выказывай подобных чувств, во всяком случае внешне и своим
поведением, хвали все, что заслуживает похвал, только отнюдь не
сравнивая с вещами подобного же рода, которые ты, возможно,
видел в Париже. Так, например, немецкая кухня, вне всякого
сомнения, очень плоха, а французская восхитительна, но тем не
менее никогда не позволяй себе, сидя за немецким столом,
хвалить французскую кухню, лучше просто ешь то, что более или
менее сносно, не сравнивая ни с чем лучшим. Я знавал немало
английских йэху, которые, живя в Париже, не находили нужным
считаться ни с какими французскими обычаями, но стоило им
поехать в какой-нибудь другой город, как они без умолку
рассказывали о том, что они делали, видели и ели в Париже.
Свободную манеру поведения, отличающую французов, не следует
перенимать огульно, если ты живешь при каком-нибудь из немецких
дворов, в то время как непринужденности их подражать и можно, и
должно, но и то в различной степени, в зависимости от того, где
ты находишься. При дворах Маннгейма и Бонна, может быть,
осталось несколько меньше варварства, чем при некоторых других;
в Майнце, где власть принадлежит епископу, равно как и в Трире
(в обоих этих городах иностранцы -- редкие гости), по-моему, и
сейчас еще жив дух готов и вандалов. При обоих этих дворах надо
быть более сдержанным и церемонным. И ни слова о французах! В
Берлине можешь сколько угодно изображать из себя француза.
Ганновер, Брауншвейг, Кассель и другие занимают промежуточное
положение, un pea decrottes, mais pas assez297.
Вот еще один мой настоятельный совет тебе: не только в
Германии, но и вообще в любой стране, в которую тебе когда-либо
случится поехать, ты должен быть не только внимателен ко
всякому, кто с тобой говорит, но и сделать так, чтобы
собеседник твой почувствовал это внимание. Самая грубая обида
-- это явное невнимание к человеку, который что-то тебе
говорит, и простить эту обиду всего труднее. А мне ведь
довелось знать людей, которые роняли себя в глазах других из-за
какой-нибудь неловкой выходки, на мой взгляд отнюдь не столь
обидной, как то возмутительное невнимание, о котором я говорю.
Я в жизни видел немало люден, которые, когда вы говорите с
ними, вместо того чтобы глядеть на вас и внимательно вас
слушать, вперяют взоры в потолок или куда-нибудь в угол, глядят
в окно, играют с собакой, крутят в руках табакерку или ковыряют
в носу. Это самый верный признак человека мелкого, несерьезного
и пустого, да к тому же и невоспитанного; этим ты откровенно
признаешься, что каждый самый ничтожный предмет более достоин
твоего внимания, чем все то, что может быть сказано твоим
собеседником. Суди сам, каким негодованием и даже ненавистью
преисполнится при таком поведении сердце того, в ком есть хоть
малая толика самолюбия. А я с уверенностью могу сказать, что не
встречал еще человека, которому бы его недоставало. Еще и еще
раз повторяю тебе (ибо тебе совершенно необходимо это
запомнить) -- такого рода тщеславие и самолюбие неотделимы от
природы человека, каково бы ни было его положение или звание;
даже твой собственный лакей, и тот скорее забудет и простит
тебе тумаки, нежели явное пренебрежение и презрение. Поэтому,
прошу тебя, не только будь внимателен, но и умей выказать
всякому человеку, который с тобой говорит, внимание явное и
заметное, больше того, умей подхватить его тон и настроить себя
на его лад. Будь серьезен с человеком серьезным, весел с
веселым и легкомыслен с ветрогоном. Принимая эти различные
обличья, постарайся в каждом из них выглядеть непринужденно,
вести себя так, как будто оно для тебя естественно. Это и есть
та настоящая и полезная гибкость, которая приобретается
доскональным знанием света, раскрывающим человеку глаза и на
пользу ее, и на то, как эту гибкость приобрести.
Я уверен, и уж во всяком случае надеюсь, что ты никогда не
употребишь глупых слов, которые очень любят дураки и тупицы,
нелепым образом стараясь ими себя оправдать: "Я не могу это
сделать", когда речь идет о вещах, которые кги в силу
физических, ни в силу моральных причин не являются
невозможными. "Я не могу долго уделять внимание чему-то
одному", -- говорит один дурак: это значит только, что он такой
дурак, что не может. Мне вспоминается увалень, который не знал,
куда девать свою шпагу, и всякий раз имел обыкновение снимать
ее перед обедом, говоря, что никак не может обедать, когда он
при шпаге. Раз. как-то я не удержался и сказал ему, что это
вполне можно сделать, не подвергая опасности ни себя, ни
других. Стыдно и нелепо говорить, что ты не в состоянии делать
то, что все люди вокруг тебя делают каждодневно.
Есть и еще один порок, против которого я должен тебя
предостеречь, -- это лень: ничто, пожалуй, не мешало так людям
провести с пользой свои путешествия. Прошу тебя, всегда будь в
движении. Утром подымайся рано и осматривай город, а во второй
половине дня старайся увидеть побольше людей. Если тебе
предстоит пробыть только неделю в каком-нибудь самом маленьком
городке, все равно осматривай все, что там надо видеть,
познакомься с возможно большим числом людей и посети все дома,
которые сможешь.
Советую тебе также, хотя, может быть, ты уже подумал об
этом сам, носить всегда в кармане карту Германии, на которой
нанесены все почтовые дороги, а также какой-нибудь краткий
путеводитель. Глядя на карту, ты будешь запоминать расположения
отдельных мест и расстояния между ними, а из путеводителя
узнаешь о множестве достопримечательностей. которые надлежит
посмотреть и которые иначе могут ускользнуть от твоего
внимания; хоть сами по себе они, может быть, и не так уж много
значат, ты потом будешь жалеть, что побывал в этих городах, а
их не увидел.
