догнал Бронский.
- Левушка, дорогой мой друг. Давно я с Вами не говорил, давно, с Общины Али, я
даже не имел возможности обменяться с Вами мыслями, хотя все время был подле
Вас, разделяя во многом Вашу судьбу. По существу говоря, мне даже не нужны были
слова, так как я чувствовал, что все мои мысли доходят до Вас так же, как и ваши
до меня. Я сознавал неразрывную близость с Вами, как и со всеми теми, кто несет
сейчас людям задачи Светлого Братства. Но кроме этой идейной связи, большая
теплота сердца тянет меня к Вам, дорогой друг. Я не могу забыть, с какой
теплотой встречали Вы меня во все минуты моего горя и как я всегда находил в вас
утешение доброты, а не слова "об" утешении, звучащие нравоучением, что так часто
встречал в жизни. Теперь, когда вся моя психика иная и для меня уже нет
возможности думать о себе и
жить для себя; когда это наше свидание, быть может, радостная и последняя
встреча в этой форме, так как очень скоро я уеду с Дартаном, а Вы будете
сопровождать И. в его дальнейшем путешествии по миру, - мне хочется еще раз
высказать Вам, каким примером бодрости, всегда глубокого мира Вы для меня были.
Много божественно прекрасных ликов и сияющих, священных фигур видели мы с Вами
за это сравнительно короткое время нашего счастливого обучения подле И. и Владык
мощи. Но во всех этих людях я видел уже результат их многих и многолетних
трудов. Я видел их уже не обычными людьми, но сверхчеловеками, теми, кого в быту
мы звали "святыми". Грань между обычным миром земли и вечным небом для них не
существовала. Но как они вошли в свое сверхчеловеческое существование, я постичь
не мог. Встретив Вас, хотя ни Вы, никто другой мне ничего не говорили, я сразу
понял, какие основные качества человека могут привести его к высокому и светлому
пути существования сверхчеловеком, то есть к Великому Светлому Братству. Живой
пример полной цельности, полной чистоты и преданности, полной верности, когда
даже беглая мысль легкого ее нарушения, не только какого бы то ни было
предательства, не может мелькнуть в мозгу общающегося с Вами человека, - этот
живой пример, увиденный мною в Вас, сразу заставил меня сбросить с сердца всю
слякоть сомнений и крепко утвердиться в целесообразности движущихся и
складывающихся обстоятельств каждого отдельного человека и всего мироздания.
Расставаясь с Вами теперь, я об одном буду помнить: нет встреч случайных, и
встреча с Вами повторится, если вечная память о Вашей верности будет жить во
мне. Позвольте мне обнять Вас, друг. Быть может, уже не представится больше
минуты поговорить с Вами вдвоем. И. дал мне поручение быть с Грегором в доме
Деметро и отобрать всех, кто готов для возвращения в оазис Дартана. Мой
последний привет любви я передаю вам в этой коробочке, на крышке и дне которой
мы с Игоро выгравировали сами те постройки, его и мою, что остались в оазисе
матери Анны. Грегор много смеялся над нашим детским трудом граверов, но все
милостиво поправил и, в конце концов, даже похвалил. Примите наш общий дар и...
помогайте нам. Мой Владыка мощи сказал мне, что первый по силе между нами - Вы.
Я, впрочем, в этом и не сомневался.
Обняв меня несколько раз, всматриваясь в меня, точно хотел навеки сохранить мой
образ в своей зрительной памяти, Бронский поцеловал коробочку из бело-розового
стекла с золотыми крапинками и подал ее мне. Отвечая другу на его сердечные
объятия, глубоко тронутый его нежностью, я тихо сказал:
- Когда-то Вы не раз говорили мне: "Левушка, где вы запропали? Я так соскучился
по Вас". Я тогда не понимал Вашего состояния. Вы - обладатель такого гениального
таланта - казались мне богачом, всегда настолько заполненным внутри, что Вам
некогда думать о ком-либо, кого бы Вам не хватало для Вашего творчества. Теперь
я понимаю, что счастье творящего именно в том и состоит, что сердце его, всегда
пустое для личного и открытое творческому порыву, вбирает каждого и отдает ему
всю любовь. Отдав ее однажды, оно уже не забывает встречного, ее подобравшего.
