сказал Адамс. - Дело в том, что бриллианты, которые мы
сегодня видели, исчезли у моего друга из заднего кармана. А
так как вы...
- А так как я, - продолжал отец Браун, простодушно
улыбнувшись, - сидел позади него...
- Ничего подобного, - с нажимом сказал полковник Адамс, в
упор глядя на Фишера, из чего можно было заключить, что
нечто подобное уже было высказано. - Я только прошу вас,
как джентльмена, оказать мне помощь.
- То есть вывернуть свои карманы, - закончил отец Браун и
поспешил это сделать, вытащив на свет божий семь шиллингов
шесть пенсов, обратный билет в Лондон, маленькое серебряное
распятие, маленький требник и плитку шоколада.
Полковник некоторое время молча глядел на него, а затем
сказал:
- Признаться, содержимое вашей головы интересует меня
гораздо больше, чем содержимое ваших карманов. Ведь моя
дочь - ваша воспитанница. Так вот, в последнее время она...
- Он не договорил.
- В последнее время, - выкрикнул почтенный Фишер, - она
открыла двери отцовского дома головорезу социалисту, и этот
малый открыто заявляет, что всегда готов обокрасть богатого
человека. Вот к чему это привело. Перед вами богатый
человек, которого обокрали!
- Если вас интересует содержимое моей головы, то я могу
вас с ним познакомить, - бесстрастно сказал отец Браун. -
Чего оно стоит, судите сами. Вот что я нахожу в этом
старейшем из моих карманов: люди, намеревающиеся украсть
бриллианты, не провозглашают социалистических идей. Скорее
уж, - добавил он кротко, - они станут осуждать социализм.
Оба его собеседника быстро переглянулись, а священник
продолжал:
- Видите ли, ведь мы знаем этих людей. Социалист, о
котором идет речь, так же не способен украсть бриллианты,
как и египетскую пирамиду. Нам сейчас следует заняться
другим человеком, тем, который нам незнаком. Тем, кто
играет полисмена. Хотелось бы мне знать, где именно он
находится в данную минуту.
Панталоне вскочил с места и большими шагами вышел из
комнаты. Вслед за этим последовала интерлюдия, во время
которой миллионер смотрел на священника, а священник смотрел
в свой требник. Панталоне вернулся и отрывисто сказал:
- Полисмен все еще лежит на сцене. Занавес поднимали
шесть раз, а он все еще лежит.
Отец Браун выронил книгу, встал и остолбенел, глядя перед
собой, словно пораженный внезапным умственным расстройством.
Но мало-помалу его серые глаза оживились, и тогда он
спросил, казалось бы, без всякой связи с происходящим:
- Простите, полковник, когда умерла ваша жена?
- Жена? - удивленно переспросил старый воин. - Два
месяца тому назад. Ее брат Джеймс опоздал как раз на неделю
и не застал ее в живых.
Маленький священник подпрыгнул, как подстреленный кролик.
- Живее! - воскликнул он с необычайной для себя
горячностью. - Живее! Нужно пойти взглянуть на полисмена!
Они нырнули под занавес, чуть не сбив с ног Коломбину и
клоуна (которые мирно шептались в полутьме), и отец Браун
нагнулся над распростертым комиком- полисменом.
- Хлороформ, - сказал он, выпрямляясь. - И как я раньше
не догадался!
Все молчали в недоумении. Потом полковник медленно
произнес:
- Пожалуйста, объясните толком, что все это значит?
Отец Браун вдруг громко расхохотался, потом сдержался и
проговорил, задыхаясь и с трудом подавляя приступы смеха:
- Джентльмены, сейчас не до разговоров. Мне нужно
догнать преступника. Но этот великий французский актер,
который играл полисмена, этот гениальный мертвец, с которым
вальсировал Арлекин, которого он подбрасывал и швырял во все
стороны, - это... - Он не договорил и заторопился прочь.
- Это - кто? - крикнул ему вдогонку Фишер.
- Настоящий полисмен, - ответил отец Браун и скрылся в
темноте.
