ровным огнем так же, как домики в дальней долине
сияют разными цветами в зависимости от тех эманаций, которые истекают от живущих
