делать.
Они поднялись вдоль откоса к сухой земле, двигаясь словно тени среди
освещенного светом звезд лабиринта облупившихся стволов, и вновь
спустились в болотистые заросли. Теперь звуки слышались где-то вдалеке:
лишь слабое журчанье доносилось к ним из темноты на фоне потрескивания
сухих, качающихся на ветру веток.
- Теперь твоя очередь ехать верхом, - убеждал Петра Саша, едва не
задыхаясь, но тот отказывался, уверяя его что пешком он чувствует себя еще
лучше, и ему хотелось лишь одного: поскорее вывести Волка на твердую
землю. - Она не может быть очень далеко, - говорил он, готовый вот-вот
опуститься на колени. - Я не могу вообразить, чтобы до нее было так
далеко.
И Саша подумал, глядя на него, что они не смогут продолжать поиски
Ивешки этой ночью. Она, к тому же, не очень то и хотела, чтобы ее искали,
и уж тем более - чтобы ее нашли.
Во всяком случае, продолжал раздумывать он, пока Петр оставался рядом
с ним, если Черневог сумел освободиться, то Петр - верный путь к ее
сердцу. Недаром она просила, чтобы Саша позаботился о нем и не пытался
преследовать ее.
Господи, да какой же я дурак! Ивешка, Мисай, услышьте меня!
- Мы ведем себя как дураки, - сказал он Петру, но тот лишь с
раздражением заметил ему:
- Да разве это новость? Идем... - Он вновь двинулся вперед, да еще
пытался при этом помочь ему, подхватив его под руку, а сам, чтобы удержать
равновесие, ухватился за гриву Волка.
- Проклятье, - сказал Саша, врасплох захваченный слезами, - это черт
знает, что такое, Петр!
Но так и не смог сказать, что он в корне не согласен с решением
Петра: сейчас он уже и сам не мог решить, что правильно, а что нет в их
положении. Ведь как-никак, а это именно сердце его приятеля вело и вело их
вперед, а его собственное при этом лишь путало его мысли. Он знал, в чем
была причина всего: это его собственное сердце, его собственные сомнения,
его собственная слабость.
Он вновь думал о том, что все шло не так, что они оказались в
ловушке, а его собственные желания не хотели работать. Он скорее
чувствовал, что на этот раз им пришлось сразиться с высоким искусством
волшебства, с которым, по его собственному убеждению, он, не будучи ни
Ууламетсом, ни даже Ивешкой, не знал как и бороться. Он был даже не уверен
в том, что следует ли ему остановить Петра. Ведь Петр был среди них тем
самым человеком, который меньше всего поддается внешнему воздействию, а
поэтому может быть он и есть тот единственный человек, еще остающийся в
здравом уме...
- Проклятье, - услышал он голос Петра. - Проклятье!.. Волк!
Остановись! - Это Волк заспотыкался, оказавшись в воде, и начал метаться
из стороны в сторону, пытаясь высвободить переднюю ногу...
Наконец ему это удалось, под воздействием сашиного яростного желания,
которое сам он едва ли заметил. Саша стоял, едва дыша от напряжения, в то
время как Петр встал на колени прямо в воду, опасаясь, что лошадь мог
кто-нибудь схватить за ногу.
- С ним все в порядке?
- Да, с ним ничего не случилось.
Саша посильнее стиснул постукивающие зубы и пожелал, чтобы нога не
была повреждена и чтобы Волк не чувствовал никакой боли или усталости,
понимая, каким уставшим он был. Волк был гораздо ценнее деревьев и
папоротников, более ценным чем глупый заяц или какая-нибудь бестолковая
сойка. Хотя лешие могли бы и не согласиться с ним: по их разумению и они,
и гнезда ласточек могли быть абсолютно равны по своему значению. Но ведь
мог погибнуть целый лес, а вместе с ним могли исчезнуть и сами лешие, если
молодой и несведущий колдун, имея недостаток внутренней морали или
мудрости, глубоко убежден, что нарушает их собственные правила ради них же
самих.
Он постарался, чтобы его желанье полностью не походило на схожие
желанья русалки, когда она вытягивала из окружающего мира жизнь, не
заботясь о смерти каждого живого существа... чтобы его желанье не
действовало так же, как это делала Ивешка, высасывая жизнь вдоль и
поперек, из всего окружающего, в том числе, и из леса...
- Простите меня, - сказал он, обращаясь к лешим, а затем очень
расчетливо увеличил свое, как он считал, воровское, заимствование сил из
окружавшего его мира, желая улучшить состояние Волка, Петра и свое тоже. И
благодаря его молчаливым заклинаниям они вновь почувствовали в себе силы,
которых было достаточно, по крайней мере, чтобы выдержать этот путь.
- Чем ты занят, Саша? - спросил его Петр.
- Сейчас я сделал что-то такое, чего не позволял себе делать до сих
пор, и за что Ивешка спустила бы с меня шкуру.
Возможно, Петр просто не понял его, а возможно, он был слишком
утомлен, чтобы вообще понимать хоть что-то.
- Господи, - только и произнес он. Он не задал никаких лишних
вопросов, а просто молча повел Волка вперед, в поисках сухого места.
Саша шел следом за ним и чувствовал, как постепенно затихает боль,
становится до удивленья легче дышать. Целый лес отдавал им свои силы, вся
та жизнь, которую они взрастили здесь, сейчас возвращала им свою часть.
И действительно, из всего, что они посадили и вырастили здесь, могли
же они забрать хоть немного? И в этом не было никакого, на его взгляд,
эгоизма.
Лешие должны это понять, уговаривал он сам себя, они должны понять
это.
