Пол Андерсон
Настанет время
Перевод Л. Довлатова
ПРЕДИСЛОВИЕ
Успокойтесь, я не собираюсь утверждать, что вся эта
история - истина. Во-первых, вы не поверите в это.
Во-вторых, если под рассказом стоит мое имя, то ясно, что
это развлекательная история - я ведь писатель, а не пророк.
В-третьих, вся композиция этой истории придумана мною. Если
возникали какие-то сомнения или были пробелы в массе
заметок, вырезок, фотографий, воспоминаний, я заполнял их
своим воображением. Разумеется, имена и названия городов
мне приходилось изменять. Вообще мне многое пришлось
досочинить.
И, наконец, я сам во все это не верю. О, конечно, мы
можем вместе полистать старые газеты, журналы, ежегодники,
официальные документы. Однако это займет очень много
времени, а результаты, даже положительные, ничего не
докажут. Так что сейчас нет смысла заниматься этим, перед
нами стоят более важные и неотложные задачи.
В своем предисловии я задался целью рассказать немного о
докторе Роберте Андерсоне. Эта книга обязана своим
появлением только ему. И в ней я старался сохранить стиль
его речи, его дух.
Я многим обязан ему. Во многих своих романах я
использовал его идеи, моими героями были люди, о которых он
рассказывал часами, когда мы сидели вместе перед камином за
бутылкой хорошего шерри, а в комнате тихо звучал Моцарт.
Разумеется, все его рассказы я подверг литературной
обработке, но основные идеи принадлежат ему. Однако он
решительно отказался от своей доли в гонораре.
- Если тебе удастся продать это, - смеялся он, - то
угости Карен обедом в самом экстравагантном ресторане и
осуши бутылочку аквавита за меня.
Конечно, мы говорили еще о многом. В моей памяти
сохранилось большинство наших разговоров. У него было очень
развито чувство юмора. Рассказы, которыми он заваливал
меня, в итоге сводились к шутке.
Но, с другой стороны, часть этих рассказов была довольно
мрачной.
Несколько раз при наших встречах присутствовали его
внуки, и я заметил, что та радость, которую он испытывал от
общения с ними, порой неожиданно прерывалась глубокой
печалью, даже меланхолией. А когда я последний раз видел
его и мы говорили о будущем, он внезапно воскликнул:
"Несчастная молодежь! Наше с вами поколение прожило жизнь
удивительно легка. Все, о чем приходилось нам думать, это о
здоровье людей и о мире под солнцем. Но теперь история
возвращается к своему нормальному течению, а нормальный
климат Земли - это ледниковый".
Он поставил свой стакан на стол и вновь наполнил его
дрожащей рукой.
- Выживут только самые стойкие и везучие. Остальные,
остальные будут иметь то, что судьба предоставит им. Медик
ведь всегда должен говорить правду, не так ли? - Он
печально улыбнулся и изменил тему разговора.
В последние годы жизни Роберт Андерсон был по-прежнему
стройным, немного сутулился, но сохранял прекрасную форму,
которую постоянно поддерживал прогулками на велосипеде и
крикетом. Его голубые глаза зорко смотрели из-за толстых
стекол очков. Одежда и седые волосы всегда были в идеальном
порядке. Говорил он медленно, особо важные места
подчеркивая жестами руки, в которой держал трубку. Трубку
он курил два раза в день. Держался он непринужденно и
дружелюбно, но сам он был не менее независим, чем его кот.
- В моем возрасте, - как-то заметил он, - для людей
характерны старческие причуды. - Он улыбнулся. - Но я и
сейчас отдаю предпочтение фактам. Вспомни, что я сказал,
когда доживешь до моих лет.
Если посмотреть со стороны, жизнь его была спокойной.
Родился он в Филадельфии в 1895 году в семье дальних
родственников моего отца. Хотя наша семья имела корни в
Скандинавии, отдельные ее представители жили в Штатах еще со
времен гражданской войны. Однако ни я, ни он никогда не
слышали друг о друге, пока один из его сыновей,
интересовавшийся генеалогией, не узнал обо мне и не списался
со мною. Затем он сам нанес мне визит и пригласил к себе
вместе с женою.
