отправился в тот конец проулка и посмотрел в сторону двери
обвиняемого. Увидел ли он что-нибудь в проулке? Да,
увидел.
Сэр Уолтер Каудрей позволил себе внушительную паузу, а
свидетель меж тем стоял, опустив глаза, и, несмотря на
присущее ему самообладание, казался бледней обычного.
Наконец обвинитель спросил совсем негромко голосом и
сочувственным и бросающим в дрожь:
- Вы видели это отчетливо?
Как ни был сэр Уилсон Сеймор взволнован, его великолепный
мозг работал безупречно.
- Что касается очертаний - весьма отчетливо, все же
остальное нет, совсем нет. Проулок такой длинный, что на
светлом фоне противоположного выхода всякий, кто стоит
посредине, кажется просто черным силуэтом. - Свидетель,
только что твердо смотревший в лицо обвинителя, вновь
опустил глаза и прибавил: - Это я заметил еще прежде, когда
в проулке впервые появился капитан Катлер.
Опять наступило короткое молчание, судья подался вперед и
что-то записал.
- Итак, - настойчиво продолжал сэр Уолтер, - что же это
был за силуэт? Не был ли он похож, скажем, на фигуру
убитой?
- Ни в коей мере, - спокойно ответил Сеймор.
- Каков же он был?
- Он был похож на высокого мужчину.
Сидящие в зале суда уставились кто на ручку кресла, кто
на зонтик, кто на книгу, кто на башмаки - одним словом, кто
куда. Казалось, они поставили себе целью не глядеть на
обвиняемого; но все ощущали его присутствие на скамье
подсудимых, и всем он казался великаном. Огромный рост
Бруно сразу бросался в глаза, но стоило глаза отвести, и он
словно бы становился с каждым мгновением все огромней.
Каудрей, мрачно торжественный, расправил свою черную
шелковую мантию и белые шелковистые бакенбарды и сел Сэр
Уилсон ответил еще на несколько вопросов касательно
кое-каких подробностей, известных и другим свидетелям, и уже
покидал место свидетеля, но тут вскочил защитник и остановил
его.
- Я задержу вас всего на минуту, - сказал мистер Батлер;
с виду он казался деревенщиной, брови рыжие, лицо какое-то
сонное. - Не скажете ли вы его чести, откуда вы знаете, что
это был мужчина?
По лицу Сеймора скользнула тень утонченной улыбки.
- Прошу прощения, дело решила столь вульгарная
подробность, как брюки, - сказал он. - Когда я увидел
просвет меж длинных ног, я в конце концов понял, что это
мужчина.
Сонные глаза Батлера вдруг раскрылись - это было подобно
беззвучному взрыву.
- В конце концов! - медленно повторил он. - Значит,
поначалу вы все-таки думали, что это женщина?
Впервые Сеймору изменило спокойствие.
- Это вряд ли имеет отношение к делу, но, если его честь
пожелает, чтобы я сказал о своем впечатлении, я, разумеется,
скажу, - ответил он. - Этот силуэт был не то чтобы женский,
но словно бы и не мужской - какие-то не те изгибы. И у него
было что-то вроде длинных волос.
- Благодарю вас, - сказал королевский адвокат Батлер и
неожиданно сел, как будто услышал именно то, что хотел.
Капитан Катлер в качестве свидетеля владел собой куда
хуже и внушал куда меньше доверия, чем сэр Уилсон, но его
показания о том, что происходило вначале, полностью
совпадали с показаниями Сеймора. Капитан рассказал, как
Бруно ушел к себе, а его самого послали за ландышами, как,
возвращаясь в проулок, он увидел, что там кто-то есть, и
заподозрил Сеймора, и, наконец, о схватке с Бруно. Но он не
умел выразительно описать черную фигуру, которую видел и он
и Сеймор. На вопрос о том, каков же был загадочный силуэт,
он ответил, что он не знаток по части искусства, и в ответе
прорвалась, пожалуй, чересчур откровенная насмешка над
Сеймором. На вопрос - мужчина то был или женщина, он
ответил, что больше всего это походило на зверя, и в ответе
его была откровенная злоба на обвиняемого. Но при этом он
был явно вне себя от горя и непритворного гнева, и Каудрей
не задерживал его, не заставил подтверждать и без того ясные
факты.
