Идем, девочка, идем, нам нельзя останавливаться. Ивешка поступает просто
глупо, мы не хотим разговаривать с ней.
Злобное эхо обволакивало его, по меньшей мере вызывая перемену в
ощущении окружающего. Голова кружилась, сердце билось с перебоями, и он
никак не мог понять, чего же хочет Ивешка.
Но вот впереди замелькала лесная опушка. Он еще сильнее натянул
повод, заставляя лошадь идти еще быстрее. Быстрее, быстрее, черт побери!
Он не хотел оставлять ее в опасности и не собирался бросать ее здесь
умирающей. Он чувствовал близость той границы, где заканчивалось
волшебство. Он был изможден, а кружившее вокруг них невидимое облако
предлагало им все ответы на происходящее вокруг них, предлагало вернуть
утраченные силы, стоило ему лишь принять это предложение и покориться...
Все силы, которые он потерял в этом столкновении, будут возвращены,
таково было обещание.
- Идем! - продолжал он упорствовать, подгоняя Хозяюшку, упрашивая ее
быть всего лишь послушной лошадью, вызывая в ее памяти былые картины,
вспоминая вместе с ней город, знакомый холм и хозяина, который звал ее. Он
рассчитывал хотя бы таким образом заставить ее идти вперед. И она шла, из
последних сил переставляя ноги, раз за разом преодолевая повисшую над ними
тяжесть и самый крутой из всех встречавшихся в ее жизни холмов...
Наконец она все-таки опустилась, но не на твердую землю, а прямо в
мягкую грязь, замотала головой и попыталась вновь подняться.
Саша не разрешил ей, уговаривая ее, что она в полной безопасности,
опустился на колени и прислонился к ее плечу, чувствуя как все окружающее
кружится вокруг него в затихающем хороводе.
Его не собирались убивать. Об этом он был извещен. Сила, остановившая
его, хотела лишь его молчания, его согласия и его сердца.
"Нет", - сказал он в ответ, без всякой уверенности в том, что
последует за этим. Но никаких изменений не произошло.
Голоса, похожие на журчанье, зазвучали вновь, а он прижался к лошади
и пытался лишь придерживаться за нее и не слушать их, пока они бормотали о
том, что он должен прислушаться к ним, о том, что им нужен Петр, что им
нужен он, о том, что оба они получат убежище, где Черневог не доберется до
них, а он лишь должен пойти навстречу: сделать своими руками то, что не
удается сделать с помощью ее волшебства.
То, как с ним разговаривали, без всяких сомнений напоминало ему
Ивешку, по крайней мере это был ее голос: "Я могу остановить Кави, но лишь
тогда, когда он больше не сможет использовать против меня Петра. Вырви
Петра из его рук, сделай хоть раз что-нибудь без ошибки. Будь проклято
твое тупое высокомерие! Сделай это, и я прощу все, что ты делал до сих
пор".
Затем последовало продолжение: "Ты ничто, ты не более чем орудие
желаний моего отца, Саша. Ты его последнее желание в этом мире, и ты
повторяешь все его ошибки. Так не смей убивать Петра ради него. Ты слышишь
меня?
И не показывайся здесь, пока не приведешь его".
Дождь колотил по листьям, с которых вниз падали тяжелые холодные
капли. Они ощущались как сильные удары, на месте которых оставалась
онемелость. Он по-прежнему прижимался к лошадиному плечу и, закрыв глаза,
сдерживал внутри себя болезненный клубок и продолжал думать...
Главным образом он думал о том, чтобы не сойти с ума, но мысли
путались, и он вдруг неожиданно вспомнил, как тетка Иленка частенько
причитала: "Я знаю, кто в нашем доме приносит несчастье..."
Затем он вспомнил треснувшую чашку, которая все еще сохранялась,
скрепленная желаниями...
Лошадь заворчала и двинула ногой, раз, затем еще. Видимо, ее мучили
судороги. Она вся промокла, да еще лежала на холодной земле. Она ведь не
понимала, почему находилась здесь, а только лишь тяжело дышала и
чувствовала себя явно неуютно.
