может быть даже опасным, но я не жалею..."
Он еще раз вдумался в слова: "Оно может быть даже опасным..." Да это
уже, опасно. Слепо верить ей, вот в чем главная опасность... Почему она не
поговорила со мной? Почему она не рассказала мне, что чувствует?
Может быть, она пыталась. Может быть, это я не стал ее слушать. В
этом деле я не без ошибок, видит Бог, нет. Я должен был бы разглядеть, я
должен был бы попытаться, но она была так чертовски скрытна по поводу
своего волшебства...
"Сны так и не оставляют меня в покое. Я так напугана ими... и я не
могу захотеть, чтобы они прекратились: это может быть очень опасно. Я
хотела сказать об этом Саше, но я уже слышала однажды его совет: "Папа
сказал бы, что перед тем, как делать что-то, хорошенько пойми, что именно
ты собираешься делать". Но я не могу знать последствий, Господи, я не могу
их знать, потому что я не знаю, что я являю собой, что собственно я есть.
Я сомневаюсь в своей собственной жизни, я сомневаюсь в своем собственном
существе, и я хочу знать, что же все-таки лежит в той самой пещере под
ивовым деревом, и в то же время я боюсь узнать это, я боюсь отправиться
туда одна. Я не могу попросить об этом Сашу, потому что он не может
держать секреты от Петра, а больше всего я не хочу, чтобы Петр отправился
туда и обнаружил, что я все еще нахожусь в этой могиле. Я не думаю, что он
озабочен этим до сих пор, но после этого как он сможет забыть? Когда я
вернулась в эту жизнь, куда делись кости из той пещеры? Откуда появилось
мое тело? Из чего же я создана в таком случае? Только лишь из одних
желаний моего отца? Я иногда задумываюсь над тем, какие ужасы должно быть
снятся Петру... и что и откуда я все время краду, чтобы поддерживать
жизнь, которую имею...
Мы только что закончили строить баню. Я пыталась ничего не желать по
этому поводу, и слава Богу, ничего не случилось..."
Хозяюшка оторвалась от поисков остатков зерна и подняла голову. Ее
уши насторожились. Саша пожелал, чтобы она стояла как можно тише, и она
застыла неподвижно, чуть подергивая передней ногой, прислушиваясь и
принюхиваясь.
Она учуяла: это был Волк, а вместе с ним еще одно знакомое лицо. Она
была рада.
А Саша на этот раз не разделял ее радости. Он закрыл книгу и поднялся
на ноги, думая про оборотней и про водяного, и молил Бога, чтобы Малыш
появился прямо сейчас...
То, что он увидел, действительно выглядело так, как будто сквозь
деревья к ним приближался Петр. И лошадь под ним выглядела как Волк. Но с
первого взгляда бывает трудно отличить оборотня, потому что эти существа
очень точно вписываются в знакомый облик и даже принимают соответствующий
образ украденных мыслей.
Петр подъехал прямо к Хозяюшке, спрыгнул на землю и направился в его
сторону. Саша пожелал, чтобы он не делал этого, и Петр тут же остановился,
сделав по направлению к нему слабое беспомощное движение. Это было больно
видеть.
- Он послал меня сюда, - сказал Петр. - Он сейчас не так далеко
отсюда. Он хочет, чтобы ты вернулся туда...
- Что ты сказал?
- Не знаю, - неуверенно сказал тот. - Не знаю. Он был, для Змея,
достаточно убедителен. - При этом он дотронулся до своего сердца. - Ведь
это все еще со мной, ты знаешь. Он подслушивает почти все время...
Он не хотел, чтобы Петр испытывал эту боль, но он и не хотел идти
назад, к Черневогу, он хотел лишь одного: чтобы Петр был свободен, черт
побери!
- Ехать до него совсем недалеко, - сказал Петр и тронул поводья
Волка. - Он хочет, чтобы я вернулся назад, а тебе просил передать, чтобы
ты не спорил с ним. Сам же я никак не пойму, что происходит.
- Не вздумай шутить с ним.
