Петр оперся на локоть и с интересом глядел на Сашу.
Где-то совсем близко прокричала сова. Саша подбросил очередную охапку
веток в огонь и вновь устроился под одеялом, не желая вступать в
дальнейший разговор.
- Дождь наконец-то перестал, - заметил Петр.
Это была сущая правда. До них долетали лишь мелкие капли, которые
ветер срывал с окружающих деревьев. Гроза откатилась дальше на север.
Саша чувствовал, что не может думать по ночам, находясь вблизи него.
Он даже в мыслях опасался произнести это имя: Черневог.
Он в который раз обращался в своих желаниях к Ивешке, надеясь, что
она услышит его...
Ночью он особенно остро чувствовал собственную уязвимость. Возможно,
так действовали сны. Тут он вспомнил про зайца и про скорость, с которой
произошло нападение...
Он никогда толком не задумывался об оружии, не допуская даже мысли,
чтобы обзавестись мечом: колдун, столь искусный, как он, стоил больше
вооруженного человека. Колдун, одержимый желаньем убивать... всегда мог
это сделать.
Петр верил, что Саша непременно придумает что-то разумное и
единственно верное, чтобы спасти их. И поэтому Саша постоянно опасался,
что всякий раз делает неправильный выбор в своих решениях. Он часто
мучился вопросом о том, что больше заставляло его колебаться по поводу
убийства Черневога: добродетель и разум, или страх, порожденный
неуверенностью.
Или его удерживала сила собственных желаний Черневога?
Он даже вздрогнул, прислушиваясь к тому, как Петр ворочался под
одеялами, и подумал, что если ему чего-то и не хватало в данный момент,
так это смелости Петра. Он осознавал, что опасается невообразимых
последствий, и этот страх затруднял его рассужденья. Он чувствовал себя
как тот проклятый кролик, который боялся каждой тучки на небе.
Если лешие позволили проснуться Черневогу, думал он, и если Ивешка
оказалась втянутой во что-то такое, откуда ему никогда не удастся вытащить
ее, то, хотя Петр и верит в его способности, кто же он такой после всего
этого, чтобы первый раз в своей жизни сразиться с настоящим волшебником?
Ведь даже Ууламетс боялся его, Ууламетс не смог справиться с ним кроме как
с помощью волшебства...
И тогда он подумал, здраво и откровенно: "Господи, что же я собираюсь
делать? Неужели я хочу воспользоваться волшебством против Черневога?
Так ведь это то почти же самое, что садиться играть в кости против
Дмитрия Венедикова...
Дурак, ну и дурак же ты, Саша Васильевич!"
Отягощенный этими мыслями, он встал, чтобы отыскать свои вещи.
- Что случилось? - Петр вскочил, хватая его за руку. - Саша? Что с
тобой?
- Все хорошо, Петр, ничего страшного не произошло. Я всего лишь
проснулся. - Он подтянул поближе свой мешок и начал вытаскивать из него
один за другим горшки, наполненные травами. - Мне некогда было даже
прочитать все, что я записал за эти годы, вот в чем дело. Ведь все это
остается лишь словами, словами, словами пока ты не вдумаешься в их смысл.
- Что ты хочешь сказать? Тебе нужно прочитать все то, что ты записал
в книгу? А что ты ищешь сейчас?
- Коровяк, желтокорень и фиалку.
- Фиалку?
- Мне очень нравится фиалка.
Наконец он отыскал нужные горшочки, распечатал их и бросил по щепотке
из каждого в огонь, добавив к ним еще и мох. Пламя взметнулось вверх.
- Надо бы подбросить побольше дерева, - заметил он при этом.
- Саша?.. - Казалось, что Петр передумал задать очередной вопрос, а
вместо этого встал и бросил в огонь почти три охапки сучков и веток.
- Я не обещаю, - пробормотал Саша, разговаривая сам с собой, словно
пытаясь сдержать разбегающиеся мысли и рассматривая это "не обещаю" как
скрытое сомнение. Затем он поправился: - Но, с другой стороны, явная
ошибка браться за это дело с помощью волшебства.
- Так ты сможешь поговорить с Ивешкой? Ты сможешь отыскать ее?