Его отец был журналистом. В 1910 году он редактировал
газету в маленьком городке на Среднем Западе, который он
называл Сенлаком, Роберт Андерсон впоследствии говорил, что
семья его была привержена к церкви и имела демократические
взгляды. Андерсон получил медицинское образование, а потом
началась первая мировая война. Его взяли в армию, но за
океан он так и не попал. После выхода в отставку он
продолжил свое образование и получил степень доктора. Со
временем он вернулся в Сенлак и женился на девушке, которая
очень долго его ждала.
Работы у него, как и у любого доктора-практика, было
много. А семейная жизнь складывалась довольно счастливо.
Они с женой вырастили троих детей.
В 1955 году он бросил практику и много путешествовал с
женой. Однако она умерла в 1958 году. Андерсон продал свой
дом и купил поблизости небольшой коттедж. Теперь он
путешествовал редко. Как он говорил, без Кэйт и путешествия
не доставляют ему радости. И все же он сохранил живой
интерес к окружающему.
Он рассказывал мне о народе, который я, а не он называл
"маури", и рассказывал так, словно сам придумал этот народ,
но у него не хватило умения воплотить все это в роман или
повесть. Лет десять назад его состояние стало беспокоить
меня, но потом все пришло в норму и он стал самим собою,
хотя время от времени на него нападала какая-то хандра и он
становился угрюмым, во всяком случае, без сомнения, он знал,
что делает, когда вписал меня в свое завещание. Он завещал
мне свои записи и воспоминания. И мне предоставлялось право
использовать их так, как я сочту нужным.
А затем совершенно неожиданно Роберт Андерсон умер во
сне. Нам очень не хватает его сейчас.
ГЛАВА 1
Как известно, начало определяет конец хотя я ничего не
могу сказать о происхождении Джека Хэйвига, кроме того, что
я сам принял "то в этом мире. Разве в холодное сентябрьское
утро 1933 года кто-нибудь думал о генетических кодах, о
теории Эйнштейна или о других высших материях, которыми
занимались ученые боги на своих олимпах, или о силе тех
стран, которые мы намеревались завоевать легко и просто. Я
помню, как медленно и трудно он рождался. Это был первенец
Элинор Хэйвиг, очень юной и миниатюрной. Мне очень не
хотелось делать кесарево сечение. Может, это и было моей
ошибкой, в результате которой она не рожала дважды от одного
и того же мужа. Наконец маленькое сморщенное существо
очутилось в моих ладонях. Я шлепнул его по заду, чтобы дать
импульс для дыхания, и он негодующе закричал. А дальше все
пошло, как обычно.
Роды происходили на третьем, верхнем этаже нашей
больницы, расположенной на окраине города. Я снял свой
халат и подошел к окну, откуда открывался вид на город. Я
видел скопления домов вдоль замерзшей реки - кирпичных в
центре города и деревянных на окраинах, - элеватор,
резервуар для воды возле железнодорожной станции. Дальше
под серым небом виднелись низкие холмы, между которыми тут и
там можно было рассмотреть фермы. А еще дальше темнели леса
Моргана. Оконное стекло запотело от моего дыхания. От окна
исходил холод, и дрожь пробежала по моему потному телу.
- Ну, что ж, - громко произнес я, - земля приветствует
твое появление, Джон Франклин Хэйвиг. Надеюсь, жизнь будет
для тебя приятной.
"Вообще-то ты выбрал для себя не самое удачное время
появления на свет, - подумал я. - Мировая депрессия,
висящая над всеми государствами, как тяжелое зимнее небо.
Захват Японией Манчжурии в прошлом году. Марш голодных на
Вашингтон. Похищение Линдберга... Этот год начался в том
же духе: Адольф Гитлер стал канцлером Германии... Новый
президент собирается поселиться в Белом доме. Отмена сухого
закона почти неизбежна... В общем, в этом полушарии немного
теплеет".
Я вышел в комнату ожидания. Томас Хэйвиг вскочил с
кресла. Это был человек, который не проявлял открыто свои
чувства, но вопрос, мучивший его, трепетал на его губах, Я
взял его руку.
- Поздравляю, Том. У тебя мальчик.
Мне пришлось почти на руках нести его вниз, в холл.
Об этом мне пришлось вспомнить несколько месяцев спустя.
