сем. Впервые за долгое время он ночевал не дома. Попросился к приятелю,
то есть к сослуживцу. Там было вроде и хорошо, поиграли в карты, погово-
рили о работе, а все
равно тяжело на непривычном месте, да и неудобно. Потом
вместе поехали на работу, там как-то забываешься, очищаешь-
ся, все нерабочее время кажется коротким и малозначительным.
После работы для окончательной разрядки Илья еще сходил в
кино на "Версию полковника Зорина" и совсем спокойный отпра-
вился домой. Сколько можно, в конце-то концов, пугаться это-
го идиота милиционера! Нужно спокойно и насмешливо дать ему
понять, какого дурака он валяет, еще лучше осадить бы его
как следует, поставить на место... Нет, ну его к черту, не
стоит.
Кобот вошел в квартиру, разделся (даже почистил пальто щеткой), не
таясь, прошел к себе в комнату, где хладнокровно сел за стол с книгой
"Заметки по истории современности". Почти тотчас же в комнату вошел Пу-
жатый и расположился напротив Ильи. Илья Давидович оторвал глаза от кни-
ги, холодно посмотрел на Пужатого и снова погрузился в чтение. Милицио-
нер забарабанил пальцами по столу, едко глядя на читающего Кобота.
- Книжечку читаем?
Илья продолжал смотреть в книгу.
- А ну положить книгу! Смотреть на меня! - как никогда страшно закри-
чал Пужатый, с силой хлопнув ладонью по столу. Все затрещало, книга упа-
ла на пол.
Коботу уже некуда было смотреть, и он со страданием взглянул на Пужа-
того. Тот сидел весь красный и тяжело дышал.
- Александр Степанович, я думаю, пора, наконец... - начал Илья.
- Кобот, что вы делали сегодня ночью? - перебил его Пужатый.
- Я... Что?... Спал... Ночевал...
- Где? Адрес?
- Да причем тут... На работе... То есть у сослуживца...
- Интересная у вас работа, я замечаю... Адрес, я спрашиваю!
Илья Давидович понял, что лучше не выламываться, а спокойно отвечать
на вопросы, чтобы Пужатый перебесился, понял, что неправ и отстал. Одна-
ко адреса сослуживца действительно невозможно было вспомнить теперь, в
таком лихорадочном состоянии.
- Не помню точно сейчас. Я завтра могу показать, я завтра спросить
могу.
- Значит, где были ночью, не помним? Или, может быть, не хотим вспом-
нить?
Жилы на шее Пужатого надулись и мерцали. Он встал, окинул комнату
внимательным взглядом и, хлопнув дверью, вышел. Илья застонал, вскочил,
стал метаться, подбежал к двери - однако не совсем, чтобы не было вида,
что он подслушивает, - замер. Через некоторое время раздался звонок -
пришел Василий, принес вермуту, плясал, напевал что-то восточное. Федор
внушительно выговаривал ему, что портвейн пантейшнее вермута. Неожиданно
раздался властный голос Пужатого:
- Ну шуметь! Передвигаться осторожно! В квартире - Кобот!
Поздно вечером, когда все уже утихли, Илья на цыпочках пошел по кори-
дору в туалет, с опаской прислушиваясь на каждом шагу. Нащупав дверь, он
медленно, чтобы не скрипела, от-
крыл ее, вошел и стал тихо-тихо закрывать. Раздался грохот,
в коридоре вспыхнул свет. Пужатый схватил уже почти закрытую
дверь и рванул на себя с пронзительным криком:
- Стой, гад! Теперь не уйдешь!
Илья до крови вцепился в ручку, однако дверь неотвратимо распахива-
лась. Кобот затравленно вскрикнул и закрыл голову руками.
Пужатый с полминуты постоял в дверях, грозный, как памятник, и, ниче-
го не сказав, быстро прошел в свою комнату, оставив после себя тяжелый
запах винного перегара.
Часа через три, когда Кобот уже стал задремывать на диване, куда он
прилег, не раздеваясь, в коридоре послышался резкий не приглушенный стук
сапог. Прямо в ушах заскрипело страшное шуршание и потом голос из гром-
коговорителя:
- Внимание, Кобот! Вы окружены! Всякое сопротивление бесполезно! Вы-
ходите и сдавайтесь!
Илья до боли вытаращил глаза и вцепился зубами в руку, больно укусив
ее.
- Повторяю, Кобот! Всякое сопротивление бесполезно! Выходите и сда-
вайтесь!
Снова напряженное, выжидающее шуршание. Хлопнула дверь, и потом голос
Максима:
- А вот ты поори у меня, говно! Хватит, один засранец по ночам орет,
еще второй нашелся!
- Всем оставаться в помещениях! - ответил Пужатый в громкоговоритель.
- Я тебе, жопа, покажу помещение!