Не скука, не тоска, но полнота общения необходима сердцу, научившемуся отдавать
любовь. Где бы Вы ни были, чем бы Вы ни были заняты, Станислав, в моем первом
привете дню, в моем славословии вселенной будет привет Вашему сердцу и труду. Не
ждите новых побегов сразу, но я знаю, что, когда мы встретимся с Вами в
следующий раз, сеть школ Ваших театральных последователей заполнит все города
мира и совершится новая эпоха в искусстве. Примите мою любовь в обмен на Вашу.
Этот крест подарил мне Дартан, прося отдать его тому другу" в преданности
которого я не буду сомневаться. Он точно предвидел, что мне скоро понадобится
такой талисман. Я носил его на себе всего несколько часов, но ощущение радости и
тепла от него бежало по всему моему телу. Пусть радостность этого креста
защищает Вас во все минуты мелькающих вокруг человеческих разногласий и
напоминает Вам о любви и преданности вашего друга Левушки.
Еще раз обнявшись, мы расстались с Бронским, которого уже разыскивал Игоро,
издали призывая его условным свистом. Добравшись до своей келейки без даль-
нейших промедлений, полный впечатлений от любви и дружбы Бронского, я уложил
спать Эта, переоделся в обычное платье и пошел в комнату И., где и погрузился в
разбор громадного количества писем и бумаг.
Я и не заметил, как мелькнула ночь, как солнце послало свой первый луч пустыне.
Но меня привел в себя звук колокола и одновременно с ним появившиеся И. с Яссой
из одной двери и Эта из другой.
Всех нас заставил смеяться Эта, раскланивавшийся с нами по старшинству. Сначала
И., потом Ясса, потом я получили по почтительному поклону.
- Вот и не угадал, дружок. Хозяину твоему Бог сулил быть выше Яссы по его
положению на земле, - смеясь, сказал И. - Запомни, Эта. Он, Левушка, - хозяин
для людей, а Ясса - работник. Так для людей. А для сердца твоего - оба равны.
Для благополучия Левушки Ясса необходим. Запомни это хорошенько и оберегай обоих
одинаково. Понял? - продолжал И., поглаживая головку Эта.
Не знаю, что и как понял Эта, только он пристально посмотрел на меня, потом на
Яссу. Подошел ко мне, опустился на землю и поклонился, касаясь головкой моих
ног. Не дав мне опомниться от изумления, он подошел к Яссе, поклонился ему,
потерся головкой о его руку, затем отступил шага на два, пронзительно вскрикнул,
распустил хвост, раскрыл крылья и, взлетев на плечо Яссы, охватил его голову
крыльями, нежно прильнул головкой к его плечу. Выразив Яссе этим способом,
которого он кроме меня до сих пор не применял ни к кому, свою любовь, он снова
вернулся ко мне, взлетел ко мне на грудь и чуть не задавил меня в своих мощных
объятиях, чему немало смеялись мои друзья. Успокоившись, Эта встал у моих ног,
давая понять, что все сообразил и запомнил и что представления на этот раз
кончены.
- Левушка, - обратился И. ко мне, - Я вижу, ты еще не всю почту разобрал. Но как
бы ни было много в ней экстренного, сегодня для нее у тебя времени больше не
будет. Сейчас мы все приведем себя в порядок и отправимся в трапезную. Прямо
оттуда ты со мной и с другими пойдешь в дом Деметро, где соберутся все из оазиса
Дартана, кто нашёл в себе силы и желание трудиться. После моей беседы с ними
каждый из вас проведет остаток дня в беседах и оказании помощи тем из людей, кто
обратится к вам за советом или с вопросами.
Через самое короткое время все мы уже были в трапезной и радовались встрече с
Деметро, его матерью и сестрами-математиками, которых застали в беседе с
Радандой у порога зала.
Приветливо поздоровавшись со всеми, но не задержавшись ни на минуту, И. прошел
прямо к столу, где и мы все заняли наши обычные места. Вся группа собеседников
Раданды также заняла места за нашим столом. Прямо против меня сидел Деметро
рядом с матерью, и я имел достаточно времени, чтобы разглядеть огромную перемену
во внешности их обоих. Деметро нисколько не походил сейчас ни на свой
первоначальный облик, хорошо сохранившийся в моей памяти, ни на того
гонца-страдальца, врезавшегося в мое сердце в оазисе матери Анны. Сейчас передо
мною сидело уравновешенное существо, совершенно не искавшее личного выдвижения.
