Хоть бы узнал сперва!" С одной стороны, его обрадовало, что он с таким
блеском сработал, с другой... очень вдруг обеспокоила легкость, с какой
завоевалось сердце женщины. То обстоятельство, что он, оказывается, уме-
ет действовать, если потребуется, навело его на мысль: а не лучше ли - с
такой-то напористостью - развернуться у себя дома? Ведь есть же и там
женщины... не циркачки. Есть одна учительница, вдова, красавица, степен-
ная, на хорошем счету. Почему, спрашивается, так же вот не прийти к ней
вечерком и не выложить все напрямик, как сегодня? Ведь думал он об этой
учительнице, думал, но страшился. А чего страшился? Чего страшиться-то?
"Так-так-так...- Чередниченко прошел вдоль приморской улицы до конца,
до порта, повернул назад. Хуже нет, когда в душу вкралось сомнение!
Тем-то, видно, и отличаются истинно сильные люди: они не знают сомнений.
Чередниченко грызло сомнение.- Скрыть, что она циркачка, конечно, можно,
только... А характер-то куда деваешь? Его же не скроешь. Замашки-то цир-
каческие, они же останутся. Ведь он у нее уже сложился, характер,совер-
шенно определенный, далекий от семейных забот, от материнства, от уюта.
Ну, обману я людей, скажу, что она была, допустим, администраторша в
гостинице... Но себя-то я не обману! На кой черт себя-то обманывать?!
Ведь она, эта преподобная Ева, столько, наверно, видела-перевидела этих
Адамов, сколько я в уме не перебрал баб за всю жизнь. Она, наверно, да-
вала жизни... с этим своим пушком на губе.- Уже теперь не сомнение, а
раскаяние и злость терзали Чередниченко. Он ходил вдоль приморской ули-
цы, сжав кулаки в карманах пиджака, долго ходил, не глазел на встречных
женщин, весь ушел в думы. "Так, так, так... Значит, обрадовался - сразу
покорил! А она, наверно, счас богу молится: нашелся один дурак, замуж
взять хочет. А то - будь она на хорошемто счету - не нашелся бы никто до
двадцати шести лет! Эка... Вывез Николай Петрович царевну из-за синих
морей, елки зеленые! Все с ней: "поматросил да бросил", а один долдон в
жены себе определил. А потом выяснится, что она рожать не может. Или ху-
же: переспит с кем-нибудь, забеременеет, а скажет - от меня. И нечего ее
винить, у нее это как алкоголизм: потребность выработалась - обновлять
ощущения. А начни потом разводиться, она потребует полдома... Иди дока-
зывай потом судьям, что я ее... с канатов снял. Можно сказать, разгреб
кучу-мала и извлек из-под самого низа... сильно помятую драгоценность,-
Опять вспомнилась Чередниченко вдовая учительница в их городке... И он
чуть не взялся за голову: каких глупостей мог наворотить! Ведь вывез бы
я эту Еву домой, вывез, она бы мне там устроила парочку концертов, и
тогда - завязывай глаза от стыда и беги на край света. Насмешил бы я го-
родок, ай, насмешил! Да приехай ты домой, дурак ты фаршированный, возьми
такую же бутылочку винца или лучше коньяку, хороших конфет и иди к учи-
тельнице. Поговори обстоятельно, тем более она тебя знает, что ты не
трепач какой-нибудь, не забулдыга, а на хорошем счету... Поговори с че-
ловеком. Ведь умеешь! Ведь скоро диплом в карман положишь - чего же
ждатьто? Страдатель, елки зеленые!"
Опять долго не мог заснуть Чередниченко - думал о вдовой учительнице.
Мысленно жил уже семейной жизнью... Приходил с работы, говорил весело:
"Мать-порубать!" Так всегда говорил главный инженер мебельной фабрики,
получалось смешно. Ездил на маевку с женой-учительницей, фотографировал
ее... Воровато, в кустах, выпивал с сослуживцами "стременную", пел в ав-
тобусе "Ревела буря, гром гремел...". Думал о детях - как они там с баб-
кой? Но он - то еще ничего, базланил с мужиками про Ермака, а вот же-
на-учительница, он видел краем глаза, уже вся давно дома - с детьми, ей
уже не до веселья - скорей домой! Да нет, черт побери, можно устроить
славную жизнь! Славнецкую жизнь можно устроить.
