Хэйвиг смотрел на него, на непроницаемого Хуана Мендозу,
на полупьяного Конрада, грязного Бориса, неизвестную
сумасшедшую женщину и думал: "Естественно. Нельзя же было
ожидать, что дар путешествия во времени будет распределяться
выборочно. Нет, им обладают люди самого разнообразного
интеллекта и направлений ума. С какой стати я решил, что
представляю собой нечто необычное, специфическое?"
- Мы не можем тратить много времени на поиски, - сказал
Красицкий. - Нас слишком мало. - Он хлопнул Хэйвига по
колену. - О Святая Богородица, как обрадуется Сахэм, когда
узнает, что мы нашли тебя!
В конце вечера были найдены еще отшельник из Сирии
третьего века и авантюрист из Ионии второго века после
Рождества Христова: Сказали еще об одной женщине, видимо,
коптской христианке, но она скрылась, прежде чем ее успели
задержать.
- Плохой урожай, - хмыкнул Красицкий. - И все же...
И он повел всю группу. Сначала они остановились после
Пятидесятницы, затем отправились в двадцать первый век.
Пыль клубилась над пустыней. От Иерусалима ничего не
осталось, кроме костей и отдельных остатков зданий. По тут
их ждал самолет - остроносый, с вытянутыми назад крыльями, с
атомным реактором. Видимо, командование так и не успело
ввести этот военный корабль в действие, застигнутое врасплох
нападением противника.
- Мы летели через Атлантику, - говорил мне Хэйвиг. -
Штаб-квартира была устроена на месте павшего когда-то
Висконсина. Да, они позволили мне забрать хронолог оттуда,
где я его спрятал. Хотя они никак не могли понять, зачем он
мне нужен. Сами они для определения точного времени
пользовались маяком. Хотя и не любили долгих путешествий в
прошлое, так как это укорачивало длительность жизни.
В конце двадцать первого века жизнь в Америке
только-только начала возобновляться. Все селения, в том
числе и наша штаб-квартира, были под сильной охраной, так
как в любую минуту могли подвергнуться нападению бандитов и
мародеров...
Я так и не узнал, видел ли мой друг Хэйвиг Иисуса Христа.
ГЛАВА 7
После сотни лет разрухи и опустошения сдвиги были
довольно значительными. Почва оправилась от загрязнения и
начала плодоносить, что способствовало росту населения.
Хлебные поля раскинулись по низким холмам под летним небом,
по которому гуляли легкие облака. Выросли деревья, в листве
которых пели птицы и шумел ветер. Люди были заняты работой.
У них не осталось ничего, кроме ручных орудий труда и машин,
приводимых в движение животными, но зато это были прекрасно
изготовленные орудия. Опыт человечества не пропал даром.
Все люди были похожи друг на друга, так как были одеты
абсолютно одинаково, и мужчины, и женщины: голубые рабочие
брюки и куртки. Лица их были обветрены и покрыты прочным
загаром, волосы отросла до самых плеч, все мужчины с
бородами. Все они были низенькие по стандартам нашего
времени, у многих были очень плохие зубы - или же их не было
совсем. И все же они были гораздо более счастливы, чем их
предки эпохи Судного Дня.
Люди выпрямлялись, чтобы приветствовать путешественников,
ехавших верхом с аэродрома, а затем сразу же возобновляли
свою работу. Иногда встречались солдаты верхом на лошадях.
Они были одеты в голубую форму, стальные шлемы,
металлические кирасы защищали их грудь. Вооружены они были
кинжалами, луками со стрелами, топорами и пиками, на которых
развевались красные флажки. Они почтительно салютовали
путешественникам.
- Видимо, вам приходится быть готовыми ко всему, -
беспокойно заметил Хэйвиг.
- А что делать! - рявкнул Красицкий. - Большая часть
мира, в том числе и этот континент, находится в состоянии
варварства и дикости. Мы не можем снабжать всех материалами
и другими средствами к жизни. Вокруг нас кишат дикие
монголы. Они могут нахлынуть, как торнадо, если мы снимем
наши защитные линии. Наши солдаты охраняют рабочих от
бандитов. Эти люди должны быть благодарны нам за все то,
что мы делаем для них.
Средневековый уклад жизни повторился и в городе. Семьи
не жили в отдельных домах, а селились вместе вблизи
крепостей, под их защитой, и вместе работали. Но, в отличие
от средневековых городов, здесь было довольно чисто, хотя и
недоставало того шарма, которым отличались города древности.
