могут работать только там, а не здесь. Вот таким путем работает
волшебство. Для того, чтобы им воспользоваться, надо проникнуть в тот мир.
- Все это сущая бессмыслица.
- А ты, к примеру, поставил бы хоть что-нибудь против костей Дмитрия
Венедикова, если бы сел с ним играть?
- Нет!
- Вот так-то и я не хочу использовать волшебство против водяного.
Петр тихо сидел, подперев рукой щеку. Локоть его руки лежал на
колене.
Саша продолжал с ноткой отчаяния:
- Я делаю, все что могу.
Петр молча кивнул, не разжимая губ и даже не взглянув в его сторону.
Наконец он произнес:
- Она никогда не задумывалась о ком-то, когда планировала свои дела.
Может быть, когда долгое время пребываешь в том мире, где живут одни
призраки, то поневоле перестаешь верить в людей, как ты думаешь?
- Ивешка любит тебя.
- Иногда я не понимаю, что это значит, - сказал Петр после паузы,
затем вздохнул и, наклонив голову, плеснул водки Малышу, который выжидающе
сидел у его колен. Жидкость безошибочно пролилась прямо в его глотку. - Я
действительно не знаю этого.
- Ты не знаешь, что это означает?
- Да, то что она любит меня.
- Она любит тебя, без всякого сомненья!
- У меня был паршивый отец, мои друзья были не лучше. Все женщины в
городе уверяли, что любят меня, особенно тогда, когда ругались со своими
мужьями. И вот я не знаю, черт побери, что это означает - любить кого-то.
- Ты, видимо, подразумеваешь что-то другое.
- Не уверен.
- Ты говоришь так лишь только потому, что Ивешка делает что-то,
непонятное нам? - Такой поворот в мыслях Петра испугал его. Это была
внутренняя боль, еще незнакомая ему, эта абсолютная загадка большинства
жен, которые сводили с ума нормальных людей и ввергали их в постоянное
беспокойство. Он обижался на то, что Ивешка причиняла Петру боль, однако
был далек от того, чтобы выносить свое суждение по этому вопросу. Поэтому
сказал: - Что с этим можно поделать? Возможно, что где-то раньше мы
ошибались, а она была права, ты не думал над этим?
- Я был для нее всегда почти пустым местом, ты знаешь это. Она
никогда не допускала мысли, что я могу что-то понять. Может быть, она до
сих пор считает, что все обычные люди просто-напросто дураки.
- Но она знала, что мы отправимся вслед за ней, на ее поиски. Она
знала, что ты предпримешь это.
- И это означает, что любовь состоит в том, что она знает, что я
круглый дурак?
- Петр, клянусь тебе, что я не знаю, права она или нет. Но я уверен,
что бы она ни делала, у нее всегда есть для этого какая-то причина. Она
уверена, что поступает абсолютно правильно...
- Но что за причина? Что заставило ее бросить все и отправиться в то
самое, единственное в мире место, где она никогда не должна была бы
появляться? И призраки, и водяной... да упаси Господь ей иметь с ним дело!
Ей не следует тревожить Черневога! Но почему она, черт возьми, не
развернет лодку и не отправится нам навстречу, если уж так уверена, что я
последую за ней?
- Потому что не хочет, чтобы мы оказались в беде. Я не считаю, что
она поступила разумно, отправившись в одиночку на лодке, но я не знаю, как
она сумела бы уговорить меня отправиться с ней, а тебя при этом оставить
дома. Ты знаешь, что бы вышло из этого. - Другими словами, это означало,
что Ивешка считала его абсолютно беспомощным. Поэтому он попытался как-то
сгладить это. - Ты же знаешь, что она не любит меня.
Петр глубоко вздохнул и расслабился, делая выдох. Затем задумчиво
произнес, пристально глядя на реку:
- Как ты относишься к мысли попытаться управлять ее сердцем?
Петр очень часто умудрялся думать каким-то лишь одному ему понятным
образом, углубляясь в такие стороны, о которых даже трудно было подумать.