В дальнем конце сада сверкающие листвой купы лавровых и
других вечнозеленых деревьев даже в эту зимнюю ночь
создавали на фоне сапфирового неба и серебряной луны
впечатление южного пейзажа. Ярко-зеленые колышущиеся лавры,
глубокая, отливающая пурпуром синева небес, луна, как
огромный волшебный кристалл, - это была картина, полная
легкомысленной романтики. А вверху, по веткам деревьев,
карабкается какая-то странная фигура, имеющая вид не столько
романтический, сколько неправдоподобный. Человек этот весь
искрится, как будто облаченный в костюм из десяти миллионов
лун; при каждом его движении свет настоящей луны загорается
на нем новыми вспышками голубого пламени. Но, сверкающий и
дерзкий, он ловко перебирается с маленького деревца в этом
саду на высокое развесистое дерево в соседнем и
задерживается там только потому, что чья-то тень скользнула
в это время под маленькое дерево и чей-то голос окликнул его
снизу.
- Ну, что ж, Фламбо, - произносит голос, - вы
действительно похожи на летучую звезду, но ведь звезда
летучая в конце концов всегда становится падучей звездой.
Наверху в ветвях лавра искрящаяся серебром фигура
наклоняется вперед и, чувствуя себя в безопасности,
прислушивается к словам маленького человека.
- Это - самая виртуозная из всех ваших проделок, Фламбо.
Приехать из Канады (с билетом из Парижа, надо полагать)
через неделю после смерти миссис Адамс, когда никто не
расположен задавать вопросы, - ничего не скажешь, ловко
придумано. Еще того ловчей вы сумели выследить "летучие
звезды" и разведать день приезда Фишера. Но в том, что за
этим последовало, чувствуется уже не ловкость, а подлинный
гений. Выкрасть камни для вас, конечно, не составляло
труда. При вашей ловкости рук вы могли бы и не привешивать
ослиный хвост к фалдам фишеровского фрака. Но в остальном
вы затмили самого себя.
Серебристая фигура в зеленой листве медлит, точно
загипнотизированная, хотя путь к бегству открыт; человек на
дереве внимательно смотрит на человека внизу.
- Да, да, - говорит человек внизу, - я знаю все. Я знаю,
что вы не просто навязали всем эту пантомиму, но сумели
извлечь из нее двойную пользу. Сначала вы собирались
украсть эти камни без лишнего шума, но тут один из
сообщников известил вас о том, что вас выследили и опытный
сыщик должен сегодня застать вас на месте преступления.
Заурядный вор сказал бы спасибо за предупреждение и скрылся.
Но вы - поэт. Вам тотчас же пришла в голову остроумная
мысль спрятать бриллианты среди блеска бутафорских
драгоценностей. И вы решили, что если на вас будет
блестящий наряд Арлекина, то появление полисмена покажется
вполне естественным. Достойный сыщик вышел из полицейского
участка в Путни, намереваясь поймать вас, и сам угодил в
ловушку, хитрее которой еще никто не придумывал. Когда
отворились двери дома, он вошел и попал прямо на сцену, где
разыгрывалась рождественская пантомима и где пляшущий
Арлекин мог его толкать, колотить ногами, кулаками и
дубинкой, оглушить и усыпить под дружный хохот самых
респектабельных жителей Путни. Да, лучше этого вам никогда
ничего не придумать. А сейчас, кстати говоря, вы можете
отдать мне эти бриллианты.
Зеленая ветка, на которой покачивается сверкающая фигура,
шелестит, словно от изумления, но голос продолжает:
- Я хочу, чтобы вы их отдали, Фламбо, и я хочу, чтобы вы
покончили с такой жизнью. У вас еще есть молодость, и
честь, и юмор, но при вашей профессии надолго их недостанет.
Можно держаться на одном и том же уровне добра, но никому
никогда не удавалось удержаться на одном уровне зла. Этот
путь ведет под гору. Добрый человек пьет и становится
жестоким; правдивый человек убивает и потом должен лгать.
Много я знавал людей, которые начинали, как вы, благородными
разбойниками, веселыми грабителями богатых и кончали в
мерзости и грязи. Морис Блюм начинал как анархист по
убеждению, отец бедняков, а кончил грязным шпионом и
доносчиком, которого обе стороны эксплуатировали и
презирали. Гарри Бэрк, организатор движения "Деньги для
всех", был искренне увлечен своей идеей, - теперь он живет
на содержании полуголодной сестры и пропивает ее последние
гроши. Лорд Эмбер первоначально очутился на дне в роли
эдакого странствующего рыцаря, теперь же самые подлые
лондонские подонки шантажируют его, и он им платит. А
капитан Барийон, некогда знаменитый джентльмен-апаш, умер в
сумасшедшем доме, помешавшись от страха перед сыщиками и
скупщиками краденого, которые его предали и затравили.
