способность к познаниям языков. Мы с ним часто обсуждали,
как незнание языков и неспособность быстро изучить их
подрезают крылья путешественникам во времени.
Сардонический юмор, сочетающийся в нем со среднезападной
вежливостью, делал его весьма приятным собеседником. Он
полюбил роскошную жизнь, но мог жить и в весьма скромных
условиях, не жалуясь. Я заметил, что он очень неравнодушен
к красоте, как естественной, так и красоте настоящего
искусства. Особенно он любил классицизм, барокко, китайскую
музыку, красивые корабли и оружие, а также эллинскую
архитектуру. Боже, если ты существуешь, я от всего сердца
благодарен тебе, что мне удалось увидеть фотографию Джека
Хейвига на фоне неразрушенного Акрополя.
Я был единственным, с кем он разделил свою тайну, но не
единственным его другом. Теоретически он мог завести дружбу
с любой знаменитостью прошлого и будущего, с Периклом,
Эйнштейном, Шекспиром, Линкольном... но практически сделать
это было трудно. Кроме трудностей, связанных с языком,
законами, обычаями, всем укладом жизни, существовали
трудности вхождения в контакт: все знаменитости обычно
очень заняты. Нет, Хейвиг рассказывал мне о людях таких,
как его милая маленькая Мэг, которая уже триста лет назад
обратилась в прах, или горец, сопровождавший еще Льюиса и
Кларка, или старый усатый солдат гвардии Наполеона...
- История не стремится быть лучше, док, совсем не
стремится. Мы только воображаем себе это. Но подумайте,
отбросьте все романтические легенды и оставьте только голые
факты. Ведь, к примеру, в 1800 году, когда Франция
захватила всю Европу, никак не могла бы возникнуть первая
мировая война, в которой западная цивилизация сама бы
стремилась перерезать себе горло. А мы и сейчас еще
кровоточим от ран, которые нанесли сами себе в 1914 году.
Иногда он предпринимал путешествия во времени в чисто
развлекательных целях.
- Если быть честным, - как-то ухмыльнулся он, - то мне
все больше и больше нравятся низкопробные развлечения.
- Париж Тулуз-Лотрека? - спросил я. Он уже сообщил мне,
что ранний декаданс в основном был создан людьми из высших
слоев общества, которые подвизались - и не без успеха - в
искусстве.
- Нет, там я еще не был, - признался он. - Как-нибудь
побываю. Но рассвет Старквилла...
Его не интересовала проституция. Он уже многое узнал о
том, какими жестокими могут быть условия жизни людей и к
чему это может привести. Он любил ранний джаз, любил
компанию каких-то молодых людей, о которых сказал, что эти
парни гораздо более реальны, чем молодежь нашего времени, не
говоря уже о семидесятых годах.
А тем временем он делал себе состояние.
Думаете, это было легко? Достаточно сравнить цены 1929
года и нашего времени. Все это было весьма сложно.
Возможностей у него было не так уж много.
Он, скажем, мог покупать марки или монеты другого времени
и продавать их современным коллекционерам. Мог, допустим,
прихватить с собой алюминиевые предметы и переместиться в ту
эпоху, когда алюминий стоил дороже золота. Но все это были
мизерные сделки. К тому же Джек не в силах был переносить
больших тяжестей, а кроме того, не хотел обращать на себя
внимание.
Он рассматривал возможности вкладывания денег в
предприятия, чтобы стричь купоны, но правила этой игры были
настолько сложны, что он не хотел тратить время на их
изучение. Кроме того, ему хотелось разбогатеть в нашем с
ним времени. В конце концов он преуспел в своем намерении.
Правда, он не рассказывал мне подробностей операции. Я знал
только самую общую картину. Итак, Джон Франклин Хэйвиг
основал фонд, который доверил одному из самых надежных
банков, и распорядился, чтобы проценты по вкладу
выплачивались "любому наследнику мужского пола" по
достижении двадцати одного года. Затем в 1964 году некий
Джон Франклин Хэйвиг обратился в банк как наследник и стал
обладателем миллионного состояния. Сенлакская "Трампет" с
трепетом сообщила о рождении нового миллионера, получившего
наследство от дальнего родственника.