- Он говорит, что у него есть вопрос, - Петр слегка передернул плечом
и, забросив поводья на голову Волка, оглянулся назад. - Саша, все в
порядке. Не делай ничего, что покажется тебе глупым. Я подумал, что у тебя
есть своя голова на плечах, и поэтому не стал спорить. Я должен был
сделать для него эту работу.
- Подожди! - Саша сорвал с себя парусину и начал скатывать ее, пока
Петр стоял и в нерешительности держался за гриву Волка. - Черт побери,
Хозяюшка не сможет выдержать меня, она и так достаточно устала.
- Он говорит... говорит, что она сможет. - Петр оставил Волка,
подошел и поднял самый тяжелый мешок, на минуту остановился, глядя на
Сашу, будто хотел возразить что-то, но почувствовал вдруг такие сомнения в
самом себе, в том, что они делали, и в том, куда собирались отправиться.
Саша подслушал эти мысли, послал Черневога к черту и сказал, обращаясь к
Петру, как мог более жестко и грубо: - Ивешка попала в беду. Ее мать
оказывается жива.
Он тут же почувствовал, как запаниковал Черневог. Он почувствовал,
как будто Петра ударили ножом в сердце, и сказал все так же резко,
подхватывая остатки вещей:
- Оставь их. Я сам скажу Черневогу. Если она направляет свои желания
на тебя, чтобы заставить тебя повернуться в ее направлении, то это может
нам помочь. - Он схватил Петра за руку, заставляя его взглянуть ему в
лицо. - Петр. Мы намерены воспользоваться этим. Он должен делать то же
самое.
Саша пристроил свои вещи на спину Хозяюшке, с помощью Петра забрался
на нее, всякий раз вздрагивая при мысли что их в любой момент могут
подслушать.
Он подумал, когда Петр отъехал вперед: "Слава Богу, что он еще не
безнадежен, слава Богу". Но он старался не прислушиваться к своему сердцу,
потому что сейчас он просто не нуждался в нем, весь поглощенный страхом и
готовностью сделать все, что он мог, для освобождения Петра.
Черневог натянул один из двух кусков парусины между двумя березами и
развел огонь. Этот соответствующим образом подготовленный лагерь и увидел
Саша, когда они вместе с Петром подъехали ближе, а Черневог поднялся им
навстречу. Саша разумеется понимал и опасался, что это могла быть ловушка,
в которую они въезжали по собственной воле, как понимал также и то, что
Черневог мог иметь разные пути, чтобы использовать и его, и Петра для
своей собственной выгоды, чего с его собственными небогатыми знаниями он
мог и не предвидеть.
Но Черневог не был расположен к немедленному вероломству: говоря по
правде, он выглядел обеспокоенным и встревоженным. Они спешились. Саша
спускался с Хозяюшки, держась за ее гриву, стараясь делать все как можно
осторожней, повернувшись лицом к лошади и не надеясь на свои ноги. Он даже
не мечтал так держать равновесие и работать ногами, как Петр. Некоторое
время он думал об этом, не надеясь когда-нибудь дорасти до такого
мастерства, которым владел Петр, он уже упустил время для этого, и теперь,
видимо, так и останется чуть-чуть неловким и в значительной мере
осторожным...
Он сказал про себя, обращаясь к Черневогу:
"То, что ты не справился... говорит о том, что тебе нужна помощь".
На что тот ответил:
"Все, что ты можешь предложить. Только не проси меня изменить наши
планы, они подготовлены очень хорошо".
Змей, так Петр называл его. Саша глубоко вздохнул и сказал:
"Если бы все было так хорошо, ты бы не стал рисковать, посылая его за
мной".
27
Теперь два колдуна стояли в полной тишине и обменивались мыслями друг
с другом, что продолжалось уже так долго, что любой мог бы усомниться в
здравости их ума: судя по виду, оба они чувствовали себя глубоко
несчастными. Вот что видел Петр, стоя около лошадей, которых он
придерживал за поводья, и полагал при этом, что их положение оказалось
намного лучше, чем могло бы быть.