Он так усладился воображением, что и циркачку вспомнил как далекий
неприятный грех. Попробовал посадить на маевке вместо жены-учительницы
жену-циркачку... Нет, циркачка там никак не на месте. Чужая она там.
Начнет глазами стрелять тудасюда... Нет!
"Как же быть завтра? Не ходить совсем к цирку? Неудобно. Явился, на-
говорил сорок бочек - и нету. Нет, схожу увижусь... Скажу, что срочно
отзывают на работу, телеграмму получил. Уеду - спишемся, мол. И все. И
постараться не попасть ей на глаза в эти дни на улице. Они скоро уедут".
С тем и заснул Чередниченко. И крепко спал до утра. Во сне ничего не
видел. На другой день Чередниченко загорал на пляже... Потом, когда
представление в цирке началось, пошел к цирку.
Служитель встретил Чередниченко, как родного брата.
- Вам письмишко! - воскликнул он, улыбаясь шире своей шляпы. И погро-
зил пальцем: - Только наших не обижа-ать.
Наверно, еще хотел получить трешку.
"фигу тебе,- подумал Чередниченко.- Жирный будешь. И так харя-то
треснет скоро".
Письмецо было положено в конверт, конверт заклеен. Чередниченко не
спеша прошел к скамеечке, сел, закурил...
Под брезентовым куполом взвизгивала отвратительная музыка, временами
слышался дружный смех: наверно, длинноволосый выкомаривает.
Чередниченко, облокотившись на спинку скамьи, немного посвистел...
Конверт держал кончиками пальцев и слегка помахивал им. Поглядеть со
стороны, можно подумать, что он, по крайней мере, раза три в неделю по-
лучает подобные конверты и они ему даже надоели. Нет, Чередниченко вол-
новался. Немного. Там где-то, внутри, дрожало. Неловко все-таки. Если,
положим, ему пришла такая блажь в голову - идти сватать женщину, то при
чем здесь сама эта женщина, что должна будет, согласившись, остаться с
носом?
Чередниченко вскрыл конверт.
На листке бумаги было написано немного... Чередниченко прочитал. Ог-
лянулся на цирк... Еще раз прочитал. И сказал вслух, негромко, с облег-
чением:
- Ну вот и хорошо.
На листке было написано:
"Николай Петрович, в сорок лет пора быть умнее. Ева".
А ниже другим почерком - помельче, торопливо: "А орангутанги в Турции
есть?"
Чередниченко еще раз прочитал вторую фразу, засмеялся:
- Хохмач.- Он почему-то решил, что это написал клоун.- Ну, хохмач!..
У меня совесть есть, дорогой мой, совесть. Вам этого не понять.
Чередниченко встал и пошел по улице - в сторону моря. Мысленно отве-
чал Еве: "Умнее, говоришь? Да как-нибудь постараемся, как-нибудь уж бу-
дем стремиться, Игнатий Евович. Все мы хочем быть умными, только находит
порой такая вот... Как говорят, и на старуху бывает проруха. Вот она,
проруха, и вышла. Советуешь, значит, быть умнее Николаю Петровичу? Ах,
дорогуша ты моя усатая! Хотя, конечно, ты же по веревке умеешь лазить,
кому же и советовать, как не тебе - "мне сверху видно все"! Ты лучше по-
советуй длинноволосому, чтоб он с другой какой-нибудь не ушлепал сегод-
ня. А то ушлепает, будешь одна куковать вечер. А тебе вечер просидеть
одной никак нельзя. Как же! Жизнь-то дается один раз, тело пока еще
гнется, не состарилось. Как же вам можно вечер дома посидеть! Нет, это
никак невозможно. Вам надо каждый день урывать - "ловите миг удачи"! Ло-
вите, ловите... Черти крашеные".
Чередниченко опустил конверт в мусорную урну, вышел на набережную,
выпил в ларьке стаканчик сухого вина, сел на лавочку, закурил, положил
ногу на ногу и стал смотреть на огромный пароход "Россия". Рядом с ним
негромко говорили парень с девушкой.
- Куда-нибудь бы поплыть... Далеко-далеко! Да?
- На таком, наверно, и не чувствуешь, что плывешь. Хотя в открытом
море...
"Давайте, давайте - плывите,- машинально подхватил их слова Чередни-
ченко, продолжая разглядывать пароход.- Плывите!.. Молокососы".
Ему было очень хорошо на скамеечке, удобно. Стаканчик "сухаря" прият-
но согреваА грудь. Чередниченко стал тихонько, себе под нос, насвисты-
вать "Амурские волны".