- Вот и все, - сказал он мне. - Теперь мне нужно только
выписывать чеки.
Я должен еще упомянуть о помощи, которую он оказывал
матери и некоторым другим. Но в целом благотворительностью
он не занимался.
- Это не выход, док, - говорил он мне. - Заниматься
благотворительностью - все равно что лечить насморк, когда
надвигается эпидемия чумы.
Но я знал, что он тем не менее помог нескольким
несчастным и сделал большой вклад в какую-то либеральную
организацию.
- Мы нуждаемся в резервах для жизни, - сказал он. - Всех
форм жизни. Сегодня - для духовной жизни - это нетронутые
уголки природы. А завтра - для сохранения самой жизни на
Земле.
- Будущая война, - не сомневался Джек, - будет не просто
выяснением отношений между капиталистическим и
коммунистическим миром, как мы представляли в пятидесятых
годах. Я могу лишь очень слабо представить себе, что
произойдет. И неудивительно. Никто сейчас, да и в будущем,
не может дать точного анализа последствий. Док, ученые
много спорят о причинах и последствиях прошлых войн, но
никто не задумывается, к чему может привести будущая. А
ведь достаточно вспомнить о гигантском облаке пыли, которое
окутает Землю после ядерных взрывов, чтобы понять - Землю
ждет новый ледниковый период.
У него сложилось впечатление, что третья мировая война,
как и первая, - это конфликт, которого все ждут, однако
никто не хочет задумываться о последствиях. Он считал, что
более важны экологические последствия войны, чем
политические и идеологические.
- Я уверен, что в пустыню обратятся огромные области
планеты. И не только в пространственном смысле, но и во
временном. Вы знаете, док, что океан снабжает атмосферу
половиной кислорода? В 1970 году инсектициды будут
обнаружены в планктоне. А в 1998 году океан превратится в
зловонную клоаку, к которой даже подойти будет страшно.
- Но это все можно предсказать и предотвратить, пока не
поздно, - заметил я.
Он поморщился:
- О да, сейчас много говорят о защите окружающей среды.
А она буквально бьется о ветровые стекла огромных
автомобилей, принадлежащих волосатым бесцеремонным молодым
людям. И эти автомобили загаживают землю и воздух... Люди
стали совершенно беззаботными. Таково логическое заключение
из общей тенденции. Я понимаю, глупо всю вину возлагать на
будущую войну и на тех, кто готовит ее. Тем более что я до
сих пор не знаю, как она возникла. Но, док, я имею
моральное право утверждать, что большая часть зла
произрастает в этой стране, самой могущественной в мире,
передовой как в хорошем, так и в плохом. Америка не хочет
ощутить свою ответственность за ту мощь, которой она
обладает.
Она сделает попытку наказать своих врагов в Азии, но эта
попытка будет не очень уверенной, и Америка потеряет много
своих сынов из-за ничтожной цели. Надеясь сложить
нескладываемое, мы растеряем своих последних друзей. Люди,
которые будут выбраны в правительство, станут бороться с
инфляцией путем повышения цен и налогов - а это все равно,
что заклеивать бумагой трещины в фундаменте. Экономический
коллапс приведет к ослаблению международной политики. Белое
большинство попытается переложить все экономические
трудности на плечи цветного меньшинства, те начнут
бунтовать, и в этом мятеже погибнут последние остатки
прогресса. А наши глупые попытки сбалансировать то, что мы
берем из окружающей среды, и то, что мы вкладываем в нее...
Сначала американцев охватит чувство вины. Затем постепенно
они станут апатичными. В Америке создадутся громадные
запасы денег. Жизненные потребности людей будут полностью
удовлетворены, но что касается духовной жизни...
В феврале 1964 года Хэйвиг вступил в наследство, которое
создал сам для себя. После этого он постарался зачеркнуть
все свое прошлое и всю оставшуюся жизнь называл себя не
иначе как "дядюшка Джек". Я спросил его, что он
намеревается делать дальше, и он ответил:
- Я хочу узнать как можно больше о том, что нас ждет.
