окурков, там-сям пятна металлических и пластмассовых пробок, осколки
зеленого стекла. Но сквозь плотно утрамбованную почву уже пробивается
трава, черная пыль лежит на прилавке ларька, стекла разбиты, оттуда разит
мочой.
И часто можно увидеть, как утром к этой могилке ларька по одному, по
двое или по трое приходят некрасиво, неряшливо одетые люди и долго стоят
здесь. Это в основном пожилые люди. ("Брали Берлин! - со слезами говорит
митек-рассказчик, - А такой как Дэвид Бауи - нет! Он не придет к такому
ларьку!").
- Или нет! - с ходу перестраивает повествование Д.Шагин (а
рассказывает именно он), - это бы еще полбеды! Ларечки-то... Еще открыты!
Только в них теперь... Квас, а не пиво!
И вот приходят так... Постоят... Один к ларьку подойдет, возьмет
кружечку... Кваса! Со вздохом посмотрит на нее (Митька, изображая все в
лицах, смотрит на воображаемую кружку как очень грустный баран на новые
ворота), отопьет от нее... Поставит обратно... Вздохнет... Подойдет к
своим товарищам...
- А чего они стоят? Курят?
- Просто стоят! Ну, подойдет так...
- Чего они собираются-то? Разговаривают?
- Да нет! Молча! Молча стоят! Один только подойдет к ларечку, возьмет
кваса, посмотрит так...
ОБ ЭПИЧЕСКОМ У МИТЬКОВ
Митьки уже потому победят, что
они никого не хотят победить...
Они всегда будут в говнище, в
проигрыше... (шепотом). И этим
они завоюют мир."
(Из разговора с Д.Шагиным)
Гете и Жан-Поль высказывали мнение, что эпическое - противоположно
комическому. Устное творчество митьков не только опровергает это мнение,
но и доказывает обратное. Как высокий образец эпического у митьков я
приведу анекдот.
Каждое слово, интонация, пауза и жест в этом шедевре отшлифовано на
общих собраниях и сВездах митьков, где этот анекдот повторялся бессчетно,
неизменно вызывал восторг, переходящий в сдавленные рыдания и клятвы быть
верным делу митьков по гроб.
Итак: плывет океанский лайнер. Вдруг капитан с капитанского мостика
кричит в матюгальник:
- Женщина за бортом! Кто спасет женщину?
Молчание. На палубу выходит американец. Белые шорты, белая майка с
надписью "Майами бич".
- Я спасу женщину!
Одним взмахом, пластично расстегивает зиппер, срывает шорты и майку,
остается в плавках стального цвета.
Корабль затаив дыхание, смотрит.
Американец, поигрывая бронзовым телом, подходит к борту, грациозно,
не касаясь перил, перелетает их и входит в воду без брызг, без шума, без
всплеска!
Международным брассом мощно рассекает волны, плывет спасать женщину,
но!... Не доплыв десяти метров... Тонет!
Капитан в матюгальник:
- Женщина за бортом! Кто спасет женщину?
Молчание. На палубу выходит француз. Голубые шорты, голубая майка с
надписью "Лямур-тужур".
- Я спасу женщину!
Одним взмахом пластично расстегивает зиппер, срывает шорты и майку и
остается в плавках с попугайчиками.
Корабль, затаив дыхание, смотрит.
Француз подходит к борту, как птица, перелетает перила, входит в воду
прыжком три с половиной оборота без единого всплеска!
Международным баттерфляем плывет спасать женщину, но!... Не доплыв
пяти метров... Тонет!
Капитан в матюгальник срывающимся голосом:
- Женщина за бортом! Кто спасет женщину?
Молчание. Вдруг дверь каптерки открывается, на палубу, сморкаясь и
харкая, вылезает русский. В рваном, промасленом ватничке, штаны на коленях
пузырем.
- Где тут? Какая баба?
Расстегивает единственную пуговицу на ширинке, штаны падают на
палубу. Снимает ватник и тельняшку, кепочку аккуратно положил сверху,
остается в одних семейных трусах до колен.