Теперь ты подготовлен к путешествию и предупрежден обо
всем, и да хранит тебя бог. Felix faustumque sit!298 Прощай.
LXXIX
Лондон, 31 мая ст. ст. 1752 г.
Милый друг,
Свет -- это и есть та книга, и притом единственная книга,
к которой я отсылаю тебя сейчас. Основательное знание его будет
для тебя полезнее, чем все книги, которые ты когда-либо читал.
Отложи в сторону самую лучшую, если окажется возможным пойти в
самое лучшее общество, и верь мне, ты не прогадаешь. Но так как
даже самая бурная жизнь, наполненная делами или удовольствиями,
оставляет человеку каждый день какие-то свободные минуты, когда
для всякого мыслящего существа прибежищем становится книга, я
хочу сейчас подсказать тебе, как употребить эти минуты
(которых, вообще-то говоря, будет не очень много, да и не
должно быть) с наибольшей для тебя пользой. Отучись тратить
время на чтение книг легкомысленных и пустых, написанных их
авторами от нечего делать, или ради денег, или же с целью
развлечь таких, как они сами, ничего не делающих и
невежественных читателей; такого рода книгами все кишит вокруг,
они прожужжали нам все уши. Отмахнись от них как от мух, им
нечем тебя ужалить. Cerium pete finem299, найди себе
какое-нибудь определенное занятие для этих свободных минут и
неизменно посвящай их поставленной перед собою цели, до тех пор
пока ее не достигнешь, а после этого выбери какую-нибудь
другую. Так, например, имея в виду поприще, к которому ты себя
готовишь, я бы посоветовал тебе остановить свой выбор на самых
интересных и примечательных периодах истории нового времени и
ограничить свое чтение ими. Если ты выберешь Мюнстерское
соглашение, -- ас этого периода лучше всего начать, -- если ты
будешь заниматься так, как я тебе рекомендую, не отвлекайся
ничем от задуманного и не заглядывай в течение этого времени ни
в какие другие книги, не имеющие к нему отношения; ограничь
себя достоверными историческими сочинениями, письмами,
мемуарами и отчетами о переговорах, имеющих отношение к этому
важному событию: читай и сравнивай их со всей
непредубежденностью и трезвостью, которые лорд Болингброк
рекомендует тебе более убедительно и красноречиво, чем я. Вслед
за тем особенно основательно стоит изучить Пиренейский мир, при
заключении которого французы ставили себе целью утвердить права
династии Бурбонов на испанский престол. Изучай его тем же
способом, выбирая из великого множества написанных по этому
поводу книг два или три самых достоверных источника, и обрати
особое внимание на письма, которые надежнее всего остального
там, где речь идет о переговорах. После этого займись
Нимвегенским и Рисвикским мирными договорами, которые в
известной степени являются постскриптумами к Мюнстерскому и
Пиренейскому. Эти два договора предстали в новом свете, после
того как было опубликовано множество подлинных писем и других
документов. Уступки, на которые пошел при заключении
Рисвикского мира победивший тогда Людовик XIV, крайне удивили
всех тех, кто привык смотреть на вещи лишь поверхностно, но,
как мне кажется, были совершенно понятны для людей, которые
знали, каково было тогда состояние Испании и здоровье ее короля
Карла II. Промежуток между заключением Рисвикского мира и
началом Великой войны в 1702 г. очень короток, но исключительно
интересен. Чуть ли не каждую неделю происходило какое-либо
значительное событие. Два договора о разделе, смерть испанского
короля, его неожиданное завещание и согласие с ним Людовика XIV
в нарушение второго договора о разделе, только что перед этим
подписанного им и ратифицированного; Филипп V, спокойно и
приветливо встреченный в Испании и признанный большинством
держав, которые впоследствии объединились, для того чтобы
свергнуть его с престола.
Не могу не заметить по этому поводу, что в важных делах
характер человека часто имеет больше значения, чем благоразумие
и здравая политика. В самом деле, посадив короля из рода
Бурбонов на испанский престол, Людовик XIV в угоду своей личной
гордости пожертвовал действительными интересами Франции,
могущество которой надолго бы упрочилось от присоединения
Неаполя, Сицилии и Лотарингии на основе второго договора о
разделе, и, как мне кажется, Европа много выиграла от того, что
он поступил в согласии с завещанием. Он, может быть, правда,
надеялся, что сумеет повлиять на своего внука, но уж во всяком
случае не мог рассчитывать, что потомки французских Бурбонов
будут влиять на потомков Бурбонов в Испании: он слишком хорошо
знал, как мало значат для людей узы крови и как они еще меньше
значат для государей. Мемуары графа Харраха и Лас Торреса очень
помогают уяснить все, что происходило при испанском дворе в
период, предшествовавший смерти этого слабого короля. Письма
маршала д'Аркура, бывшего тогда французским послом в Испании,
относящиеся к 1698 -- 1701 гг., точными списками которых я
располагаю, мне все полностью разъяснили. Письма эти отложены
для тебя. Из них явствует, что неблагоразумное поведение
Австрийского дома в отношении короля и королевы испанских и
интриги г-жи Берлипс, фаворитки королевы, вместе с
обнародованием договора о разделе, возмутившего всю Испанию,
были подлинными и единственными причинами, почему завещание
Карла II было составлено в пользу герцога Аржуйского. Ни
кардинал Портокарреро, ни кто-либо из грандов не были
подкуплены Францией, как все тогда думали и как об этом
писалось; анекдот, который рассказывает по этому поводу
Вольтер, вполне соответствует истине. С этого начинается новое
действие и новый век. Счастливая звезда Людовика XIV