Защитник тоже, как и в случае с Сеймором, не стал
затягивать перекрестный допрос, хотя казалось, - такая уж у
него была манера, - что он отнюдь не спешит.
- Вы престранно выразились, - сказал он, сонно глядя на
Катлера. - Что вы имели в виду, когда говорили, что тот
неизвестный больше походил не на женщину и не на мужчину, а
на зверя?
Катлер, казалось, всерьез разволновался.
- Наверно, я зря так сказал, - отвечал он, - но у этого
скота могучие сгорбленные плечи, как у шимпанзе, а на голове
- щетина торчком, как у свиньи.
Мистер Батлер прервал на полуслове эту странно
раздраженную речь.
- Свинья тут ни при чем, а скажите лучше, может, это было
похоже на волосы женщины?
- Женщины! - воскликнул капитан. - Да ничуть не похоже!
- Предыдущий свидетель сказал, похоже, - быстро подхватил
защитник, беззастенчиво сбросив маску сонного тугодума. - А
в очертаниях фигуры были женственные изгибы, на что нам тут
красноречиво намекали. Нет? Никаких женственных изгибов?
Если я вас правильно понял, фигура была скорее плотная и
коренастая?
- Может, он шел пригнувшись, - осипшим голосом едва
слышно произнес капитан.
- А может, и нет, - сказал мистер Батлер и сел так же
внезапно, как и в первый раз.
Третьим свидетелем, которого вызвал сэр Уолтер Каудрей,
был маленький католический священник, по сравнению с
остальными уж такой маленький, что голова его еле виднелась
над барьером, и казалось, будто перекрестному допросу
подвергают малого ребенка. Но на беду, сэр Уолтер отчего-то
вообразил (виной тому, возможно, была вера, которой
придерживалась его семья), будто отец Браун на стороне
обвиняемого, - ведь обвиняемый нечестивец, чужак, да к тому
же в нем есть негритянская кровь. И он резко обрывал отца
Брауна всякий раз, как этот заносчивый посланец папы
римского пытался что-то объяснить, велел ему отвечать только
"да" и "нет" и излагать одни лишь факты безо всякого
иезуитства. Когда отец Браун в простоте душевной стал
объяснять, кто, по его мнению, был человек в проулке,
обвинитель заявил, что не желает слушать его домыслы.
- В проулке видели темный силуэт. И вы говорите, вы тоже
видели темный силуэт. Так каков же он был?
Отец Браун мигнул, словно получил выговор, но он давно и
хорошо знал, что значит послушание.
- Силуэт был низенький и плотный, - сказал он, - но по
обе стороны головы или на макушке были два острых черных
возвышения, вроде как рога, и...
- А, понятно, дьявол рогатый! - с веселым торжеством
воскликнул Каудрей и сел. - Сам дьявол пожаловал, дабы
пожрать протестантов.
- Нет, - бесстрастно возразил священник, - я знаю, кто
это был.
Всех присутствующих охватило необъяснимое, но явственное
предчувствие чего-то чудовищного. Они уже забыли о
подсудимом и помнили только о том, кого видели в проулке. А
тот, в проулке, описанный тремя толковыми и уважаемыми
очевидцами, словно вышел из страшного сна: один увидал в
нем женщину, другой - зверя, а третий - дьявола...
Судья смотрел на отца Брауна хладнокровным пронизывающим
взглядом.
- Вы престранный свидетель, - сказал он, - но есть в вас
что-то вынуждающее меня поверить, что вы стараетесь говорить
правду. Так кто же был тот человек, которого вы видели в
проулке?
- Это был я, - отвечал отец Браун.
В необычайной тишине королевский адвокат Батлер вскочил и
совершенно спокойно сказал:
- Ваша честь, позвольте допросить свидетеля. - И тут же
выстрелил в Брауна вопросом, который словно бы не шел к
делу: - Вы уже слышали, здесь говорилось о кинжале;
эксперты считают, что преступление совершено с помощью
короткого клинка, вам это известно?
- Короткий клинок, - подтвердил Браун и кивнул с мрачной
важностью, точно филин, - но очень длинная рукоятка.
Еще прежде, чем зал полностью отказался от мысли, что
священник своими глазами видел, как сам же вонзает в жертву
короткий клинок с длинной рукоятью (отчего убийство казалось
еще чудовищней), он поспешил объясниться.