Он не был заинтересован в том, куда и как он поедет, где будет трудиться и кем
будет окружен. Я видел яркий свет в сердце Деметро, не раз подмечал его взгляд,
почти с обожанием устремленный на И., и понимал, что жизнь новая, творческая,
радостная начинается для этого человека. Его бодрости, казалось, нет конца, и ни
малейшего разочарования или страха не мелькало в его ауре.
В сидевшей рядом с ним его матери все было наоборот. В ней с большим трудом
можно было признать ту красивую и элегантную даму, которая принимала меня в
своем доме около двух лет назад и которую тогда можно было скорее принять за его
старшую сестру, чем за мать. Сейчас от ее красоты не осталось и следа. Она была
старушкой, хотя держалась прямо и манеры ее оставались элегантными. Я видел, что
какое-то горе сокрушило ее, разбило все ее будущее, а в настоящем она не нашла
ни мира, ни спокойного подчинения неизбежным обстоятельствам. Она подчинилась
им, как трагедии. Печальный, померкший взгляд когда-то красивых глаз ничего не
выражал, кроме горечи, разочарования и безнадежности.
Я задумался о ее судьбе, о том, зачем это олицетворение безнадежности поедет в
оазис Дартана, как получил ответ сразу на все свои вопросы о ней. Взгляд,
который она бросила на сына, подметив его обожающий взор, устремленный на И.,
взгляд, точно в зеркале отразивший обожание Деметро, был разгадкой для меня.
Мать, обожавшая сына, пережила его обновление и переход в ученики Раданды, И. и
Грегора как собственную личную драму, как разорение и опустошение собственного
сердца. Любя его глубоко, она не сопротивлялась его стремлениям. Она сошла с его
пути и не нашла себе места во вселенной, где могло бы ее сердце зацепиться за
какой-нибудь труд или радость, чтобы включиться в общую жизнь людей. Крах личной
привязанности сделал ее тенью Деметро, и все в его пути казалось ей гибелью
собственной жизни.
Мне было глубоко жаль несчастную женщину, но я понимал, что никто ничего не мог
сделать, чтобы облегчить ей ее путь, где без полной власти над обожаемым сыном
она успокоиться не могла. Ее "я", "я", "я" давило ее со всех сторон.
Я перевел глаза на сидевших по другую сторону Деметро сестер-математиков, и
сердце мое радостно дрогнуло, точно я соприкоснулся с источником живой воды. И
Роланда, и Рунка, как пылающие цветы, испускали силу тепла, мира, энергии. Не
только прежней неудовлетворенности не было в лице младшей, не только жажды опеки
и поддержки со стороны старшей не искала младшая, но она как будто была впереди
по лившимся от нее струям спокойной энергии.
Трапеза была окончена, мы вышли все вместе вслед за Радандой и И. и направились
к дому Деметро. Мне пришлось идти рядом с Леокадией. Женщина, очевидно,
почувствовала мое доброжелательство к ней, так как не прошло и нескольких минут,
как она мне сказала:
- Благодарю Вас за то, что Вы простили мне и моему сыну тот малопочтительный
прием, который мы оказали Вам в нашем доме, хотя и знали, что Вы пришли к нам от
Учителя.
- Стоит ли вспоминать об этом неудачном поступке, который так давно был и не
оставил никакого следа горечи в моем сознании? Если в эту минуту он всплыл в
Вашей памяти, то только для того, чтобы Вы ярче и глубже подумали, как много раз
мы теряем важные и нужные нам встречи только потому, что не вдумываемся вообще в
великий смысл нашего дня, который весь только и состоит во встречах и подготовке
к ним. Я прошу Вас не огорчаться прошлым. Оно не существует более, Вы сами
восстанавливаете его из праха энергией Ваших психических сил. Если бы Вы могли
ясно видеть, как мутится Ваш дух в эту минуту в страстях скорби, горечи и
беспокойства и как они мешают Вам проливать радость и ловить Свет, который
окружает Вас и течет к Вам целыми реками от И.! Но кора Вашего упорного
устремления только на одну рану сердца: "Сын отошел, для меня нет ничего больше