Саша понимал, что дальше они иди просто не смогут, потому что лошадь
нуждалась в помощи.
Он встал, распутал повод, снял поклажу с ее спины и толкнул ее
несколько раз сзади, пытаясь заставить встать на ноги. Она встала,
покачиваясь из стороны в сторону, встряхивая головой, разбрызгивая вокруг
себя грязную воду.
Саша обнял ее за шею, приговаривая:
- Славная девочка, - и похлопал по плечу.
Дождь тем временем не кончался. В горле у него теперь так и стоял
ком, перекочевавший туда из груди. От этого слезились глаза, а боль во
всем теле отвлекала его внимание, что было очень плохо, особенно при таком
дожде и окружавших его голосах, из-за которых он и так едва не потерял
рассудок. Его беспокоило и сердце, но к его болям он привык, и старался не
обращать на них внимания, хотя иногда и подумывал о том, чтобы переложить
эти заботы на Хозяюшку, но всегда успокаивал себя тем, что это еще
успеется. Он покопался в мешке с яблоками и пару из них отдал лошади.
Затем завернулся в парусину, прихватив горсть сушеных ягод, и пожевал их,
убеждая себя в том, что хотя его тело и достаточно истощило себя, он
все-таки не будет вытягивать силы из окружающего леса.
То, с чем он столкнулся, было новостью для него: он никогда не
встречал ничего подобного, обладавшего столь изрядной силой.
Он раздумывал над тем, как действовала эта сила. Она не походила
полностью на колдовство, но тем не менее по манере общения очень
напоминала ему Ивешку. Он понимал, что Ивешка могла злиться на него, и в
этом не могло быть никаких сомнений. Но если это была Ивешка, то ее
поступок был явно не из лучших. То же самое сказал бы об этом и Петр. Она
поступала не лучшим образом...
Она назвала его "последним желанием". А желанье, насколько ему было
известно, было связано прежде всего с русалкой. Русалка, вот где было
самое сильное, самое ужасное желание. Она сама являла его, она сама была
своим собственным желаньем, и некоторым образом являлась желаньем ее
собственного отца, который хотел видеть ее живой. Она старалась
подчеркнуть, что Ууламетс и сам не знал, что делал, однако лешие никогда
не считали так. Лешие сказали ему: "Отведи Черневога к Ууламетсу..."
А разве он сделал это? Все пошло не так, как следовало, и так
продолжается до сих пор. Из всех существ, принадлежащих к волшебному миру,
он должен был верить только лешим и Малышу. В то время как Малыш, именно
сейчас, перестал ему верить. Почему?
Тогда он подумал о том, что забыл, где находится. Ведь сейчас он был
в лесу, которым владеют лешие. Может быть в этом и заключалось все дело.
Возможно, они ушли, возможно, они не могут оказать ему помощь, но все-таки
этот лес был по-прежнему их, и глупо было забывать об этом. И если сейчас
Саша не чувствовал ответственности ни перед кем, то он должен чувствовать
ее перед Мисаем. Если же и тот мертв, если все лешие мертвы, то скорее
всего он и есть их последнее желание.
Неожиданно он почувствовал волнение в лесу. Он даже смог ощутить его
центр, как смог ощутить и то, что присутствующих здесь было несколько, и
тут же одна единственная мысль ударила его:
"Драга...", - подумал он.
Ууламетс частенько повторял: "Драга".
Происходящее теряло всякий смысл: то долгий путь верхом через лес под
моросящей водяной пылью, то очередное пробуждение под проливным дождем,
верхом, вдвоем на одной лошади, стоящей очень тихо, вновь ощущение на себе
руки Черневога и звуки его вкрадчивого голоса:
- Твой приятель попал в беду. Он действительно попал в большую беду.
- Где? - спросил Петр, не обращая внимания ни на дождь, ни на боль в
ребрах, там где Черневог держался за него. Он хотел без промедления ехать
туда, и уже натянул поводья Волка.
Но Черневог тут же сказал, предупреждая его движения:
- Послушай меня, но только не спорь. Послушай. Я хочу, чтобы ты
отправился к нему, он совсем недалеко от нас. Я хочу, чтобы он вернулся
сюда, и не хочу никакой ссоры. Ты будешь той жертвой, которую я приношу в
знак доверия. Ты понял меня?