- Возможно, но я ни в чем не уверен. - Он подбросил еще фиалки,
вдохнул наполненный ароматом дым и попытался не воспринимать все те
вопросы, которые только что задал ему Петр. Сейчас ему было необходимо
собраться с мыслями и удерживать их, словно табун самых резвых лошадей. -
Волшебство не имеет ничего общего с окружающей нас жизнью. Естественный
мир отталкивает, тут же отталкивает нас, едва только я пытаюсь его
использовать. Вот что происходит на самом деле, с природой ничего не
поделаешь.
- О чем ты говоришь? Ради Бога, объясни мне.
- Это тоже самое, что шулерские кости Дмитрия Венедикова. Волшебство
и мир естественных вещей: они не совместимы. Только лешие являют собой
нечто необычное с этой точки зрения. Они обладают волшебством, как Малыш,
а с другой стороны, столь же естественны, как окружающие нас деревья. Они,
как колдуны, собрали отовсюду небольшую частицу и соединили их. Но в то же
самое время, они не могут отличить нас даже по лицам. Для них нет разницы
между отдельными людьми, если только эти люди не связаны с колдовством,
которого те не желают иметь в своих лесах...
- Господи. Да неужели ты думаешь, что все это могли устроить лешие?
- Не знаю. Признаюсь честно, не знаю. Но прошу тебя, Петр, потише! -
Саша прикрыл уши руками, словно из-за опасения растерять собственные
мысли, так же, как когда-то делал Мисай, рассматривая молодые березы...
Он наклонялся к ним очень близко, чтобы обнюхать и потрогать. Это тот
самый Мисай, который слышал малейший треск веток в своем лесу, в своем
лесу, который долгое время так или иначе принадлежал колдунам... Саша
наклонился еще, чтобы не терять поднимающийся дым, высовываясь прямо под
капли воды, падающие с деревьев. Он держал руки около огня, глядя в пламя
открытыми немигающими глазами.
- Мисай, - прошептал Саша, - Мисай, ты знаешь, что Ивешка отправилась
вверх по реке, а мы никак не можем найти ее? Можешь ли ты поговорить с
нами, Мисай?
Он ожидал, что ответ, если он придет, будет едва различимым. Поэтому
он расслабился и прижал ладони к глазам, пока искры не ослепили его. При
этом он подумал, что после всех попыток воровства, после всего, что он
позаимствовал у леса, вряд ли уместно доверять колдовству и думать про
Мисая, если он на самом еще существует...
Возможно, что в этот самый момент Мисай ругал его за ошибки: Саша
вновь стал ощущать лес, далекий и готовый в любую минуту вновь исчезнуть
от него.
Но он вцепился в это ускользающее ощущение присутствия: он думал о
молодых березах и старался не отвлекаться на другие мысли.
- Мисай, - вновь прошептал он, и где-то далеко-далеко упала сосновая
шишка.
Когда имеешь дело с лешими, то нужно быть очень внимательным. К ним
нужно очень тщательно прислушиваться, чтобы распознать их голос, а иначе
можно и не услышать совсем, если настроиться на заранее ожидаемый
отклик...
Удивительно, как долго мог просидеть у костра этот малый, подумал
Петр, забираясь под узкую полоску парусины и вновь заворачиваясь в свой
проклятый кафтан и одеяла. Волшебный дым никак не повлиял на него, если не
считать неприятного жжения в носу. Но он видел, как сосредоточен был Саша,
и его не покидала уверенность, что именно сейчас происходит что-то важное:
если понадобилось разводить огонь прямо среди ночи и если малый неожиданно
заявил, что кое-что понял в происходящем, то тогда, Господи, если его
уверенность сможет добавить хоть что-то к усилиям этого парня, то он
согласен верить, черт побери, он согласен верить в старых друзей скорее,
чем во что-нибудь еще...
Малыш пронзительно зарычал и выскочил из-под навеса: сердце у Петра
подскочило. Теперь Малыш обосновался на спине Волка, посвечивая в темноте
над костром золотистыми блестящими глазами, в которых отражалось пламя. Но
Саша даже не вздрогнул.
