одно и то же время. Кто-то ловко греет руки на всей этой шумихе. Но кто?
Она обязана "вычислить подлеца".
Ее имя все еще находилось в записной книжке Элизабет. Мария
Мартинелли. Память воскресила полустертый образ длинноногой итальяночки,
ее бывшей одноклассницы в швейцарском пансионе. Время от времени они
посылали друг другу весточки о себе. Мария стала манекенщицей и как-то
написала Элизабет, что помолвлена с итальянским газетным магнатом, живущим
в Милане. Через пятнадцать минут Элизабет уже разговаривала с Марией по
телефону. Когда было покончено со светскими условностями, Элизабет
спросила:
- Ты еще не замужем за своим газетчиком?
- Пока нет. Но как только Тони получит развод, мы тут же поженимся.
- Мария, у меня к тебе просьба.
- Выкладывай.
Спустя чуть менее часа Мария Мартинелли перезвонила Элизабет.
- Все в порядке. Информация из первых рук: министра, который хотел
вывезти деньги из Италии, заложили. Таможенников на него навел один
парень.
- А он случайно не знает имя наводчика?
- Иво Палацци.
Инспектор Макс Хорнунг сделал весьма интригующее открытие. Он
выяснил, что взрыв в лаборатории "Роффа и сыновей" не только не был
случайным, но и был осуществлен с помощью взрывчатки "Рилар Х",
предназначавшейся специально для армии и никуда более не поставляемой.
Заинтересовало же в этом деле Макса то обстоятельство, что "Рилар Х"
изготавливалась на одном из заводов, принадлежавших "Роффу и сыновьям".
Одного телефонного звонка было достаточно, чтобы выяснить, на каком
именно.
Завод находился неподалеку от Парижа.
Ровно в четыре часа пополудни герр Юлиус Бадратт угловато примостился
в кресле и без обиняков сказал:
- Как сильно бы мы ни желали вам помочь, мисс Рофф, боюсь, что о
своих вкладчиках мы должны заботиться в первую очередь.
Такого рода заявления, подумала Элизабет, банкиры обычно делают
вдовам или сиротам перед тем, как лишить их права на получение денег под
залог имущества. Но Элизабет знала, что ее ждет, и была готова к подобного
рода заявлениям.
- ...И потому, в соответствии с решением консорциума, наш банк
требует немедленной выплаты "Роффом и сыновьями" займов.
- Насколько помнится, вы давали мне девяносто дней, - сказала
Элизабет.
- Сожалею, но нам представляется, что обстоятельства изменились к
худшему. Смею вас уверить, что банки, с которыми вы связаны долговыми
обязательствами, все до единого пришли к аналогичному мнению.
Если банки сейчас откажут им в кредитах, концерн в семье не удержать.
- Поверьте, мисс Рофф, мне очень неприятно сообщать вам столь
печальное известие, но считаю своим долгом сделать это лично.
- Вам, должно быть, известно, что "Рофф и сыновья" все еще мощная и
жизнеспособная корпорация?
Герр Бадратт учтиво склонил голову.
- Это великая корпорация.
- И тем не менее вы отказываете нам во времени.
Герр Бадратт пожевал сухонькими губами, потом произнес:
- Банк считает, что проблемы ваши легко разрешимы. Но... - Он
запнулся.
- Но вы полагаете, что эти проблемы некому решать, не так ли?
- Боюсь, что так.
Он сделал движение встать из-за стола.
- А что, если президентом фирмы станет кто-то другой? - спросила
Элизабет.
Он отрицательно покачал головой.
- Мы обсуждали такую возможность и пришли к единому мнению, что ни
один из членов Совета директоров концерна не в состоянии справиться...
- Я имела в виду Риса Уильямза, - сказала Элизабет.
38
Констебль Томас Хиллер из подразделения речной полиции Темзы был в
ужасном состоянии. Он очень хотел спать, был голоден, зол и в довершение
всего промок до мозга костей. Пока он еще не решил, что было худшим из
всего этого перечня.
