вспыхнуло ярче. Обрушился деревянный трап, служивший для выхода.
Сознание начало мутиться у Бернардито - в кубрике было жарко,
как в горящей печи. Но уже спустилась веревочная лестница, и
Антони бросился на помощь корсару. Вдвоем они подтащили
громадное тело Карнеро к лестнице и обмотали его гибкой
стремянкой. Люди наверху вытащили раненого и обгоревшего Карнеро
наружу, а следом выбрались из люка и оба человека. Вскоре негры
погасили огонь в кубрике.
Отдышавшись, Бернардито обошел корабль. Пожар не причинил
непоправимых разрушений, но для полного восстановления судна
требовалось не меньше двух-трех месяцев. Новый капитан корабля
обратился к негритянскому вождю Майни-Мфуму:
- Собери своих людей на корме. Я скажу им несколько слов.
Когда сотня негров собралась на юте, а десятка два воинов
расположились на реях бизань-мачты, капитан поднялся на бочку.
Молодой военачальник Майни-Мфуму стал рядом с ним. Антони принес
корабельный фонарь, люди увидели седого воина в обгорелом плаще
и с черной тряпицей на лице. Наступила полная тишина.
- Воины славного племени баконго, сыны басунди, майомбе,
батоке и других племен священного Конго! - начал капитан, и
Антони слово в слово переводил его речь на язык киши-конго. - Мы
воевали и победили, потому что действовали согласно и каждый
поступал так, как ему было приказано. Но это только половина
дела. Нужно починить корабль и отплыть с острова. Я поведу вас
на родину. Если мы останемся здесь, придут новые корабли с
пушками, и белые солдаты вернут вас в рабство. Кто из вас желает
этого, воины?
Выждав, пока стих ответный ропот, Бернардито продолжал:
- Я научу вас, как починить этот корабль, но работать придется
быстрее, чем вы вчера работали на берегу, обманутые
работорговцем О'Хири. Теперь не пачка табаку, а свобода зависит
от ваших рук. Поняли вы меня, мои дети?
По рядам прокатился шум одобрения.
- Так знайте же, что я - строгий и требовательный отец. У
меня есть шестеро испытанных друзей из ваших племен. Это мои
старшие дети Нгуру, Тоопи, Мгомбу, Нгано, Тимбу и Нори. Молодой
вождь Майни-Мфуму и эти шесть человек будут руководить вами.
Тот, кто не будет выполнять их приказаний, не вернется к водам
Конго. Три полные луны нужно для того, чтобы корабль мог опять
поднять паруса. Спроси своих воинов, Майни-Мфуму, все ли поняли
мои слова?
- Продолжай, отец, - сказал молодой вождь. - Ты друг черного
народа. Каждый твой совет будет законом для людей баконго.
- Пусть теперь люди, неразумно приплывшие на корабль, садятся
в шлюпки и возвращаются на берег. Прикажи воинам сломать лагерь
и построить себе хижины для жилья, какие вы делали у себя на
родине. А завтра начнем работать: нельзя откладывать починку
корабля.
- Посмотри туда, отец! - воскликнул вдруг Майни-Мфуму,
указывая в сторону ущелья.
Там, над лесом, подымалось зарево. Его красный отблеск
смешивался с лучами рассвета. Горела хижина островитян.
На склоне горы, среди лесных зарослей, спускался по тропе
отряд воинов. Впереди цепочки шагал Нгуру с мешком на плече.
Женщины на берегу приветствовали отряд громкими криками радости.
Три тяжелые шлюпки "Глории" уже перевезли на берег негров с
корабля. В лучах разгоравшегося дня черные люди с упоением
рушили вышки, выворачивали колья частокола, ломали ворота и
навесы. Майни-Мфуму сообщил капитану, что в воде ночные пловцы
повстречали и утопили нескольких матросов, которые пытались
спастись вплавь. Но и среди негров было немало жертв: несколько
десятков людей утонули и достались морским хищникам.
Отряд Нгуру подошел к воде. Черный великан сел в шлюпку и
бросил в нее свой мешок. Нгуру был легко ранен пистолетной пулей
из окна хижины. Бернардито встретил его у трапа "Глории",
потрепал по плечу и вопросительно поглядел на тяжелый мешок.