Все ли идет так как надо, подумал Петр, больше всего беспокоясь в
этот момент о том, как бы не испортить все дело своим вмешательством.
В следующий момент до него донесся шелест листьев, похожий на чей-то
разговор... Он не мог определить, что именно это было. Звук скорее
напоминал вздох листвы и ощущался как свежий ветер, наполненный запахами
весны.
Он медленно прошел над ними.
Наверное, это был Мисай, подумал Петр. Однако он не видел никакой
разумной причины, чтобы сообщать о своем открытии, и только яростно тер
нос, сдерживая прорывающееся чиханье.
Тут он услышал сашин шепот:
- Он слушает. Ему уже известно, что мы здесь.
- Да, я тоже слышал, - просто ответил Петр.
Саша еще долго сидел на корточках, уперев локти в колени, глядя на
огонь полузакрытыми глазами. Петр, опираясь на затекшую руку, не смел
двигаться и старался по возможности не дышать, думая о происходящем на его
глазах.
Все ли с ним хорошо? Может быть, его все-таки следует разбудить?
Наконец Саша пробормотал, едва слышно шевеля губами:
- Тишиной в лесу мы обязаны лешим. Они хотят, чтобы мы отправились к
тому месту как можно скорее.
- Да знают ли они, что едва не лишили меня жизни! - прошептал в ответ
Петр. - Это из-за них Ивешка отправилась в одиночку, Бог знает куда...
Если они хотят, чтобы мы отправлялись туда, так почему они раньше не
сказали об этом?
Саша ответил ему все так же тихо:
- Они хотят предотвратить кое-что, только и всего. Они лишь следуют
заключенному соглашению. Мне думается, что они сами попали в какую-то
беду.
- Прекрасно. Эта беда нам хорошо известна. Интересно только знать,
слышал ли Мисай хоть что-нибудь от Ивешки? Ты не спросил его?
- Я спрашивал его. Но он сказал лишь одно: поторопитесь.
Это было самое неприятное из всего услышанного Петром.
- Мы должны отправляться, - сказал Саша, - прямо сейчас.
Итак, прямо ночью, сейчас, немедленно.
Петр подхватил кучу одеял и начал укладываться.
Он делал это очень быстро.
Днем лес выглядел здоровым и сильно подросшим. По склону холма
пробежала лиса, остановилась и с любопытством уставилась на них.
Саша отметил, что они уже покинули владения водяного. Может быть
именно поэтому, а может быть потому, что они получили хоть какой-то ответ
от Мисая, у них прибавилось сил и появилась реальная надежда. Петр
продолжал идти быстрым шагом, несмотря на случайные покалывания в боку. Он
вел Волка и настаивал на том, чтобы Саша продолжал ехать верхом, уверяя,
что его ноги гораздо длиннее и он себя прекрасно чувствует на этой
прогулке.
Так они шли, попеременно садясь на лошадь и изредка останавливаясь
для короткого отдыха: только чтобы плеснуть на лицо воды, да смыть пыль и
грязь в случайном ручье. От быстрой ходьбы одежда, недавно вымокшая под
дождем, перепрела, от мокрых сапог на ногах появились волдыри, а день
превратился в сплошную перепутанную ленту из покрытых зеленой листвой
холмов и полян, заросших папоротниками.
Но перемены, произошедшие в лесу, радовали сердце. Петр был уверен,
что это была работа леших: ни одной упавшей ветки не попалось на их пути,
все кругом было так ухожено и прочищено, что можно было идти и в сумерках,
и даже в сгущающейся темноте. Когда же стало совсем темно, они достали
свои одеяла и устроились на ночлег, не разжигая костра, расстелив постель
прямо под шелестящими ветками.
- Здесь чувствуешь себя в безопасности, пробормотал Петр, ощущая как
сон подступает к нему и кружит голову. - Слава Богу, что здесь такое
здоровое место.
- Завтра ты поедешь верхом, - сказал Саша.
- Пешком я иду быстрее тебя.
На это Саша уже ничего не ответил. А у Петра мелькнула очередная
мысль, что может быть, он имеет лишь только ощущение быстрой ходьбы, и