Поеживаясь, хватается за перила, переваливается за борт, смотрит на
воду: и с хаканьем, с шумом, с брызгами солдатиком прыгает в воду, и...
Сразу тонет.
Таков полный канонический текст этого анекдота. Рассказывая его
непосвященным, митек вынужден слегка комментировать, так, описывая выход
американца и француза, митек, не скрывая своего восхищения, прибавляет: "В
общем, Дэвид Бауи! Гад такой!", а когда на палубе появляется русский,
митек заговорщически прибавляет: "Митек!"
Кстати, этот анекдот вполне может служить эпиграфом к капитальному
труду "Митьки и Дэвид Бауи".
О НЕКОТОРЫХ ПРОТИВНИКАХ МИТЬКОВСКОЙ КУЛЬТУРЫ
Митьки уже потому победят, что
они никого не хотят победить...
Они всегда будут в говнище, в
проигрыше... (шепотом). И этим
они завоюют мир."
(Из разговора с Д.Шагиным)
Будем глядеть правде в лицо: культура митьков имела и будет иметь
противников. Я имею ввиду не противников по невежеству или недостатку
гуманизма, и не тех торопыг, что не могут вынести доставучесть митька. Я
имею в виду злого и умного врага, культурного противника.
Вот книга (которую я давно, как и подобает, пропил) Константина
Леонтьева - "О стиле романов графа Толстого".
Есть в ней мысли и о стиле романов, и о Толстом, но главная тема этой
книги - беспощадная, не на жизнь, а на смерть, борьба с митьковской
культурой.
Я не имею возможности прямо цитировать эту книгу, но страх и
растерянность известного реакционера XIX века перед пробуждающейся
митьковской культурой, хорошо запомнились мне.
Есть в русской литературе, писал он, какая-то тенденция к осмеянию
своего героя. Если в англоязычной литературе все говорится как есть, во
французской - преувеличенно, то в русской - грубо и принижено.
Если английскому автору нужно описать, например, страх в герое, он
так прямо и напишет: "Джон испугался и пошел домой". Француз напишет:
"Альфред затрепетал. Смертельная бледность покрыла его прекрасное лицо" и
т.д. А русский автор скажет: "Ваня сдрейфил (лучше даже - приссал) и попер
домой".
Реакционному философу нельзя отказать в наблюдательности, расстановка
сил для него ясна: на палубу выходит американец, на палубу выходит
француз, из каптерки вылезает русский. Но отнестись к ним философски он не
в силах: одобряя сухую пустоту англичанина, он смеется над французом и
презирает русского.
Митек же, приводя свой куда более отточенный и изящный анекдот, не
скрывает своего восхищения и американцем, и французом, и хоть самим
К.Леонтьевым, которому явно не хватает гуманизма и христианского смирения.
Далее, язвительный философ через столетие прямо протягивает руку
присяжным критикам "Литературной газеты", угрюмо жалуясь на неизящных
персонажей русской литературы, которые постоянно "подходят к буфету и
хлопают рюмку очищенной, а если (вот знаменательное признание) герой после
этого ласково осклабится, то доверие читателя обеспечено".
Горький сарказм ядовитого мыслителя здесь неуместен и просто жалок -
он недоволен, что читатель сделал свой выбор и его доверие отдано
достойнейшему - митькам, а не К.Леонтьеву!
Не злись, К.Леонтьев, - ты победил - ведь митьки-то никого не хотят
победить, они всегда будут в говнище, в проигрыше...
ПОЧЕМУ МИТЬКОВСКАЯ КУЛЬТУРА ТЕМ НЕ МЕНЕЕ ПОКА
НЕ ИДЕТ СЕМИМИЛЬНЫМИ ШАГАМИ
А потому что некогда... На общих собраниях и сВездах у митьков
остается очень мало времени для разработки своей культуры.
Митьки - очень добрые, им не жалко друг для друга и последней
рубашки, но одно непреодолимое антагонистическое противоречие раздирает
их: им жалко друг для друга алкогольных напитков.