- Скорее всего, этого просто не удастся сделать, - ответил Саша. - Но
ведь ты очень многое дал ей, Петр, ты даже не можешь представить, как
много. Ты же знаешь, что колдуны очень одиноки, а ты даешь ей возможность
думать еще о ком-то, кроме себя самой. Помнишь, еще Ууламетс говорил, что
она больше всего нуждается именно в этом.
- Ууламетс. - Петр произнес это имя так, словно почувствовал во рту
горький привкус. Его лицо помрачнело и стало более напряженным. Однако он
воздержался от разговоров о старике, которого, разумеется, ненавидел, и,
как оказалось, скорее сделал это из-за Саши. Он частенько ругал его за
ошибки Ивешки, но никогда не делал это по собственной инициативе. Бог
знает, что заставило Петра быть более спокойным и выдержанным сегодняшней
ночью. Саша уже хотел остановиться, почувствовав допущенную в разговоре
ошибку, но ему казалось, что следовало что-то сказать, и поэтому он
добавил:
- Петр, не думай что она слишком слаба. Она просто не любит
пользоваться своими возможностями. Я даже думаю, что все, с чем она
сталкивается, создает для нее огромные трудности, мало понятные для
других. Но она столько сильна, что ее очень трудно научить чему-либо. Ведь
даже ее собственный отец частенько боялся ее.
- Хорошо, хорошо. Так значит, нам нечего беспокоиться о ней? И нечего
думать ни о какой помощи? Нам не следовало покидать дом? И может быть, мы
должны вернуться туда, сесть сложа руки и ждать?
- Петр, но ведь ты знаешь какова настоящая правда: она до смерти
боится за тебя. Да, она подвластна своему сердцу и знает, что по первому
же его зову и она и я отправимся вслед за тобой. Вот почему она и не
просила меня идти вслед за ней, а хотела, чтобы мы приглядывали друг за
другом. Она не может общаться с людьми, она не может нормально общаться
даже со мной, потому что все время опасается чего-то. Иногда мне
кажется... - Здесь он глубоко вздохнул. Эта была мысль, которую он никогда
бы не отважился произнести вслух, но теперь рискнул высказать Петру: -
...Я думаю, может быть, она боится вновь вернуться к прошлому.
Петр все это время смотрел не отрываясь прямо на него, весь
превратившись в слух.
- Боится вновь стать призраком?
- Скорее она боится вновь вернуться к тому состоянию, когда она не в
силах противостоять своим необузданным желаниям.
- Но мне кажется, что она всегда может остановиться. Да она уже
остановилась. Она могла убить меня, но не сделала этого.
- В случае с тобой - да. Она остановилась, потому что ты был первым
человеком, который заставил ее задуматься о ком-то еще. Но если бы она не
вернулась к жизни и при этом оставалась бы с тобой каждый день, то, по
совести говоря, я не уверен, чем бы все это кончилось. Я не уверен, что
кто-то может обладать столь сильной волей, чтобы удержаться от самолюбивых
желаний, если даже и хорошо знает о том, что они наносят кому-то
непоправимый вред. И поэтому иногда, особенно в тех случаях, когда ты
сделал что-то по-настоящему ужасное, после этого твои желанья уже не могут
работать должным образом. - Он задумался о своем собственном доме, и вновь
увидел в своем воображении вырывающийся из всех окон огонь и вновь услышал
крики и стоны. - Я, например, могу вызвать огонь с гораздо большим
успехом, чем загасить его. И поэтому когда она думает о том, как бы ей
воспользоваться своим волшебством, то наверняка, я уверен, не хочет, чтобы
рядом с ней были те, кого она любит.
Петр продолжал мрачно смотреть в костер, а затем сделал очередной
глоток из кувшина. Глоток был изрядным. После этого он заткнул кувшин и
сказал:
- Ну, хорошо. Теперь я знаю, что должен делать. Это очень простое
дело, приятель. Оно не требует никакого волшебства, ничего в этом роде.
Мне надо только добраться до Черневога. Ведь у леших поначалу была очень
здравая мысль. Помнишь, еще старый Мисай собирался разорвать его на куски.