Он хотел спать, так как его невеста Фло не давалась ему всю ночь
напролет; голоден, потому что к тому времени, как она перестала
сопротивляться, он уже здорово опаздывал на службу и потому никак не
успевал перехватить хоть чего-нибудь; зол, потому что она так долго не
позволяла трогать себя, а промокший, потому что тридцатифутовый
полицейский катер был предназначен для службы, а не для увеселительных
прогулок, а поднявшийся шквальный ветер пригоршнями швырял дождь в
маленькую рулевую рубку, где он нес вахту. В такие дни почти ничего не
было видно и почти нечего было делать. Участок подразделения речной
полиции Темзы простирался на пятьдесят четыре мили от Дартфордской стрелки
до Стейнского моста, и обычно констеблю Хиллеру была по душе его
патрульная служба. Но не в таком состоянии, как в этот раз. Будь прокляты
эти бабы! Он вспомнил, как яростно в кровати сопротивлялась его ласкам
раздетая догола Фло и как при этом ходуном ходили ее огромные аппетитные
сиськи. Досадливо взглянул на часы. Еще полчаса, и эта несчастная смена
закончится. Катер развернулся и направился в сторону пирса Ватерлоо.
Теперь надо было решать, что сделать в первую очередь: поспать, поесть или
переспать с Фло? А лучше всего, мелькнула мысль, сделать все это сразу. Он
протер отяжелевшие от бессонной ночи глаза и глянул за борт на мутную,
взбухшую и пузырящуюся от дождя воду реки.
Казалось, она выплыла из ниоткуда. Как огромная, перевернутая на
спину рыба. И первой мыслью констебля было: если мы вытащим ее на борт,
она нам все провоняет. Она была примерно в десяти ярдах по правому борту,
и катер удалялся от нее. Если он откроет рот, то эта идиотская рыбина
точно продлит их смену. Придется останавливаться и что-то с ней делать:
втаскивать ее в катер или брать на буксир. В любом случае к Фло он попадет
еще не скоро. Хрен с ней, он не обязан никому о ней докладывать. Ведь мог
же он ее, в конце концов, не заметить? А что, если?.. Они уже порядочно
отошли от нее.
- Сержант! - прокричал констебль Хиллер. - Двадцать румбов по правому
борту какая-то огромная рыбина. То ли акула, то ли еще чего.
Дизельный мотор в сто лошадиных сил натужно взревел, и катер начал
замедлять ход. К Хиллеру подошел сержант Гаскинс.
- Где она? - спросил он.
Неясный белесый предмет словно растаял под дождем.
- Была там.
Сержант Гаскинс тоже хотел побыстрее добраться домой. И тоже сначала
не хотел связываться с этой идиотской рыбиной.
- Она что, такая большая, что помешает судоходству? - на всякий
случай спросил он.
После короткой, но яростной борьбы с самим собой констебль Хиллер
потерпел поражение.
- Да, - сказал он.
Патрульный катер развернулся и медленно направился к тому месту реки,
где впервые им был замечен странный предмет. Он выплыл из темноты прямо по
курсу катера так же неожиданно, как и в первый раз, и оба они застыли от
удивления на своих местах. Это был труп молодой светловолосой девушки.
На ней ничего не было, кроме красной ленты, повязанной вокруг шеи.
39
В то время как констебль Хиллер и сержант Гаскинс выуживали из Темзы
тело девушки, в десяти милях от них в другой части Лондона инспектор Макс
Хорнунг входил в отделанный серо-белым мрамором вестибюль нового здания
Скотленд-Ярда. Его распирало от гордости при одной мысли, что он входил
под порталы столь знаменитого учреждения. И тем не менее и он сам, и все,
кто нес службу в этом здании, были членами одного великого братства
полицейских. Ему нравилось, что телеграфный адрес Ярда шел под кодом
"Наручники". Макс весьма уважительно относился к англичанам. Его только
немного коробило их неумение членораздельно общаться: диву даешься, до
чего же они странно говорят на своем родном языке!
Дежурный полицейский учтиво спросил его:
- Чем могу служить, сэр?