Я задумался и высказал ему свое желание узнать о своем
будущем. Только теперь я понимаю, сколько бы ему пришлось
рассказывать о моем будущем до дня смерти Кэйт.
Я никогда не спрашивал Хэйвига, видел ли он раньше могилу
Кэйт. Может, он и знал все, но молчал об этом. Как врач, я
знаю, что такую информацию очень трудно хранить и улыбаться
при этом.
Теперь Хэйвиг занимался в нашем университете и в
перерывах между занятиями наносил визиты в прошлое. Больше
он не хотел, попадая в чужое общество, оставаться немым.
Более того, он хотел иметь базу, с помощью которой можно
было бы экстраполировать изменения языка со временем, даже в
далекое будущее.
Он сконцентрировался на латинском и греческом, причем на
разговорном греческом, который был более распространен во
времени и пространстве, чем классический. Кроме того, он
занимался французским, немецким, итальянским, испанским,
португальским, еврейским, арабским, арамейским и одним из
языков полинезийской группы.
- Там была мощная цивилизация еще до наших темных веков,
- сказал он мне. - Я не мог попасть в те времена, попадал
либо в начало, либо в конец ее. Очень трудно понять чужую
эпоху. Предположим, что ты - путешественник во времени из
Египта времен фараонов. Попадешь в сегодняшний мир и
изучаешь его. Многие действия людей абсолютно непонятны для
тебя, более того, ты даже не можешь определить, хорошо то,
что они делают, или плохо. Потребуются многие годы, чтобы
научиться хоть немножко понимать мир. Поэтому я хочу начать
со старых эпох, откуда можно перекинуть мостик к будущим
временам.
И он подробно изучал историю. Можно даже сказать, стал
профессиональным историком. Побывав во многих жестоких
эпохах, он уверял меня, что ни мрачное средневековье с его
сожжением еретиков, ни массовая резня где-нибудь в Турции не
сравнятся по жестокости и ужасу с тем, что ждет Землю в
будущем.
- ...тогда погибнут почти все люди. Надеюсь, что моих
коллег, путешественников во времени, эта участь не постигнет
и я смогу встретиться с ними когда-нибудь в более счастливых
или, вернее, в менее несчастных эпохах.
И когда биологически ему исполнилось тридцать лет, ему
улыбнулась удача. Это случилось в Иерусалиме в день
распятия на кресте.
ГЛАВА 6
О своих планах он рассказывал мне в 1964 году. Его
политика заключалась в следующем: разделить эти двадцать
веков так, чтобы его личный и официальный календарь - не
слишком расходились.
После этого я долго не виделся с ним. Он больше не жил в
Сенлаке, а перебрался в Нью-Йорк, где устроил себе
штаб-квартиру. Правда, иногда он наведывался и к нам. Кэйт
находила это очень трогательным. Я - тоже, хотя знал, что
он нуждается во мне - ведь я был его единственным доверенным
лицом.
- Ну что ж, ты был прав, - сказал я, выслушав его. - Это
именно тот момент, когда каждый путешественник во времени,
если он христианин, захочет оказаться в Иерусалиме. Почему
ты не сделал этого раньше?
- Это не так-то просто, док, - путешествие на абсолютно
чуждую территорию. А точная дата? Или даже сам факт?
- Ты имеешь в виду, что сомневался в историчности
личности Христа? Я знаю, ты атеист, но тайна вокруг его
имени...
- Док, кем он был и был ли вообще, представляет для меня
только академический интерес. Люди с тех пор прожили века в
вера Моя жизнь, я уверен в этом, дана мне не для того, чтобы
я занимался чистыми исследованиями, какими бы мне хотелось.
Я видел слишком много человеческих несчастий. Путешествие
во времени имеет свою реальную ценность: с его помощью
можно попытаться спасти человечество. - Он улыбнулся. - Вы
знаете, док, что я не святой. Но я хочу жить своей головой.
Он улетел из Нью-Йорка в Израиль в 1969 году. К этому
времени евреи уже закрепились в Иерусалиме, и по нему можно
было ходить более или менее спокойно. Из своего отеля он
направился по Иерихонской дороге, неся с собой сумку, пока
не добрался до апельсиновой рощи, где можно было укрыться.