Я должен бы помочь ему. - Саша же в этот момент подумал о том, что желания
Черневога могли предупредить это еще заранее. Но он оставил эту еще не
оформившуюся мысль при себе. Сегодня он и так слишком много наговорил
Петру и до сих пор не был уверен, что тот правильно понял его и о
волшебстве, и о русалках. Разумеется, он мог бы заставить его проникнуться
этим, но тогда это нарушало бы ранее данное обещание не принуждать его
своей волей, а кроме того, сашино желанье на этот счет могло заблудиться
или спутаться с чьим-то чужим, и тогда Петр мог бы оказаться под влиянием
их врагов, принимая все быстрее и быстрее необдуманные решения...
Саша даже вздрогнул от такого предположения. Рядом с ним, по другую
сторону костра, Петр устраивался на ночлег, заворачиваясь в одеяла. Саше
ничего не оставалось, как и самому прилечь, натянув одеяло до подбородка.
Он уставился в темное небо и прислушался к движениям Волка, который был
неподалеку от них.
Слава Богу, что большая часть багажа уцелела.
Слава Богу, что с ними был Малыш, который охранял их сон,
расположившись между ними и водой, словно сторожевой пес, лучше которого
они вряд ли могли найти.
Единственным его желание в эту ночь было знать, где же все-таки
находится водяной, да еще его беспокоил банник: почему он появился здесь и
откуда у него была сила, чтобы проникнуть сюда. Возможно, ответил он сам
себе, что и банник был из той же породы, что и Малыш. Ведь у Малыша не
было никаких причин нарушать все привычки дворовиков, бегая по лесам за
своими хозяевами, если только не сделавши скидку на то, что природа
дворовика, живущего у колдунов, должна являть нечто особенное. То же самое
можно было подумать и про банника, если рассмотреть его странное
поведение.
Оно было непредсказуемо. Да и сашины собственные мысли метались в
произвольном порядке и тут же путались. Он был очень обеспокоен, не будучи
уверен в том, смог ли Петр понять хоть что-нибудь из его сбивчивых
объяснений.
Он все еще пытался, в который раз, обдумать все сказанное Петру,
надеясь, что по крайней мере тот просто-напросто уже позабыл многое из его
рассказа. Но и это могло оказать плохую услугу, поскольку лишь одному Богу
известно, какой вред все сказанное могло принести, подвергая опасности
самую жизнь Петра. Очень трудно было отыскать там нужную тропинку, на
которой не стоял бы капкан, и в глубине души Саша опасался, что наговорил
Петру много такого, чего Ивешка не простила бы ему, и мог бы не простить и
сам Петр, если бы только не забыл.
Господи, да у него и в мыслях не было причинять вред ни одному из
них.
- Малыш, охраняй нас, - прошептал он, прежде чем дать отдых усталой
голове и отойти ко сну. Он непреднамеренно даже нарушил собственное
обещание, пожелав им обоим добрых снов...
После этого он уснул, чувствуя лишь как земля покачивается под ним,
словно река.
Сросшийся кольцом колючий кустарник...
Холодная жесткое ложе вместо постели... Он чувствовал легкое
дуновение ветра и воспринимал присутствие солнца и луны... Он следил за
движением звезд...
Его сон еще не был слишком глубоким, так что он мог ощущать движение
лошади. Его еще не покидало легкое головокружение, как бывает, когда
человек подолгу смотрит в небо...
Небо, которое всегда было над ним. Сияние солнца, проникавшее к нему
сквозь густо сплетенные колючки... И длинная череда дней и ночей,
сменявшихся словно череда облаков, бегущих по небу...
Он вскочил и сел, опираясь на руки, в то время как Малыш зашипел и
вскочил ему на грудь, ухватившись за него и пряча голову ему под
подбородок. Он ухватил Малыша за спину, все еще вздрагивая и не желая
вдуматься в то, как близко было к нему увиденное.
Господи, да ведь это же был Черневог, подумал он. Колючий кустарник,