В коридоре некоторое время ходили, зажигали и тушили свет - Кобот был
почти в беспамятстве. Он рванул на груди рубаху и откинулся на спинку,
тяжело дыша.
Под утро Илья Давидович забылся тяжелым неспокойным сном. Часто про-
сыпаясь, он тут же забывал кошмарные сновидения, так как действи-
тельность казалась еще хуже, гаже и непонятнее. От малейшего шороха он
просыпался, и, вытягивая шею, сонно таращился во все стороны.
Когда в комнате стало светать, когда невнятные кубы мебели стали
оформляться, хотя непонятно во что, дверь резко разпахнулась, и из прое-
ма послышался голос Пужатого:
- Ни с места! При малейшем движении стреляю! Руки вверх!
Черная фигура вынырнула из темноты и метнулась к выключателю. Кобот
пружиной распрямился, одним движением снял предохранитель и нажал курок.
Бахнул выстрел, и черная фигура шлепнулась на пол.
Забегали в коридоре. Максим включил свет. Перевернули на спину Пужа-
того. Прямо против сердца на синей форме расплывалось страшное пятно
крови. Кобот забился в угол дивана, поминутно разглядывая руки и шаря
под собой.
Все, как обалделые, смотрели на грузный нелепый труп.
ЭПИЛОГ
Непостижимая гибель Пужатого поразила всех обитателей квартиры. Кобот
целыми днями приставал к Максиму и Федору, верят ли они, что это не он
убил Пужатого. Хотелось верить,
хотя вроде больше некому. Но не мог же убить Кобот, сроду не
державший в руках никакого оружия, да и вообще...
Илью не забрали. Почему - неизвестно. Не забрали - и все... Замяли.
Петр, ученик Максими, совсем, кажется, решил, что его разыгрывают. Он
назвал Илью Давидовича "наш Ринальдо Ринальдини" и сочинил про него
стишки:
Кобот бренчит кандалами -
Ведут по этапу его.
Он утром, не мывшись, в пижаме
Соседа убил своего.
Про вольную жизнь вспоминая,
Идет он, судьбину кляня.
Идет он в слезах и хромает.
Идет, кандалами звеня.
Недолго Петр так веселился - прослушав стишок, Максим всадил ему зат-
рещину и сказал:
- И ты доиграться хочешь, жопа?
Г О С Т И
(разговор)
(Комната Петра, ученика Максима. Большой стол, шкаф, наполненный кни-
гами - ничего книги, но отвратительно затрепаны, а многие с библиотечны-
ми штампами. Полуразобранный магнитофон. Всякие вещи. Под кроватью вмес-
то одной из ножек лежит стопка журналов и книг, а ножка валяется тут же,
рядом. В комнате отностительно чисто, на столе стоят три бутылки порт-
вейна, хлеб - видно, что Петр ждет гостей.
Петр с книгой сидит за столом. Смотрит на часы, затем берет со стола
бутылку, открывает, наливает полстакана, медленно пьет. Слышен звонок.
Петр быстро допивает налитое, наливает еще столько же и тоже выпива-
ет, очевидно, для храбрости. Слышно, что в коридоре открывается входная
дверь.) ПЕТР (поперхнувшись, кричит): Это ко мне!
(Убегает, возвращается с гостями. Это Василий, ученик Федора; Алексей
Житой, крепкий парень; Мотин, непризанный художник; Вовик, весь слабый,
только челюсти крепкие от частого стыдливого сжимания; Самойлов). ЖИТОЙ:
Смотри, он уже начал! Мужики, давай, давай по штрафной! (Достает из сво-
его портфеля две бутылки портвейна, более дешевого, нежели стоящий на
столе.) ВАСИЛИЙ: Погоди, дай закусь какую-нибудь сделаем. Я не жрал с
утра. ЖИТОЙ: Ой, вот до чего я это не люблю, когда начинают тудасюда...
Вовик, колбаса у тебя есть? (Вовик достает из сумки с надписью "Демис
Руссос" колбасу и две бутылки вермута, разумеется не итальянского.)
ПЕТР: А какого ты ляда вермут покупаешь, когда в магазине портвейн есть?