- Я знаю, у вас за спиной вольный лес, и он очень
заманчив, Фламбо. Я знаю, что в одно мгновение вы можете
исчезнуть там, как обезьяна. Но когда-нибудь вы станете
старой седой обезьяной, Фламбо. Вы будете сидеть в вашем
вольном лесу, и на душе у вас будет холод, и смерть ваша
будет близко, и верхушки деревьев будут совсем голыми.
Наверху было по-прежнему тихо; казалось, маленький
человек под деревом держит своего собеседника на длинной
невидимой привязи. И он продолжал:
- Вы уже сделали первые шаги под гору. Раньше вы
хвастались, что никогда не поступаете низко, но сегодня вы
совершили низкий поступок. Из-за вас подозрение пало на
честного юношу, против которого и без того восстановлены все
эти люди. Вы разлучаете его с девушкой, которую он любит и
которая любит его. Но вы еще не такие низости совершите,
прежде чем умереть.
Три сверкающих бриллианта упали с дерева на землю.
Маленький человек нагнулся, чтобы подобрать их, а когда он
снова глянул наверх - зеленая древесная клетка была пуста:
серебряная птица упорхнула.
Бурным ликованием было встречено известие о том, что
бриллианты случайно подобраны в саду. И подумать, что на
них наткнулся именно отец Браун. А сэр Леопольд с высоты
своего благоволения даже сказал священнику, что, хотя сам он
и придерживается более широких взглядов, но готов уважать
тех, кому убеждения предписывают затворничество и неведение
дел мирских.
-------------------------------------------------------
1) - Милле Жан-Франсуа (1814-1875) - французский художник
Г.К. Честертон
Человек в проулке
Перевод Р. Облонской
В узкий проулок, идущий вдоль театра "Аполлон" в районе
Адельфи, одновременно вступили два человека. Предвечерние
улицы щедро заливал мягкий невесомый свет заходящего солнца.
Проулок был довольно длинный и темный, и в противоположном
конце каждый различал лишь темный силуэт другого. Но и по
этому черному контуру они сразу друг друга узнали, ибо
наружность у обоих была весьма приметная и притом они люто
ненавидели друг друга.
Узкий проулок соединял одну из крутых улиц Адельфи с
бульваром над рекой, отражающей все краски закатного неба.
Одну сторону проулка образовала глухая стена - в доме этом
помещался старый захудалый ресторан при театре, в этот час
закрытый. По другую сторону в проулок в разных его концах
выходили две двери. Ни та, ни другая не были обычным
служебным входом в театр, то были особые двери, для
избранных исполнителей, и теперь ими пользовались актер и
актриса, игравшие главные роли в шекспировском спектакле.
Такие персоны любят, когда у них есть свой отдельный вход и
выход, - чтобы принимать или избегать друзей.
Двое мужчин, о которых идет речь, несомненно, были из
числа таких друзей, дверь в начале проулка была им хорошо
знакома, и оба рассчитывали, что она не заперта, ибо подошли
к ней каждый со своей стороны равно спокойные и уверенные.
Однако тот, что шел с дальнего конца проулка, шагал быстрее,
и заветной двери оба достигли в один и тот же миг. Они
обменялись учтивым поклоном, чуть помедлили, и наконец тот,
кто шел быстрее и, видно, вообще отличался менее терпеливым
нравом, постучал.
В этом, и во всем прочем тоже, они были полной
противоположностью друг другу, но ни об одном нельзя было
сказать, что он в чем-либо уступает другому. Если говорить
об их личных достоинствах, оба были хороши собой, отнюдь не
бездарны и пользовались известностью. Если говорить об их
положении в обществе, оба находились на высшей его ступени.
Но все в них от славы и до наружности было несравнимо и
несхоже.
Сэр Уилсон Сеймор принадлежал к числу тех важных лиц, чей
вес в обществе прекрасно известен всем посвященным. Чем