Сенлак был коммерческим центром небольшого
сельскохозяйственного района. В нем было также несколько
предприятий легкой промышленности, работающих на местном
сырье.
У меня не было выбора, и мне пришлось участвовать в
политической жизни города, хотя я старался свести к минимуму
свою активность и оставаться подальше от политических
интриг. Поймите меня правильно. Это - мои люди. Я люблю
их и даже восхищаюсь ими. Они и есть соль земли. Но
человеку нужна не одна только соль.
У нас с Кэйт был очень маленький, но тесный кружок
друзей. Банкир ее отца, который стал и моим банкиром. Я
часто поддразнивая его, так как он считал себе демократом.
Кроме того, одна леди, которая устроила у себя общественную
библиотеку. Несколько профессоров из Холльерг-Колледжа.
Правда, они жили в сорока милях от нас, а в те времена это
было достаточно серьезное расстояние. И Хэйвиги.
Они были уроженцами Новой Англии и немного домоседами.
Сам он преподавал физику и химию в школе. Стройный, с
острыми чертами лица, он был похож на тех, кого учил.
Студенты очень любили его, к тому же он был неплохим
футболистом, Элинор была более смуглая, живая, хорошо играла
в теннис и занималась благотворительностью, считая, что
каждый в этом мире должен приносить какую-то пользу.
Вот почему я был так удивлен, когда однажды она позвонила
мне и попросила немедленно прийти. В ее голосе
чувствовалась истерика.
В те времена квартиры врачей отличались от нынешних,
особенно в провинциальных городах. Я переоборудовал две
комнаты в большом старом доме, в котором мы жили. Одна из
них предназначалась для собеседования, другая - для осмотра
и лечения, в том числе и для небольших хирургических
операций. У меня были фармацевт и секретарь. Кэйт помогала
в различного рода бумажной работе. Оглядываясь сейчас
назад, я понимаю, что основная ее работа заключалась в том,
что она развлекала пациентов, ожидающих приема. Свои обходы
клиентов я делал по утрам.
Я прекрасно помню, что то утро было чрезвычайно жарким.
На небе ни облачка, совершенное безветрие. Деревья, мимо
которых я шел, обдавали жаром, как раскаленные зеленые печи.
В чахлой тени деревьев стонали от жары собаки и дети. Ни
одна птица не нарушала своим пением знойную тишину. Мною
овладел страх. Элинор так выкрикнула имя своего Джонни, что
мне было не по себе.
Когда я вошел в освежаемую вентиляторами полутьму ее
дома, она кинулась ко мне, вся дрожа.
- Я сошла с ума. Боб? - спрашивала она снова и снова.
- Скажи мне, я сошла с ума?
- Спокойно, спокойно, - увещевал я ее. - Ты звонила
Тому?
Том сейчас был на работе, которой занимался во время
каникул, - контролировал качество продукции на небольшой
кондитерской фабрике.
- Нет, я... я думала...
- Сядь, Элли. - Я оторвал ее руки от себя. - По-моему,
ты вполне в своем уме. Может, ты перегрелась? Успокойся,
расслабься, докрути головой. Вот так. Тебе уже лучше?
Тогда расскажи, что произошло.
- Джонни. Два Джонни. А потом снова один. - Она
охнула. - ДРУГОЙ!
- Да? Элли, расскажи подробнее.
В глазах ее был ужас, когда она рассказывала мне свою
историю.
- Я... я мыла его, когда услышала детский крик. Я
подумала, что это на улице, но он как будто слышался из
спальни... да, да, из спальни. Я завернула Джонни в
полотенце - не могла же я оставить его в воде - и пошла
посмотреть. И там, в колыбели своего мальчика, я увидела
другого ребенка, голенького, уже мокрого. Он кричал и сучил
ногами. Я была так удивлена, что... выронила своего
ребенка. Я стояла над колыбелью, и он не мог упасть на пол.
Но... Боб, он вообще не упал... он исчез... растворился в
воздухе. Я инстинктивно попыталась схватить его, но
ухватила только полотенце. Джонни исчез! Кажется, я
потеряла на несколько секунд сознание. И когда очнулась,
его не было.
- А другой мальчик?
- Он... он остался... мне кажется...
