- Черта с два здесь все в порядке, - сказа он, в то время как Волк
порывался повернуть назад, но лишь беспокойно вздрагивал, удерживаемый
силой желаний. - Разве ты не заметила, жена, что это не собаки? Ты, не
сказав ни слова, убежала из дома, и я только от твоего старого врага узнал
о том, что ты ждешь ребенка...
- Петр. - Она протянула к нему руки.
Он с силой ударил коня, но тот даже не двинулся.
- Петр. - Волки продолжали кружить возле нее, как только она
направилась в его сторону, а Волк выразил свой протест слабым безрадостным
ржаньем. Она взглянула на Петра, и сердце Черневога превратилось в лед. -
Я могу освободить тебя, - сказала она, но ее голос сливался с волчьим
воем, и волчьи глаза смотрели на него с земли. - Петр.
Сердце Черневога вздрогнуло как от боли, когда она тронула рукой его
колено и сказала:
- Петр, слезай вниз. - А эхо ее голоса продолжало кружить над ним.
Он чуть сдвинулся и взглянул вниз на волчьи морды, уставившиеся на
него, взглянул в глаза Ивешке, стараясь не обращать внимания на хор воющих
голосов: лишь ее одну он хотел отыскать. Он взял ее руку и сказал,
чувствуя как дрожит сердце Черневога:
- Ивешка, почему бы тебе вместо этого не забраться сюда, ко мне? И
почему бы нам не отправиться домой? Ведь ты как раз этого и хочешь, или
нет?
Она колебалась, ее губы раскрылись, в глазах поблескивали вспышки
молний. Казалось, она потеряла дар речи.
А он продолжал:
- Мне ужасно жаль твой сад. Бог свидетель, сорняки теперь выросли там
по колено.
Он заметил по крайней мере слабое движенье ее глаз. Но она
по-прежнему хотела, чтобы он спустился вниз. Она хотела, чтобы он был
внизу...
- А если я спущусь, ты выполнишь мое желание, Ивешка? Только одно
желание?
- Какое?
Он глубоко вздохнул и спрыгнул на землю, оказавшись прямо среди
волков.
- Ты сама знаешь, какое, - сказал он. Он хотел ее сердце, и был
уверен, что она читала его мысли, а если она не догадывалась об этом, то
тогда она не имела представлений вообще ни о чем.
- Не проси меня об этом! - закричала она, а затем еще: - Мама! Нет!
Он оглянулся в тот же момент, как только Волк метнулся в сторону,
натягивая поводья, которые он все еще не выпускал из рук. Он протянул одну
руку, удерживая Ивешку, а вторую в этот момент так дернуло, что он едва не
задохнулся от боли.
Он слышал, как Саша что-то кричал во весь голос, а может быть, этот
звук застыл лишь в его сознании. Он не выпускал повод, а Волк вертелся на
месте, становясь на дыбы, увлекая вверх за собой и его и Ивешку. Но
прежде, чем Волк опустился, он задел Петра своим коленом и едва не вышиб
из него дух.
Ивешка пожелала что-то в этот момент. Молнии с треском разорвались в
небе, ослепляя Петра. Волк рванулся, вырвал повод и отшвырнул их на землю,
прямо в гущу волков.
Хозяюшка выбралась на поляну, оказавшись в самой гуще
происходящего... "Беги!", - тут же пожелал в ее сторону Саша. Черневог
почувствовал, как сила этого желания пробрала его едва ли не до костей, а
кобыла едва ли не стрелой понеслась между стаей волков и приближающимся
медведем.
Но Драга уже знала, что он был здесь. Она обратила все свое внимание
в его сторону, и Хозяюшка испуганно остановилась. Он почувствовал, как
молнии сбираются прямо над его головой и дико закричал, разжимая свои
руки:
- Саша, сделай что-нибудь! - В тот же миг он соскользнул с лошади и
оказался посреди стаи волков, и, увидев подступавшего к нему медведя, он
пожелал смерти Драге...
Саша повернул назад, делая попытку хоть как-то позаботиться о нем.
То же самое сделали и волки.