ВОВИК: Не хватило на два портвейна. ПЕТР: Я этой травиловкой себе желу-
док испортил. (Петр раскладывает колбасу, хлеб, приносит с кухни вареную
картошку. Василий достает из шкафа стопари. Все садятся, один Самойлов
стоит, засунув руки в карманы и с ироническим видом смотрит на центр
стола. Житой разливает портвейн. Все со словами "ну, ладно", "ну, давай"
выпивают и закусывают; Самойлов вертит в руках стопарь, несмешливо разг-
лядывает его). ВАСИЛИЙ: Садись, что ты стоишь, как Медный Всадник. (Са-
мойлов садится, снисходительно улыбаясь). ЖИТОЙ: Давайте сразу, еще по
одной, чтобы почувствовать. (Разливает. Почти все выпивают. Василий пьет
залпом, как это обычно делает Федор, Петр же, напротив, отопьет, поста-
вит и снова отопьет, как Максим). ВАСИЛИЙ (Мотину): Чего ты? Не напря-
гайся, расслабься. МОТИН: Да ну на фиг... Я после работы этой вообще ни-
чего делать не могу. А удивляются, что мы пьем... Мало еще пьем! ЖИТОЙ:
Верно! (Разливает еще по одной). ВАСИЛИЙ: То, что мы пьем - есть выраже-
ние философского бешенства. САМОЙЛОВ: Потому и пьем, что пока пьяные -
похмелье не так мучает. МОТИН: Я после этой работы вымотан совершенно,
куда там еще
картины писать - уже год не могу. Возьму кисть в руку, а
краски выдавливать неохота, такая тоска берет - что я за
час, измотанный нарисую?
ВОВИК: А в воскресенье?
МОТИН (в сильном раздражении): А восстанавливать рабочую си-
лу надо в воскресенье? Впереди неделю пахать, как Карло! А в
квартире убраться? А с сыном погулять - надо? В магазин -
надо?
ПЕТР: Каждый живет так, как того за...
МОТИН (перебивает): Вон Андрей Белый пишет, что мол, Блок,
хотя и не был с ним в приятельских отношениях, прислал тыся-
чу рублей, и он мог полгода без нужды заниматься антропосо-
фией. Антропософией, а? Вот, гады, жили! (Залпом выпивает).
Да избавьте меня на полгода от этой каторги, я вам такую ан-
тропософию покажу!...
ЖИТОЙ: А вон эти ваши, как их... Максим с Федором - вроде не
работают, а, Петр?
ПЕТР: Не работают.
МОТИН (зло): Как так?
ПЕТР: Да вот так... Как-то.
ВОВИК: Давно?
ПЕТР: Не знаю даже... Василий, ты не знаешь?
(Василий мотает головой).
САМОЙЛОВ: А чем они занимаются?
МОТИН: Да ничем! Пьют! Какого лешего вы с ними возитесь - не
понимаю. Алкаши натуральные.
ЖИТОЙ: Это все ладно, а вот давайте выпьем!
(Разливает).
МОТИН: Это что за колбаса?
ВОВИК: Докторская.
ВАСИЛИЙ: Нет, с Максимом и Федором не так просто...
МОТИН (перебивает): Да ладно... Видел я ваших Максима и Фе-
дора, хватит. Алканавты натуральные.
ЖИТОЙ: Слушайте, а что там, я слышал, убили кого-то?
(В это время Самойлов включает магнитофон. Слышен плохо за-
писанный "Караван" Эллингтона.)
МОТИН: Выруби.
САМОЙЛОВ: А может, поставим чего-нибудь? Петр, у тебя битлы
есть?
ПЕТР: Нет, сейчас нет. Пусть это будет, убавь звук.
САМОЙЛОВ: А что это?
ЖИТОЙ (Вовику): Ты будешь допивать или нет? Видишь, все тебя
ждем!
ПЕТР: Эллингтон.
ЖИТОЙ: Ну, я вермут открываю. Вы как?
ВАСИЛИЙ: Давай.
САМОЙЛОВ: Нет, не надо Эллингтона.
ВАСИЛИЙ: Оставь Эллингтона, говорю!
(Житой разливает).
ВОВИК: Так кого убили-то?
ПЕТР (взглянув на Василия): Сосед там у них был, у Максима с
Федором, милиционер. Его и убили.
ЖИТОЙ: Кто?
ПЕТР: Неизвестно.
ЖИТОЙ: Как? Не нашли? Его где убили?
ПЕТР (с неохотой): Да там убили, дома.
ЖИТОЙ: Во дали! А кто там еще живет в квартире?
ПЕТР: Да один там... Кобот.
ЖИТОЙ: Может, он и убил? Где там этого милиционера убили?
Чем?
ПЕТР: Застрелили... В комнате этого самого Кобота.
ЖИТОЙ: А Кобота забрали?
ПЕТР: Нет.
ЖИТОЙ: Тут надо выпить.
(Разливает).
ВАСИЛИЙ: Да нет, так просто не рассказать. Мы с Петром этого
милиционера и не знали, я так видал пару раз на кухне. Ну
ясно, что это такой человек, считающий себя вправе судить
другого. Такие как раз приманка для дьявола - не он убьет,
так его убьют. Просто рано или поздно нужно быть заранее го-
товым... Как стихийное бедствие. То есть не в том дело, что
он просто подвернулся...
САМОЙЛОВ: Да, кто убил-то?
ВАСИЛИЙ: В том-то и дело, что вроде, Кобот, а вроде и нет.
