вкусно - огурчики, селедочка, салатик, колбаска, все как положено, на что,
конечно, Сане лучше не глядеть, только соблазн и искушение (Вера, жена
Рената, расстаралась). И все стали обтекать Алю, отдельную, в темном платье,
как вода обтекает камень, перемещались в неуправляемом броуновском движении,
притягивались и отталкивались, заговаривали неуверенно, а она сидела, гордо
подняв голову, смиренная, отвечала тихо.
Мы как будто в чем-то провинились перед ней, и Ренат, именинник, тоже
был как провинившийся, скучный, ходил боком, беспокойно косясь на Алю, почти
торжественную, на нас смотрел исподлобья, не зная, как себя в данном случае
вести.
На самом деле, конечно, никакой нашей вины не было, да и что мы могли
сделать? Саня и прежде исчезал - на два, на три дня, а то и на неделю, но,
слава Богу, в конце концов обязательно объявлялся, пьяный еще или уже
протрезвевший, мы к этому привыкли и не особенно удивлялись, но для Али,
новой его жены (прежде другая была), всего ничего и прожито вместе - для нее
это было внове.
Такой сюрприз.
Сами посудите: вдруг исчезает муж, внезапно, день, второй, третий, а то
и неделя проходит - ни ответа, ни привета... Полная неизвестность: жив, нет,
никто ничего не знает - ни друзья, ни родители, никто!.. А между тем человек
собирался переходить на другую работу, с повышением в должности, с большой
прибавкой в зарплате, и нате вам!..
Но дело даже не в этом. Самое поразительное - это Аля уже потом, когда
все выпьют, довольно крепко, словно стараясь заглушить чувство вины перед
ней, будут пить, словно прижигая в себе, - самое поразительное, скажет Аля,
что пропал Саня именно тогда, когда Але было хуже всего, она просто в шоке
была. Вот Вера, лучшая подруга может подтвердить.
Все знали, что у Али две недели назад умерла мать - внезапно, инсульт,
а ведь казалась совершенно здоровой, энергичной, всем бы так, и ничего у нее
не болело, да и не старая совсем - всего пятьдесят три.
К тому же нужно было знать, кем она была для Али! Та ее боготворила,
души в ней не чаяла. Не мать, а ближайшая подруга. Редкий случай. Вера
рассказывала, что Аля чуть-чуть не помешалась, хотела руки на себя наложить,
места себе не могла найти, жуткое состояние...
Саня первое время постоянно был при ней, еду готовил, ухаживал, как за
больной, в общем все как надо. И вот...
Алю, конечно, было жаль.
Если б она еще знала, что за Саней такое водится, на нее, может, не так
сильно подействовало. Но женаты они были совсем недавно, да Саня, надо
сказать, и держался последние два года хорошо, просто замечательно держался.
Вдруг такая феноменальная выдержка у него обнаружилась - кто бы мог
подумать? Может, это даже именно Алино влияние. Может, человек так увлекся,
что все старые слабости от него отстали.
Сколько раз они за это время собирались, но Саня ни разу не сорвался,
несмотря на все опасения. Вообще ни капли! Приносил в сумке бутылку пепси,
ставил перед собой и потягивал весь вечер, чокаясь, когда требовалось, и
даже время от времени провозглашая тосты, как он это умел. А когда все
хмелели и затягивали какую-нибудь любимую песню, он и тут был на уровне - не
просто подтягивал, а даже и запевал, и всем казалось, что он ничем от других
не отличается, что он такой же бухой, как и все, это замечательно, когда
никто не отличается и не выделяется, а если и выделяется, то как раз в
сторону большего подпития, что как раз за Саней и водилось, но только ему
нельзя было, потому как стоило принять хоть каплю, то он сразу же заводился
и остановить его потом было уже трудно.
Никто на его пепси не посягал, все знали, что это е г о пепси. Все
делали вид, что не замечают, ч т о он пьет, - замечательную деликатность
проявлял народ, даже Эдик, который без хохм прожить не мог, записной был
шутник, но и он воздерживался. А когда один раз не выдержал, вякнул что-то,
то потом сам не рад был - так все на него посмотрели. Хотя никто ни о чем
заранее не договаривался, само собой получилось, а все потому что б е р е г
л и Саню. Любили его, вот и берегли.