Каждый митек настолько уверен в своем праве выпить гораздо больше
своих собутыльников, что даже не замечает и отрицает эту митьковскую
черту. (Примечательно, что формула, описывающая это явление, была найдена
не в среде митьков, а зарубежным обозревателем движения: "Митек не любит
пить в одиночестве, но митек любит пить один при многих свидетелях".)
Представим себе собрание трех митьков: А, В и С.
(Эти имена и события вымышлены и всякое сходство с действительностью
является чистой случайностью).
Все эти трое митьков принесли по бутылке бормотухи, каждый достоин
равной доли - но каждый расчитывает на большее. Исходя из этого, они
единодушны в решении пить не из стаканов, а из горла - ведь каждый
надеется, что его глоток - больше. Митьки садятся за стол, готовясь к
длительному и вдумчивому разговору, должному двинуть вперед митьковскую
культуру.
А (открывая бутылку): Сейчас для начала я почитаю вам Пушкина. (пьет
из бутылки).
В: Стой! Ты что, обалдел?
С: Вот гад!
А: Чего, чего? Тут мало и было! (отмечает пальцем, сколько, по его
мнению, было в непочатой бутылке).
С: Что ж нам, полбутылки продавали?
В: (берет у А бутылку и пьет).
С: Куда? А я?
В: (с обиженным видом отдает бутылку.
С горько смотрит на В и бутылку).
А: Вон сколько выжрал! А я только приложился!
С: (пьет. А молча хватает бутылку и, выламывая у С зубы, рвет на
себя).
С: Ну что за дела?! Я только глоточек и сделал!
В: Он, гад так пасть разработал, что за глоточек всю бутылку
выжирает!
А: Гад! Мы только попробовали, а ты... Ну, я тогда уж допиваю (пьет).
В: Елы-палы! За что, за что так? Ты же два раза пил, а мы по одному?!
А: (довольно утираясь) И я один раз пил, и гораздо меньше вас выпил.
В: Ты же начинал!
А: Не фига. С начинал.
В: Гады вы! Ну уж следующую бутылку я один пью (открывает бутылку и
пьет).
С: Куда?! Да что вы, совсем уже оборзели? Я больше всех вина принес и
еще ни разу почти не выпил?
В: (передавая ему бутылку): На, пей. Первую бутылку один почти выпил,
так пей и вторую! У Васи Векшина две сестренки маленькие остались, а С -
жирует!
А: (в слезах): Так мне что - уходить?! Одни, без меня управитесь?!
С: (отдавая ему бутылку): На, пей, если Бога не боишься. Бог-то есть!
Он-то знает, как ты нас обжираешь!
В: (наблюдая за тем, как А пьет): Нет, я вижу, не верит он в Бога! Но
ничего, отплачутся ему наши слезки!
И так далее до конца собрания.
Пример, разумеется, абстрактен и показывает только тему борьбы - на
самом деле ни один из моих знакомых митьков не бывает так топорен и груб в
достижении своей цели - каждый из митьков имеет свой комплекс методов,
которые в ходе соперничества шлифуются и совершенствуются. Из трех
настоящих митьков - сумевший выпить больше добился заслуженной победы в
честной и равной борьбе.
И методы этой борьбы - органичная часть митьковской культуры.
4. РЕФЕРАТ ПО СТАТЬЕ А.ФЛОРЕНСКОГО МИТЬКИ И КУЛЬТУРА"
Работа А.Флоренского, как и другие известные мне труды о митьках,
начинается с безудержного восхваления движения.
Кратко перечислив ряд социалистических и капиталистических стран,
вовлеченных в движение митьков, автор подробно останавливается на вкладе в
дело митьков И.А.Кирилловой (то один, то два рубля на пропой
А.Флоренскому). После этого вступления, которое можно считать посвящением,
автор переходит к теме своей работы.
Первый раздел - митьки и живопись. Поставив этот сложный вопрос,
Флоренский сразу отделяет "митьковскую живопись" от живописи "любимой