Василий Шукшин. Приезжий
Против председателя сельсовета, боком к столу, утонув в новеньком не-
объятном кресле (председатель сам очень удивился, когда к нему завезли
эти мягкие, пахучие громадины - три штуки! "Прям как бабы хорошие", -
сказал он тогда) сидел не старый еще, седой мужчина в прекрасном светлом
костюме, худощавый, чуть хмельной, весело отвечал на вопросы.
- Как это? - не мог понять председатель.- Просто - куда глаза глядят?
- Да. Взял подробную карту области, ткнул пальцем - Мякишево. Мгм,
Мякишево... Попробовал на вкус - ладно. Приезжаю, узнаю: речка - Мятла.
О господи!.. еще вкуснее. Спрашивается, где же мне отдыхать, как не в
Мякишеве, что на речке Мятле?
- Ну, а на юг, например? В санаторий...
- В санаториях - нездорово,
- Вот те раз!..
- Вы бывали?
- Бывал, мне нравится.
- А мне не нравится. Мне нравится, где не подстрижено, не заплева-
но... Словом, у вас возражений нет, если я отдохну в вашем селе? Паспорт
у меня в порядке...
- Не нужен мне ваш паспорт. Отдыхайте на здоровье. Вы что, художник?
- Председатель кивнул на этюдник.
- Так, для себя.
- Я понимаю, что не на базар. Для выставки?
Приезжий улыбнулся, и улыбка его вспыхнула ясным золотом вставных зу-
бов.
- Для выставки - это уже не для себя.- Ему нравилось отвечать на воп-
росы. Наверно, он с удовольствием отвечал бы даже на самые глупые.- Для
себя - это в печь.
- Для чего же тогда рисовать?
- Для души. Вот я стою перед деревом, положим, рисую, и понимаю: это
глупо. Меня это успокаивает, я отдыхаю. То есть я с удовольствием убеж-
даюсь, что дерево, которое я возымел желание перенести на картон, никог-
да не будет деревом...
- Но есть же - умеют.
- Никто не умеет.
"Здорово поддавши, но держится хорошо",- отметил председатель.
- Мда...
- Вы не подскажите, у кого бы я мог пока пожить? Пару недель, не
больше.
Председатель подумал... И не заметил, что, пока соображал, успел от-
метить прекрасный костюм художника, золотые зубы, седину его, умение
держаться...
- Пожить-то? Если, допустим, у Синкиных?.. Дом большой, люди привет-
ливые... Он у нас главным инженером работает на РТСе... Дом-то как раз
над рекой, там прямо с террасы рисовать можно.
- Прекрасно!
- Только, знаете, он насчет этого - не любитель. Выпивает, конечно,
по праздникам, а так... это... не любитель.
- Да что вы, бог с вами! - воскликнул приезжий.- Это я ведь так - с
дороги... Не побрит вот еще...- А так я ни-ни! Тоже по праздникам: пер-
вое января, Первое мая, седьмое ноября, День шахтера, День железнодорож-
ника...
- Ну, это само собой,
- Вы тоже в День железнодорожника?
Председатель засмеялся: ему нравился этот странный человек - наивный,
простодушный и очень не глупый,
- У нас свой есть - день борозды. А вы что, железнодорожник?
- Да. Знаете, проектирую безмостовую систему железнодорожного сообще-
ния.
- Как это - безмостовую?
- А так. Вот идет поезд - нормально, по рельсам. Впереди - река. А
моста нет. Поезд идет полным ходом...
Председатель пошевелился в кресле:
- Ну?
- Что делает поезд? Он пла-авненько поднимается в воздух, перелета-
ет,приезжий показал рукой,- через реку, снова становится на рельсы и
продолжает путь.
Председатель готов посмеяться вместе с приезжим, только ждет, чтобы
тот пригласил.
- Представляете, какая экономия? - серьезно спрашивает приезжий.
- Это как же он, простите, перелетает? - Председатель все готов пос-
меяться и знает, что сейчас они посмеются.
- Воздушная подушка! Паровоз пускает под себя мощную струю отработан-
ного пара, вагоны делают то же самое - каждый под себя,- паровоз подает
им пар по тормозным шлангам... Весь состав пла-авненько перелетает ре-
ченьку...
Председатель засмеялся; приезжий тоже озарил свое продолговатое лицо
ясной золотой улыбкой.
- Представляете?