- У меня назначена встреча с инспектором Дэвидсоном, - обернулся к
нему Макс.
- Имя, сэр?
Медленно и раздельно Макс произнес:
- Инспектор Дэвидсон.
Дежурный с интересом взглянул на него.
- Вы инспектор Дэвидсон?
- Нет, мое имя Макс Хорнунг.
Дежурный сказал извиняющимся тоном:
- Простите, сэр, вы хоть немного говорите по-английски?
Пять минут спустя Макс все же попал в кабинет инспектора Дэвидсона,
тяжеловесного увальня средних лет с пунцовым лицом и большими, желтыми,
неровными зубами. Типичный англичанин, радостно подумал Макс.
- По телефону вы сказали, что вам нужны данные на сэра Алека Николза
как одного из подозреваемых в убийстве.
- Да, одного из шестерых.
Инспектор Дэвидсон вопросительно уставился на него.
- А что, у него действительно рыльце в пушку?
Вздохнув, Макс еще раз медленно, чеканя каждое слово, повторил
сказанное.
- Та-ак, - задумчиво произнес инспектор Дэвидсон. Затем после
короткого молчания сказал: - Сделаем вот что. Я вас направлю в четвертый
отдел банка криминальных данных. Если у них на него ничего нет, попробуем
одиннадцатый и тринадцатый отделы - банки засекреченной криминальной
информации.
Ни по одному из отделов сэр Алек Николз не проходил. Но Макс знал,
где теперь искать нужную информацию.
Еще до прихода в Скотленд-Ярд, утром, Макс успел обзвонить нескольких
финансистов, которые работали в самом Сити, финансовом центре Лондона.
Их реакция была однозначной. Когда Макс объявил, кто говорит, они
почувствовали себя одинаково неуютно, так как у любого из работающих в
Сити всегда есть что скрывать, а слава Макса как финансового цербера
докатилась и до Лондона. Но едва Макс сообщил им, что ему нужна информация
на кого-то другого, они из кожи готовы были лезть, чтобы помочь ему.
Два дня провел Макс, посещая банки, финансовые посреднические фирмы,
кредитные и финансово-статистические организации. Но не с людьми,
работающими в них беседовал он, он беседовал с их компьютерами.
Макс был гениальным компьютерщиком. Когда он садился за компьютерную
клавиатуру, он был подобен виртуозу-пианисту. Неважно, какому языку был
обучен компьютер, Макс знал их все. Он свободно общался как с цифровыми
компьютерами, так и с компьютерами, обученными языкам самой разной степени
сложности. Он знал ФОРТРАН и ФОРТРАН IV, чувствовал себя на равных с
огромными Ай-би-эм 170, ПДП 10 и 11 и с АЛГОЛом 68.
Он великолепно владел КОБОЛом, запрограммированным для бизнеса,
БЕЙСИКом, используемым для полицейских нужд, умел считывать графики и
карты, молниеносно поставляемые АПЛ. Непринужденно вел беседы на ЛИСПе и
АПТе, а также на ПЛ-1. Он говорил на двоичном коде и задавал вопросы на
цифровом, и всякий раз быстрые принтеры отщелкивали ему ответы со
скоростью сто одиннадцать строк в минуту. Гигантские машины, словно
бездонные насосы, всю свою жизнь всасывали в себя информацию, складируя и
сортируя ее, расставляя по полочкам, запоминая, и вот теперь они ее
выдавали Максу, нашептывая ему на ухо секреты, хранящиеся в их
аэрокондиционированных саркофагах.
И не было для них ничего святого, и спрятаться от них было
невозможно. Неприкасаемая святость частной жизни была заблуждением, мифом.
Любого человека можно было читать как раскрытую книгу. Данные на человека
вводились в память компьютера, едва он обращался в отдел социального
обеспечения, заключал договор о страховании имущества, получал
водительские права, открывал счет в банке. Компьютерам было известно,
исправно ли он платит налоги, получает ли пособие по безработице или
пользуется услугами благотворительных фондов. Память компьютеров хранила
имена тех, кто прибегает к услугам частных страховых компаний, владеет