"Останови Ивешку!" - пожелал Саше Черневог, и обратил все свои
желания на Бродячего. Сейчас он желал всей силы Гвиура и призывал в помощь
речной холод и мрак, желая старости и удушья, желая, чтобы Бродячий
превратился во что-то другое, в то самое, во что его превращала Драга для
собственных удовольствий.
Петр попытался двигаться, почувствовав твердую землю. Он чувствовал
Ивешку рядом с собой, чувствовал что она желает ему добра, но чувствовал,
что она желает и еще чего-то, столь же темного и грозного, как окружавшие
их волки. Он, как мог, приподнялся, опираясь на колени и на руку, увидев
светлые ноги Хозяюшки, нависающие над ними, и изо всех сил пытался
подняться, когда Саша наконец остановил лошадь и спрыгнул на землю.
- Останови их! - закричал он Ивешке.
Из того места, куда он смотрел, доносилось дикое рычанье и фырканье:
среди этого клубка разъяренных диких зверей было что-то еще. Петр
отчетливо видел это, делая попытки подняться. Саша сунул ему в руку меч, и
все что Петр смог сделать, так это опереться на него, из-за отсутствия в
ближайшем окружении врага, чтобы использовать его по назначению. Он
почувствовал боль и даже вздрогнул, когда увидел как кровь на его
собственной руке вспыхивала странным необычным светом в отблесках
молний...
Сквозь ревущий ветер до него донесся крик Саши:
- Мисай! Мисай, очнись! Ради Бога, очнись! Помоги нам!
Петр чувствовал, как ужас охватывает его, чувствовал сомненья,
чувствовал ненависть, чувствовал как холод сжимает его ледяными когтями. И
тогда он закричал:
- Будь ты проклят, Змей! - полностью осознав, что будет последним
дураком, если позволит убить себя на этот раз. Он глубоко вздохнул и из
всех сил бросился бежать. Он видел, как Змей сцепился с волками рядом с
самым холмом, на котором стояла Драга, и бурлящий темный поток сплетенных
тел несся прямо на нее...
Внезапно его волосы встали дыбом, он остановился и взглянул вверх, на
клубящееся разгневанное небо, и со страхом почувствовал, что следующий
удар будет предназначен для него.
Но буквально в следующую минуту что-то вырвалось из него, и он
мгновенно ощутил, как какая-то его часть выскользнула наружу, и мгновенно
прекратилась боль и покалывающая дрожь от недавнего страха: молния ударила
прямо в самый холм, раскалывая ночь и сотрясая землю.
А затем он перестал видеть хоть что-нибудь, кроме мрачной картины до
боли притупившей его глаза: рвущаяся вперед стая диких зверей и человек с
поднятыми вверх руками, взывающий к молниям. Он не только не видел, но он
и не слышал ничего кроме звуков раскатистых ударов, стоявших у него в
ушах, и эти звуки и эти виденья на некоторое время овладели всем его
сознанием. Он не мог знать, остались ли там еще волки, он не мог слышать
их, как не мог знать, кто вообще остался в живых кроме него.
- Саша? Ивешка? - пробормотал он приходя в себя, когда почувствовал
как что-то коснулось его, как какая-то твердая рука сомкнулась на его руке
и передала его в другие, явно мужские руки, а затем почувствовал еще одно,
еще более осторожное прикосновение.
Он молил Бога, что он знает, чьи это были руки. Он ощутил под своей
рукой женскую спину и толстые косы, почувствовал, что мужская рука,
державшая его, была мягкой и сильной. И тогда он сказал, а может быть ему
только казалось, что сказал, потому что сам он так ничего и не услышал:
- Я ничего не вижу. - Но это было неправдой: он подумал, что на всю
жизнь запомнит картину, будто застывшую перед его глазами.
Постепенно виденье стало ослабевать. Он начал различать звуки: шум
ветра, тихое ржанье лошадей и рыданья. Он отчетливо слышал, как
всхлипывала Ивешка:
- Боже мой, Господи... Петр... - А еще он увидел огонь: весь холм
будто провалился вниз и горел так, словно источник огня находился глубоко
под землей.
Саша сказал:
- Их больше нет, они исчезли: и Черневог, и Драга. Они мертвы.