Черный воин с торжеством встряхнул мешок, и из него со стуком
вывалился на палубу десяток голов... Новый капитан "Глории"
отвернулся и, к большому разочарованию Нгуру, который
намеревался выставить эти трофеи для всеобщего обозрения, велел
выбросить мешок за борт.
Когда мешок со всем его содержимым погрузился в пучину,
Бернардито многозначительно переглянулся с Антони и проговорил
со вздохом:
- Видимо, эти плохие негры так и не сумели оценить хорошее
отношение мистера О'Хири, его назидательные уроки и пачку
табаку!..
Дни пещерного заточения Доротеи и Чарльза кончились. Но они
были необыкновенными, эти тревожные дни в полусумраке, озаренном
красным жаром тлеющих углей.
Мальчик, приученный своим воспитателем к суровой сдержанности,
не знал ласки. Заповедное слово "мама" он произносил сначала
робко и стыдливо, преодолевая какое-то огромное внутреннее
сопротивление, испытывая чувство смущения и даже страха. Потом
это прошло, прошло быстро: слишком велик был у матери запас
душевного тепла и страстной нежности. Волшебное слово все чаще
слетало с губ Чарльза.
Доротея не задела, не оскорбила детской стыдливости сына,
потому что сама носила это чувство в себе. Не словами, а глазами
говорила, выливалась наружу ее любовь. От наблюдательных
материнских глаз не укрылась ни одна мелочь. Они сразу увидели,
что сын вырос в заботливых, умных руках. После первых вспышек
материнской страстности женщина нашла в себе силы победить
ревность к воспитателю сына и почти не нарушала привычного
уклада жизни мальчика. Она заняла между мальчиком и старым
Бернардито какую-то свою, особую позицию, ничего не требуя,
кроме права не разлучаться с ребенком. Если в редкие часы
появления Бернардито в пещере он отсылал мальчика с каким-нибудь
поручением, у женщины появлялось в глазах выражение птицы, перед
взором которой охотник вынимает ее птенцов из гнезда. И старый
корсар старался реже прибегать к услугам маленького помощника.
Бернардито заметил, что ни одна посудина, ни один предмет в
пещере не переставлены с места на место, только очень тщательно
вычищены и накрыты. Вся одежда капитана, развешанная на стенных
колышках, была починена и высушена. Для него и Антони женщина
сшила удобную кожаную обувь, в то время как на ногах Чарли
по-прежнему красовались грубоватые изделия самого капитана. Все
это подмечал Бернардито, и однажды, в напряженный час наблюдения
с дерева за лагерем невольников, он неожиданно для Антони
проговорил про себя:
- Она необыкновенная женщина, эта Доротея Ченни, а Джакомо
просто безмозглый осел...
Антони удивленно повернулся к своему спутнику, но тот уже грыз
сухой стебелек и сосредоточенно рассматривал пистолетный курок.
Доротея, оставаясь наедине с Чарльзом, старалась победить
тревогу за исход боев на острове и за судьбу брата. Она тихонько
пела своим прозрачным голосом детские негритянские песенки, шила
и чинила одежду, а мальчик лежал рядом на шкуре и смотрел на
мать. Он силился вспомнить что-то давнишнее и смутно, будто
восстанавливая в памяти сновидения, видел зеленую лужайку около
большого дома с двумя башнями... Потом все расплывалось, в
памяти возникали страшные сказки Бернардито, и он принимался
пересказывать их матери. Все сказки пересказал мальчик: про
сокровища в пещерах и про ночные сражения пиратских кораблей,
про грозного Одноглазого Дьявола, и про холодные страны северных
королей, про рыцарей и злодеев.
И оказалось, что мать и сама знает многие из них, знает даже
сказку про коварного Леопарда, только сама не рассказывает, а
про Леопарда не захотела и слушать. Она знала другие сказки -
про черных людей на великой реке, про их грозных богов и
мстительных жрецов, про королей с золотыми обручами на лбу и
величавых черных воинов в длинных узких ладьях с высокими
носами, скользящих по широким речным водам. Она рассказывала про
жирафов, антилоп и гиппопотамов, про львов и огромных черепах,
про удивительных птиц и белого слона, которому молятся жрецы
баконго... Ручей в тоннеле журчал и мешался с голосом матери;
мальчик засыпал, положив голову к ней на колени, Теплые ладони
осторожно касались его лица. Негритянская песенка еще долго
звучала... Голос все удалялся, таял в светлой синеве и наконец
совсем растворялся в сонном небытии... Да, они были счастливыми,
эти долгие часы в пещерном полумраке!