Тут преобладали однообразные кирпичные дома, стоящие вдоль
асфальтовой полосы дороги, - все было размеренно и скучно,
как в любом городке Викторианской эпохи. Хэйвиг решил, что
это связано с необходимостью быстро построить жилища, а в
этих условиях приоритет приобретают не красота, а быстрота и
прочность. Да и экономические соображения здесь играли не
последнюю роль. Они ехали дальше, и Хэйвиг заметил
деревянное здание причудливой архитектуры, в каком-то
азиатском стиле. Красицкий сказал ему, что это замок, где
люди молятся Ясу и приносят жертвы Октаю, божеству монголов.
- Дайте людям религию, сделайте жрецов своими союзниками
- и люди будут подчиняться вам, - сказал Красицкий.
Хэйвиг поморщился:
- А где же виселицы?
Красицкий удивленно посмотрел на него:
- Мы не практикуем публичных повешении. За кого ты нас
принимаешь?! - После паузы он добавил: - Неужели ты
думаешь, что мы могли бы сохранить человечество в течение
этих жестоких десятилетий только с помощью сладкой водички
проповедей?
Впереди показалась крепость. Высокие кирпичные стены с
бойницами, ров с водой из реки, окружающий стены.
Архитектура замка тоже носила печать функциональной
направленности, которая лежала на всем городе. По обеим
сторонам ворот и вдоль всех стен были установлены тяжелые
пулеметы, несомненно, собранные из частей, оставшихся от
прошлого. По мерному шуму Хэйвиг догадался, что в крепости
работают несколько генераторов, приводимых во вращение
моторами.
Часовые приветствовали подъезжавших. Запели трубы.
Опустился подъемный мост, и копыта лошадей зацокали по
каменным плитам небольшой площади.
Группа Красицкого прибыла в замок. Со всех сторон к ним
сбегались люди, возбужденно крича. Судя по ливреям, это
были в основном слуги. Но Хэйвиг почти не обратил на них
внимания, все оно было поглощено женщиной, уверенно
прокладывавшей путь через толпу и наконец вставшей прямо
перед ними. Она заговорила громко, возбужденно. Хэйвиг
едва понимал ее хриплую речь.
Она была почти такого же роста, как и он. Крепко сбитая,
с широкими плечами и бедрами, сравнительно маленькой грудью.
У нее были высокие скулы, широкий нос, большой рот,
прекрасные зубы, правда, двух передних не хватало. Потом он
узнал, что ей выбили их в драке. Волосы ее, густые и
тяжелые, спускались до пояса, в ушах болтались варварские
серьги - большие медные кольца. Глаза у нее были карие
наемного раскосые, под тяжелыми густыми ресницами, загорелая
кожа в нескольких местах была обезображена шрамами. Вообще
в ней чувствовалась примесь азиатской или индейской крови.
Одета она была в просторную красную тунику, кожаные сапоги.
У нее был нож, револьвер, лента с патронами, на цепочке
болтался вырезанный из кости череп ласки.
- Откуда ты? - Ее палец ткнулся в грудь Хэйвига.
Последовал взрыв хохота. - Ты должен все рассказать мне,
приятель.
- Сахэм ждет нас, - напомнил ей Красицкий.
- 0'кэй. Я тоже буду ждать, но не очень долго, слышишь?
Когда Хэйвиг спрыгнул с лошади, девушка обхватила его
руками за шею и крепко поцеловала в губы. От нее пахло
солнечным светом, кожей, потом, дымом... и женщиной. Так
он встретился с Леонсой Народа Ледников, Скуллой Вахорна.
Его провели в кабинет, размеры которого и роскошь
убранства поражали. Пол был покрыт темно-серым густоворсным
ковром, стены отделаны панелями темного дуба. Тяжелые шторы
на окнах отливала мягким блеском. Хэйвиг присмотрелся и
понял, что это шторы из меха - натуральная норка. Благодаря
своей массивности и тщательности отделки стол, стулья и
диван были неотъемлемой частицей этой эпохи, этого замка,
но, насколько мог видеть Хэйвиг через открытые двери, они
контрастировали с аскетизмом обстановки в других помещениях.