Неожиданная мысль вдруг поразила его, вздорная мысль, ужасная по
своему смыслу: у него не было намерений вообще использовать хоть какое-то
из своих желаний, он знал, что с этой стороны абсолютно невиновен, но с
прерывающимся дыханьем, крепко обняв Ивешку, сказал:
- Видит Бог, что я никогда даже и не думал о медведе.
Он очень озадачил этим Ивешку, и чувствовал ее любопытство и вопрос,
но теперь ее голос звучал лишь сам по себе, не перекрываемый раскатистым
многоголосым эхо.
Но тут Саша сказал:
- Однако мы еще не закончили с этим, - и отошел от них к огню,
напоминая Петру фигуру, только что потрясшую его сознание.
И он спросил со страхом:
- Что он делает? Какого черта он делает там? Ивешка?
Она только крепче обхватила его рукой и повела в том же направлении,
приговаривая:
- Он собирается отправить их домой.
У него на этот счет были определенные опасения. Он не хотел
приближаться к этому огню, но все-таки пошел вслед за ней и с дрожью
опустился на колени, пока Ивешка и Саша посылали свои желанья... и он
вздрогнул, как только почувствовал, как волна холода несколько раз
пробежала по нему. И в тот же момент в огонь, будто подхваченные ураганом
листья, устремились призраки. Разрываемые потоками воздуха на белые
клочки, они уносились вверх вместе с дымом.
Он слышал голос Ууламетса, доносящийся как будто из бесконечной тьмы:
"Простите мою жену. Ведь это она убила Маленку, но звери, оставшиеся после
нее, оказались ей не по зубам. Они всегда ждали случая разделаться с
ней... что в конце концов и случилось..."
И эта тень скрылась в огне вслед за другими. В этот момент он
почувствовал, как рука Ивешки сжала его руку.
Затем белая, почти прозрачная сова медленно скользнула мимо них на
широких крыльях. Молодой призрак вытянул руку, и она устроилась на ней, а
он повернулся в их сторону и очень серьезно взглянул на них, прежде чем
исчезнуть в водовороте красноватого дыма.
Бог знает почему, но Петр почувствовал боль где-то рядом со своим
сердцем.
А Ивешка только еще крепче сжала его руку и не отпускала ее, пока
боль не прошла.
29
Волк и Хозяюшка имели свои собственные причины, чтобы опасаться этого
места. И потребовалось немало желаний и изрядных размеров подкуп, прежде
чем удалось вернуть их назад. Но они не собирались долго задерживаться на
этой поляне, где у подножья холма оставался почти дотла сгоревший дом:
первым выехал Саша, верхом на Хозяюшке, а следом за ним на Волке следовали
Петр и Ивешка, обхватившая его руками и прижавшая голову к его спине.
Она хотела, чтобы он знал о ребенке. А еще она хотела, пока они все
дальше и дальше углублялись в темноту, чтобы он знал, что она не
собиралась возвращаться домой, а ехала с ними только до того места, где
оставалась лодка.
Но на это он лишь ответил ей:
- Это все вздор. Это сущий вздор, Ивешка.
- Как ты не понимаешь, Петр...
Он положил свои руки поверх ее и продолжил:
- Черневог сказал однажды, что я слишком молод, чтобы что-то
понимать. Но ведь мы справились с этим.
Она то сжимала, то разжимала руку. Он вывел ее из себя. Она до сих
пор не могла простить Черневога. Прощенье, пыталась она объяснить Петру,
давалось ей не так-то легко. Она должна была бы пожелать, чтобы он забыл
Черневога и все, что было связано с ним, если бы она не боялась разоружить
его на тот случай, если в нем оставалось какое-то нереализованное желание.
А он продолжал:
- Ну, я думаю, что тебе лучше не оставаться на лодке, как ты
считаешь? Тебе бы лучше вернуться домой, да не спускать с меня глаз, чтобы
быть уверенной что я веду себя должным образом.
И эти слова точно так же выводили ее из равновесия. Она хотела, чтобы
он понял, что в ее отношении к нему есть огромная сложность, заключающаяся
в том, что она до сих пор не знала, чего же именно хотела от него. До сих