Бернардито вел Доротею и Чарльза к бухте. Уже не нужно было
ходить крадучись, таиться и говорить шепотом. Звонкий голос
мальчика разносился по лесу. Он бежал впереди, а Бернардито
помогал Доротее переступать через поваленные деревья и
каменистые осыпи. Она была в странной, необыкновенной одежде.
Бернардито принес ей из капитанской каюты "Глории" несколько
голубых шелковых занавесей - единственную легкую ткань,
попавшуюся ему под руку. Из них Доротея сшила себе подобие
бурнуса, какие носят женщины некоторых африканских народов. Она
обулась в самодельные сандалии, как древняя спартанка, заколола
волосы костяным гребнем, завернулась в свой бурнус и вышла на
солнечный свет вместе с сыном и высоким моряком. Он годами
сберегал для подобного торжественного выхода свою треугольную
шляпу и старый морской камзол.
По дороге к бухте Доротея рассказала, что мистер Фред уступил
Чарльзу свое родовое имение и титул, а сам под именем Альфреда
Мюррея уехал в Америку. Благодаря этим обстоятельствам хозяином
Ченсфильда стал Грелли.
- Значит, впереди нас бежит вприпрыжку не кто иной, как его
светлость законный виконт Ченсфильд? - задумчиво проговорил
Бернардито. - Фред поступил разумно. Он выиграл время, спас
женщину и вышел невредимым из когтей Леопарда. Мнимая гибель
ребенка тогда развязывала руки Грелли.
- Я не хочу вспоминать о нем, - тихо произнесла Доротея.
Перед путниками открылась просторная бухта с вырубленными
участками леса. Здесь кипела работа. Строились хижины, отцы
семейств собирали своих домочадцев и сирот под кровом новых
жилищ. "Глория" стояла у самого берега и имела довольно жалкий
вид. Голубая гладь бухты отражала почернелый корпус, сломанные
мачты, рухнувший мостик и путаницу в снастях. Навстречу капитану
и его спутнице раздавались радостные приветствия. Антони махал
шляпой с корабельного борта. В этой высокоторжественной
обстановке Бернардито, Доротея и Чарльз ступили на палубу
"Глории".
- Наша старая хижина сгорела, - сказал Бернардито. - На время
ремонта судна вам придется довольствоваться жизнью в палатке на
берегу, синьора.
- Капитан Бернардито... - заговорил было Антони и сразу
осекся под предостерегающим взглядом моряка: капитан просил не
называть его при мальчике настоящим именем.
Поминальную надпись на скале затянуло мхом, и Чарльз не знал о
ее существовании; имя самого мальчика капитан стал произносить
лишь в последнее время, уже не рискуя вызвать словом "Чарльз"
воспоминаний о прошлом...
Но укоризненный взгляд, брошенный капитаном на покрасневшего
Антони, опоздал! Мальчик резко обернулся и пристально глядел на
"дядю Тобби".
- Чарли, - неуверенно произнес старый моряк, - помнишь, ты
обещал мне не бояться, если одноглазый капитан придет на остров?
- Помню, - отвечал мальчик, - я и не боюсь его. Знаешь, дядя
Тобби, я уже давно догадался, что ты рассказывал про себя, но не
хотел тебе говорить об этом. Мама! Наш дядя Тобби - это и есть
сам Одноглазый Дьявол, понимаешь, мама?
- Да, мой дорогой синьорито, теперь ты проник в мою тайну. А
знаешь ли ты, что у старого Бернардито есть маленький сын?
- Знаю! - радостно закричал мальчик и кинулся на шею
капитану. - Зачем ты так долго скрывал это, отец?
Бернардито отступил в сильном смущении. Он никак не ожидал,
что мальчик так ложно истолкует его слова. А Чарльз, прижавшись
к его груди, говорил торопливо и сбивчиво:
- Я все понял, отец, я давно все понял! Люди ненавидели тебя и
считали злодеем. Потому ты молчал и скрывал от меня правду.
Голос мальчика дрожал. Слезы катились у него из глаз на старый
камзол Бернардито. Капитан крепко сжимал его в объятиях и не
смел произнести ни слова. Он искал взглядом Доротею, и взор его