У нас ведь так: вольному воля... Хочешь пьешь, хочешь не пьешь. И если
бы Саня сам себе зарок не дал, то ему бы никто и не препятствовал, даже
напивайся он хоть до бесчувствия, что и случалось с ним во времена оные (а с
кем не случалось?). Нет, конечно, могли и остановить, припрятать в случае
чего бутылку, но до этого дело доходило редко, а если что и происходило с
Саней, то мы тут же узнавали, так как мать Сани тотчас же начинала
обзванивать каждого из нас - не задержался ли он у кого. И мы тоже начинали
звонить, искать по старым и новым знакомым, поминая Саню недобрым словом.
Саню было жалко, но и мать его тоже было жалко.
Но если честно, то Санины исчезновения, хоть и доставляли всем изрядное
беспокойство, мало ли чем может кончиться, когда он в таком, почти
невменяемом состоянии (может, отключка и не самое страшное), не
воспринимались нами как что-то роковое и пагубное, скорей как милая и
безобидная слабость.
Словно это была какая-то игра, в которой все принимали участие: Саня
напивался и прятался, а мы беспокоились и искали. Каждый звонил другому и
сообщал с горечью, что вот Саня опять исчез, скорей всего, снова запил, и
если кто что узнает, то чтобы обязательно позвонили его родителям или жене,
тогда еще не Але, а Наташе.
Все звонили и беспокоились, все искали и обсуждали, а Сани не было. Не
было и не было, пока он наконец не появлялся, дома или у кого-нибудь из нас,
прямо скажем, не в лучшем виде, и сразу становилось понятно, что все-таки
это не игра, а может, даже болезнь, от которой Саню надо срочно спасать. С
помощью ли гипноза или "торпеды", или еще чего-то, что на этот случай
придумала заботливая медицина.
Опять же если честно, то Саня даже в пьяном виде не производил такого
уж неприятного впечатления, как некоторые, в которых сразу вскипает агрессия
и всякая прочая гадость. Такое мы тоже видали. Но Саня как был симпатягой,
так и оставался, разве что только больше, чем другие, раскрепощался,
свободным становился, просто на зависть. Ведь каждый из нас мечтал внутри
себя стать свободным, свободным и естественным, и не думать о всякой ерунде,
которой полным-полно в этой жизни и от которой, признаться, в какой-то
момент начинает воротить, как в состоянии самого жуткого похмелья.
Нет, Саня казался тихим ангелом, ласковым агнцем, чуть что,
приближалось или накрывало его, так он тотчас же исчезал незаметно, и потом
скрывался по неизвестным местам, забивался в какое-нибудь никому неведомое,
кроме него, логово. И только слухи доходили: Саню видели там-то и там-то, у
того-то или той-то, в виде не очень потребном, но видели же! Значит, не
совсем он исчезал. Не окончательно. Какая-то своя траектория у него была.
Тут больше всего озадачивает, что мы не только привыкли к Саниным
исчезновениям, но как будто даже и ждали их, интересовались, перезваниваясь
время от времени или при встречах: "Ну как там Саня?" И если долго ничего не
происходило, то испытывали нечто вроде, стыдно признаться, разочарования,
где-то там, в самой глубине, не отдавая себе отчета.
Разумеется, никто и никогда об этом даже словом не обмолвился,
понимали, что н е т о, так что поглубже, подальше упрятывали, если вдруг
прояснялось. В само деле: человек болен, ясно же, а мы вроде как радуемся
его болезни. Радуемся, впрочем, сильно сказано, но все равно: не будь
Саниных исчезновений, запоев, пропаданий и всяких кунштюков, о которых потом
ходили всякие слухи и легенды, не будь звонков, расспросов и тому подобного,
с ним связанного, жизнь наверняка была показалась бы более пресной и
скучной.