- Я хочу сказать, короткие клинки бывают не только у
кинжалов. У копья тоже короткий клинок. И копье поражает
точно так же, как кинжал, если оно из этих причудливых
театральных копий, вот таким копьем бедняга Паркинсон и убил
свою жену - как раз в тот день, когда она послала за мной,
чтобы я уладил их семейные неурядицы, - а я пришел слишком
поздно, да простит меня господь. Но, умирая, он раскаялся,
раскаяние и повлекло за собою смерть. Он не вынес того, что
совершил.
Всем в зале казалось, что маленький священник, который
стоял на свидетельском месте и нес совершенную околесицу,
просто сошел с ума. Но судья по-прежнему смотрел на него в
упор с живейшим интересом, а защитник невозмутимо задавал
вопросы.
- Если Паркинсон убил ее этим театральным копьем, он
должен был бросить его с расстояния в четыре ярда, - сказал
Батлер. - Как же тогда вы объясните следы борьбы -
разорванное на плече платье? - Защитник невольно стал
обращаться к свидетелю как к эксперту, но никто этого уже не
замечал.
- Платье несчастной женщины было порвано потому, что его
защемило створкой, когда она пробегала мимо, - сказал
свидетель. - Она пыталась высвободить платье, и тут
Паркинсон вышел из комнаты обвиняемого и нанес ей удар.
- Створкой? - удивленно переспросил обвинитель.
- Это была створка двери, замаскированной зеркалом, -
объяснил отец Браун - Когда я был в уборной мисс Роум, я
заметил, что некоторые из зеркал, очевидно, служат потайными
дверьми и выходят в проулок.
Снова наступила долгая неправдоподобно глубокая тишина.
И на этот раз ее нарушил судья.
- Значит, вы действительно полагаете, что когда смотрели
в проулок, вы видели там самого себя - в зеркале?
- Да, милорд, именно это я и пытался объяснить, - ответил
Браун. - Но меня спросили, каков был силуэт, а на наших
шляпах углы похожи на рога, вот я и...
Судья подался вперед, его стариковские глаза заблестели
еще ярче, и он сказал особенно отчетливо.
- Вы в самом деле полагаете, что когда сэр Уилсон Сеймор
видел нечто несуразное, как бишь его, с изгибами, женскими
волосами и в брюках, он видел сэра Уилсона Сеймора?
- Да, милорд, - отвечал отец Браун.
- И вы полагаете, что когда капитан Катлер видел
сгорбленного шимпанзе со свиной щетиной на голове, он просто
видел самого себя?
- Да, милорд.
Судья, очень довольный, откинулся на спинку кресла, и
трудно было понять, чего больше в его лице - насмешки или
восхищения.
- А не скажете ли вы, почему вы сумели узнать себя в
зеркале, тогда как два столь выдающихся человека этого не
сумели? - спросил он.
Отец Браун заморгал еще растерянней, чем прежде.
- Право, не знаю, милорд, - с запинкой пробормотал он. -
Разве только потому, что я не так часто гляжусь в зеркало
-----------------------------------------------------------
1) - бездельник (фр.)
Г.К. Честертон
Лиловый парик
Перевод Н. Демуровой
Мистер Натт, усердный редактор газеты "Дейли реформер",
сидел у себя за столом и под веселый треск пишущей машинки,
на которой стучала энергичная барышня, вскрывал письма и
правил гранки.
Мистер Натт работал без пиджака. Это был светловолосый
мужчина, склонный к полноте, с решительными движениями,
твердо очерченным ртом и не допускающим возражений тоном.
Но в глазах его, круглых и синих, как у младенца, таилось
выражение замешательства и даже тоски, что никак не вязалось
с его деловым обликом. Выражение это, впрочем, было не
вовсе обманчивым. Подобно большинству журналистов,
облеченных властью, он и вправду жил под непрестанным гнетом
одного чувства - страха. Он страшился обвинений в клевете,
страшился потерять клиентов, публикующих объявления в его
газете, страшился пропустить опечатку, страшился получить
расчет.
Жизнь его являла собой непрерывную цепь самых отчаянных
компромиссов между выжившим из ума стариком мыловаром,
которому принадлежала газета (а значит, и сам редактор), и
теми талантливыми сотрудниками, которых он подобрал в свою
редакцию; среди них были блестящие журналисты с большим