На стенах в серебряных рамках висели фотографии. На одной
из них - старинном дагерротипе - была изображена печальная
женщина в одежде девятнадцатого века. Остальные фотографии
были сделаны современными камерами с телеобъективом. Хэйвиг
узнал Сесила Родса, Бисмарка, молодого Наполеона, однако не
смог узнать желтобородого человека в восточном халате.
Из окон кабинета, находившегося на пятом этаже замка,
открывался вид на город и его окрестности. Полуденный свет
лился через стекла. Приглушенно стучали двигатели
генераторов.
- Не хочешь послушать музыку? - Калеб Уоллис включил
миниатюрный магнитофон, сделанный во время непосредственно
предшествующее Судному Дню. Зазвучала музыка. Уоллис
уменьшил громкость и сказал:
- Это произведение очень подходит к данному моменту. Я
ужасно рад, что ты с нами, Хэйвиг! - Хэйвиг узнал Шествие
Богов из "Золота Рейна".
Все остальные, что пришли с ним, включая и проводников,
уже исчезли. Уоллис имел с ними лишь короткую беседу, не
скрывая своего пренебрежения.
- Но ты совсем другое дело, - сказал Сахэм Хэйвигу. - Ты
именно такой, какие нам очень нужны. Хочешь сигару?
- Я не курю.
Уоллис долго молчал, а затем произнес как бы про себя, но
достаточно громко:
- Я основатель и господин этого государства. Мы здесь
поддерживаем дисциплину и субординацию. Меня называют
"сир".
Хэйвиг взглянул на него. Человек средней роста, среднего
телосложения, с грубо вылепленным плосконосым лицом, густыми
бровями, серо-рыжими усами, которые переходили в бакенбарды.
Он весь был в черном, с серебряными пуговицами и эмблемами.
Воротник, эполеты и обшлага были обшиты золотом. За поясом
кинжал в богатой оправе и автоматический пистолет. Однако в
нем не было ничего смешного. Напротив, он внушал почтение.
Голос его звучал уверенно и мог бы производить гипнотическое
действие, если бы Уоллис захотел этого. Его маленькие
светлые глаза смотрели уверенно, с превосходством.
- Ты понимаешь, что все это ново для меня, - наконец
сказал Хэйвиг. - Мне нужно время, чтобы привыкнуть... сир.
- Конечно, конечно, - просиял Уоллис. Он хлопнул Хэйвига
по спине. - Все будет в порядке. Ты далеко пойдешь, мой
мальчик. Здесь нет границ для человека, который знает, чего
хочет, и имеет все, чтобы добиться своей цеди. Ты ведь тоже
американец. Честный добрый американец! Из той Америки,
которая была сама собой. К сожалению, среди нас мало таких,
как ты. Он опустился в кресло.
- Садись. Нет, подожди. Видишь мой бар? Я выпью
"бурбона" на два пальца. А себе налей, что хочешь.
Хэйвиг поискал глазами соду и лед, но, к своему
удивлению, не нашел. Ну что ж, видимо, Уоллису это и не
нужно, а вкусы других его не интересуют. Усевшись в кресло
со стаканом рома в руке, он посмотрел на Сахэма и сказал:
- Я мог бы рассказать свою биографию, сир, но думаю, что
будет полезно сначала познакомиться с твоим государством -
Ээрией...
- Конечно, конечно. - Уоллис кивнул своей большой
головой и затянулся сигарой. Дым был очень едким и кислым.
- Но сначала несколько фактов из твоей биографии. Итак, ты
родился в... 1933, ты сказал? Что ты думаешь о своем
времени?
- Что? Хм... Ничего хорошего. Я перемещался в будущее,
чтобы звать, что ждет мир впереди.
- Это все моральное разложение, Хэйвиг. Ты понимаешь
это, не правда ли? - Внезапно голос его загремел. -
Цивилизованные люди стали врагами друг другу - сначала на
войне, затем я моральном плане. Царство белого человека
рухнуло быстрее, чем Римская империя. Все завоеванное
лучшими сынами расы было потеряно за время жизни одного
поколения. Раса утратила главное - свою гордость.
Предателя - большевики и международные евреи, занимающие
высокое положение, внушили простому белому человеку, что
будущее мира за черными. Я видел все это, я изучал твою
эру. Ты, живущий в то время, видел это?
Хэйвиг задумался.
- Я видел глупость, предубеждение, суеверие. Грехи отцов