- Нет. - Он на самом деле ничего не понял и продолжал тихо сидеть, не
делая ни единого движения, только сказал: - Это проклятая ловушка!
- Я хочу, чтобы ты сделал это, - настаивал Черневог, - но хочу
предупредить: если что-то будет не так, то хочу, чтобы ты вернулся сюда, и
немедленно.
Однако Петр не имел таких намерений. Если бы что-то пошло не так,
он-то знал, где собирался быть, но старался не думать об этом, иначе
Черневог ни за что бы не отпустил его. Он должен поступить так, как ему
было сказано. В точности.
Черневог же и здесь предупредил его. Он еще сильнее обхватил его
своими руками:
- Мой дорогой друг, ты чертовски плохой лжец. Я хочу, чтобы ты
вернулся вместе со своим другом. Вы мне нужны здесь оба, моя дорогая Сова.
- Будь ты проклят, - сказал Петр.
- Лучше попытайся сделать, то что я сказал. - С этими словами
Черневог отпустил Петра и соскочил с лошади, прихватив с собой и багаж. -
Я желаю, чтобы ты отыскал его. Следуй своим самым малым, самым туманным
намекам - и будь уверен: они всегда будут моими.
Он молча взглянул на Черневога и подобрал поводья. Черневог же в
ответ одарил его все той же проклятой леденящей улыбкой. Единственным
проводником в пути ему теперь служила та холодная щемящая пустота, которую
Черневог оставил в его сердце и которая, как он надеялся, должна вернуться
к нему обратно вместе с ним.
Поэтому Петр знал, куда пролегал его путь. Он развернул Волка в этом
направлении, и тот быстро набрал скорость: то ли это была просто
склонность Волка к быстрому ходу, когда ноша на его спине уменьшилась
вдвое, то ли это было колдовское желание, Петр не знал. Господи, да он не
мог сказать даже сам себе, почему он делает это и кому принадлежит он сам.
Дождь ослабел. Тяжелые капли, шлепавшиеся в лужи, падали теперь лишь
с деревьев. Саша прислушался. Хозяюшка, которая понемногу приходила в
себя, подкрепившись порцией зерна и остатками приправленной медом каши,
чувствовала себя чуть лучше и уже не так беспокоилась в спокойном и тихом
лесу. Теперь ей можно было и поразмыслить о своих делах, когда молодой
колдун расположился на самом опасном участке лесной границы. У него было
немного еды, чтобы хоть чуть-чуть наполнить пустой желудок, и парусина, в
которую он завернулся, и которая спасала его от прохлады, спустившейся
после дождя. Сейчас он просто отдыхал, прислушиваясь к лесу. Он читал,
чтобы удержать свои мысли от ненужных блужданий. Он читал единственную
оставшуюся у него книгу.
"Когда я была совсем маленькой девочкой, я обычно сидела и наблюдала
за проходящими мимо меня людьми. Я вовсе не намеревалась разговаривать с
ними, наоборот, предполагалось, что я должна наблюдать за ними из укрытия.
Но на самом деле я не пряталась. Они дарили мне разные безделушки, а я
желала им добра. Я носила венки из цветов и лент, которые они дарили мне,
а безделушки прятала от папы...
Папа злился на меня за это, когда узнавал, и пугал меня тем, что
пожелает, чтобы дорога стала непроходимой..."
И он перелистывал страницы, чтобы отыскать более последние записи:
"Петр на самом деле ничего не понимает ни в огороде, ни в саду.
Например, он сажает горох так глубоко, что мне кажется, он не прорастет
даже с помощью желаний...
Сегодня Саша очень расстроил меня. В этой книге едва ли будут
записаны какие-то желания: просто лишь пересказы случившегося. Я даже и не
могу пожелать ни о каком счастье. Наследник моего отца, он не говорит
прямо, что я дура. Я же хочу, чтобы он перестал подозревать меня всякий
раз, когда что-то происходит тем или иным образом. Вот мое желание. Оно