Два колдуна обсуждали подробности, касавшиеся Петра и его собственной
жены, и Бог знает что еще, затрагивающее судьбу окружавшего их мира.
- Ууламетс знал об этом? - где-то в самом начале спросил Черневог, и
после этого долгое время все происходило молча, хотя Саша постоянно
хмурился. Их немой разговор продолжался, и все это время холодная пустота
неподалеку от его сердца вела себя очень неспокойно.
В отчаянии он отвернулся, прислонился к плечу Волка и постарался
вообще не думать о том, что они могли сказать друг другу. Колдуны делают
то и борются с тем, о чем разумные люди даже не имеют представления...
И только один Бог знал, смог ли Саша вообще отстоять свои позиции,
или согласился на требование Черневога: оставить Петра заложником, чтобы
таким образом угрожать его жене.
У него все еще был меч, и он все еще продолжал сжимать его рукоятку,
даже не задумываясь, что находится у него в руках.
Но что-то остановило его от рассуждений в этом направлении: возможно,
мысль о том, что они нуждаются в Черневоге. И Петр даже не стал
задумываться над тем, была ли это его собственная мысль или циничная
уловка Черневога.
"Нет у тебя такой возможности", - твердила она, а леденящая пустота
шевелилась, пронзая холодом его спину.
Он припомнил, как Черневог поддразнивал его, приговаривая: "Я буду
любить то же, что и ты, ненавидеть то, что ты сам ненавидишь, я
предоставил тебе такую власть надо мной..."
А затем добавил: "Разумеется, все может происходить и несколько
иначе..."
"...Будь ты проклят, если не может, Змей. Послушай лучше меня!"
Он тут же подумал про Сашу и про Ивешку, не хорошо, и не плохо, а
только лишь как о факте их существования. Он вспомнил и про холодную
пустоту, поселившуюся в его груди, которая легко скользила там, внутри
него, и о том мальчике, который однажды много лет назад уже помещал ее
внутрь Совы. Петр задумался над тем, каковы могли быть новые условия для
сердца Змея, которое он теперь постоянно ощущал в себе? Тот мальчик знал в
жизни и насилие и жесткость. Все это Петр тоже очень хорошо знал и
понимал, потому что значительную часть своего детства провел в поисках
вечно пьяного отца, всякий раз ощущая себя так, будто бы и на самом деле
все беды взрослого человека были исключительно ошибкой ребенка, который и
должен всю жизнь расплачиваться за нее...
В детстве он никогда не смог бы понять это похожее на мышь молчаливое
привидение из "Петушка", которым ему казался тамошний конюший, и тем более
был уверен в том, что будучи молодым человеком, он не смог бы понять
Ивешку. Ему бы следовало давным-давно расстаться с Сашей и поступить с
Ивешкой подобно последнему негодяю... он большую часть своей жизни провел
в таких условиях, фактически попусту растратив ее, наблюдая людей только
со стороны, и не вникая в сущность происходящего...
Мы ведь совершили одни и те же ошибки, Змей, рассуждал он. Будь ты
проклят, если это не так. Ты тоже потерял все давным-давно.
Черневог повернулся и взглянул на него, взглянула уверенно и прямо,
так, как Петр за всю свою жизнь разрешал смотреть на себя только Саше или
Ивешке. Но сейчас он лишь подумал, весь внутренне содрогнувшись: "Ну, ну,
Змей, продолжай, я не буду останавливать тебя".
Но Змей на этот раз не был уверен в том, что же именно он делал или
что это могла быть за ловушка, хотя и подумал про себя с удивлением: "Не
будешь?"
В этот момент Саша, видимо, захотел сказать что-то. Его желание было
очень сильным, и Змей откликнулся на это. Петр почувствовал, что все
продолжается, и сказал громко, как может сказать только простой человек,
уверенный в том, что это единственный способ донести до другого свои
мысли:
- Саша, все хорошо. Наш Змей лишь...
Он тут же почувствовал боль и неожиданную вялость.
- ...немного опасается, не правда ли? - закончил он, стараясь сбить
спесь с Черневога.
Черневог чувствовал сашино присутствие за своей спиной, видел