Или, если угодно, еще более кощунственно: мы словно получали в кровь
очень сильный витамин, узнавая про очередное Санино пропадание. Кровь как
будто согревалась, быстрее струилась по жилам. Как подпитка всему организму.
Бог его знает, почему так, никто из нас не был настолько порочен, чтобы
желать зла ближнему, нет, мы ведь всерьез тревожились за Саню, даже выходили
через Левушку Рубина, который сам был отличным врачом, на хорошего
психотерапевта-нарколога, который лечил гипнозом, договаривались о Сане,
даже раз или два он был у него на сеансе, но потом все равно срывалось, и не
по нашей вине. Просто Саня на какой-то стадии, словно почуяв опасность для
какой-то своей тайной планиды, ускользал, уходил в подполье, как опытный
конспиратор. Вроде как он не хотел чтобы его лечили, нарочно дразня нас
своими выпадениями, хотя и говорил, что с радостью, что ему самому надоело,
что надо обязательно, потому что... все нормально, нормально, а потом вдруг
- провал, пустота, прочерк, темнота... Будто из ямы вылезаешь. Понятно
почему... Человек должен отвечать за свои действия.
Должен или не должен?
Ясно, что это была болезнь, но вот никто, между прочим, Саню ни разу
пьяницей или алкоголиком не назвал, ни в раздражении, ни вообще. Словно это
у него что-то другое было, не такое банальное, да и не болезнь вовсе, а
странность (а не странен кто ж?). Ну да, игра, хотя ничего себе игра, когда
тебя разыскивают чуть ли не с милицией, родители на этом сколько седых волос
заработали, одна жена ушла, другая... Вот она, сидит в гордом одиночестве
посреди никак не разгорающегося веселья (именно из-за него, из-за Сани)...
Но что, может быть, самое интересное и загадочное - что все мы даже как
будто немного завидовали Сане. Сами-то мы никуда не пропадали, не могли или
не хотели, не дано было, не умели, опасались, чувствовали себя не вправе, то
есть как бы на жесткой привязи, на коротком поводке, а главное - н а д ней,
получалось, над этой самой жизнью, горькой и сладкой одновременно, манящей и
ускользающей между пальцами...
Однако кому-то же удавалась она!
И Саня Рукавишников, один из нас - сорвало и понесло, несет в самой
быстрине, с головой, не оглянуться, не опомниться. С оборванными постромками
- летит, летит...
Где он и что, неизвестно, но почему-то кажется, что именно там -
истинное, настоящее!
Саня - хитрец. Словно демон-искуситель, притаился и дразнит, дразнит
из-за плеча, манит нас из своего (только бы жив!) укрома. И вовсе не икается
ему, что мы из-за него с ума сходим. Пропавший - он всем нам, как заноза,
саднит и саднит.
В общем, получается, что мы поднимаем рюмки за здоровье Рената
(все-таки его день рождения) - давай, Ренат, будь! - а думаем о пропавшем
Сане и отводим глаза, стараясь не смотреть на его жену Алю в темном, почти
траурном платье, строгую, красивую, с аккуратно уложенными золотистыми
волосами - в укор всем нам.
Ренат недавно вернулся из Испании, еще полон впечатлений, рассказывает
про корриду, про Эль Греко, про... Ренат приносит еще одну, запотевшую, из
холодильника. А какое там вино, сколько самых разнообразных напитков, глаза
разбегаются, и ни одного пьяного, что удивительно. Тут он замолкает,
осекшись, вспомнив...
Мы все сразу опускаем глаза, утыкаемся в рюмки и тарелки, преувеличенно
сосредоточенно жуем, отдавая должное кулинарному искусству Ренатовой жены,
но тем не менее все видим трагичную Алю. Ренат малость оплошал - сейчас об
этом не надо бы!
Однако Аля как будто не слышит, погруженная в себя, в свои мысли. Вроде
проехали...
Впрочем, раньше или позже мы все равно должны были бы к этому
вернуться. Все равно, хотим мы того или нет, разговор неудержимо съезжает к
Сане - где и что он, почти неделя прошла, необходимо что-то делать, а мы тут