Что-то плавно скользнуло между деревьями, бледное, издали
напоминающее призрака. Возможно, это была потревоженная сова.
Мимо промелькнул призрак, одно из тех совершенно бесформенных
существ, напоминавших скорее просто движение холода.
- Вот черт! - воскликнул Петр, и отмахнулся от него. - Убирайся!
Прочь!
Почти невидимое привидение издало злобный замирающий звук. Бог его
знает, что оно хотело сказать. Затем оно преследовало их еще некоторое
время.
Но для этих лесов такое было обычным делом: призраки время от времени
появлялись здесь, особенно в таких отвратительных местах.
- Папа? - проговорила Ивешка, почувствовав как изменилось
раскачивание лодки. Палуба вдруг резко наклонилась и на нее обрушились
водяные брызги.
"Тише", - произнес все тот же шепот. "Все хорошо".
Старая мачта трещала, вырываясь из своих креплений, поток воды
нарастал. Веревки гудели от сильного натяжения, или это все-таки были
заунывные, напоминающие пение заклинания ее отца?
"А помнишь", - продолжал свой разговор призрак, - "а помнишь, когда
тебе было всего лишь пять лет и ты захотела увидеть снег?"
Конечно, она помнила это. Она терла свой нос, заворачивалась в свою
одежду и с тоской думала о той буре, которую подняла вокруг, о тех
огромных сугробах, которые повисли почти до карнизов дома, так что начала
даже потрескивать крыша.
Снег, глубокий и белый, снег, похожий на одеяло, лежащий высокими
непрочными будто на время застывшими гребнями на всех ветках... на ветках,
которые можно заставить с помощью желаний чуть задрожать, и тогда вокруг
каждой из них поднималась небольшая метель...
"Я знаю, ты помнишь это", - продолжал призрак. "Разумеется, ты
помнишь это. В те годы ты еще не боялась творить волшебство..."
Может быть потому, что это было какое-то заколдованное место, может
быть только потому, что их глаза просто-напросто сильно устали, но они
приняли возвышающийся перед ними холм за обычную темень в чаще деревьев.
Они пересекли узкий овраг и были уже на склоне, прежде чем поняли, что
почва начинает улучшаться. В тот же момент Волк начал фыркать, а Малыш
шипеть на порывы ветра, доносившие до них смрадное зловоние.
- Это, должно быть, все-таки холм, - сказал Саша, а Петр, потыкав
вокруг насколько было возможно, своим мечом, заметил:
- Здесь ничуть не лучше, чем было до сих пор.
Запах гнили остался внизу, как только они поднялись вверх, к самой
вершине, заросшей папоротниками, где дул ничем не сдерживаемый южный
ветер. Плеск воды теперь все явственнее доносился до них из темноты, когда
они продолжили свой путь вдоль гребня прямо к реке, пока сам склон не
перешел в пологий спуск, поросший зеленой травой и заканчивающийся у самой
границы воды.
- Но здесь не видно никаких признаков лодки, - тихо проговорил Петр и
чуть помолчав, добавил: - Честно говоря, я даже не уверен, хорошо это или
плохо. Интересно, эта старая змея все еще сидит там внизу, в своей пещере?
- Не знаю, но ни на что нельзя положиться. Ведь нас по-прежнему
окружает тишина.
- Остается выяснить это.
- Даже не заикайся об этом! - сказал Саша. Сейчас он старался больше
ничего не вытягивать из окружавших деревьев, чтобы они могли продолжать
свой путь. Но как только он ослабил свое воровство, то сразу почувствовал
такой холод и слабость в коленях, что начал дрожать. Или его слишком
напугало это место, а возможно, что и одна лишь мысль об этой пещере внизу
и о той глубокой яме справа от них, которая была частью этой пещеры. Ему
хотелось узнать, где все-таки находился водяной, но он чувствовал себя так
неуверенно, словно его глаза и уши лишились чувств. - Пожалуй нам лучше
провести здесь остаток ночи и дождаться рассвета. Лодки здесь нет, вот
все, что мы хотели узнать, и это все, что нам удалось сделать этой ночью.
На что Петр заметил:
- Мне бы хотелось и самому перекинуться парой слов со старой змеей.
- Но только не ночью!
- Хорошо, хорошо, но ведь, Господи, он ни за что не выйдет из своей
норы при дневном свете. Разве не так? У тебя есть соль?
- Соль у нас есть.
- Тогда хорошо. - Петр взял Волка за короткий повод и начал
спускаться с холма. Малыш вдруг зарычал и зашипел, а затем метнулся вслед
за ним, словно маленькое темное пятно, мелькающее в свете звезд.
- Мы не будем подходить близко к этому месту! - запротестовал Саша.
Но Петр будто не слышал его, и ему ничего не оставалось делать, как
заставить его остановиться своим желанием. Он увидел, как Петр заколебался
в нерешительности, неуверенно поставил ногу на откос и взглянул в сторону
Саши с выражением негодования.
- Я забираю силы у леса, Петр, и я не могу продолжать бесконечно
делать это!
- Но ты мог продолжить это до тех пор, пока мы не узнаем, с чем
все-таки имеем дело!
- Но я не могу продолжать это, Петр!
- Ты слишком все усложняешь, Саша! - ответил на все это Петр. - Черт
побери, пора отбросить все сомненья! Разве не об этом ты говорил мне?
Там, в пещере под ивой, под толщей воды, находилась могила Ивешки...
Эта мысль не отпускала Сашу. Да, он видел это. Почти то же самое ему
показывал банник, и они прибыли как раз на то самое место, куда, как он
предсказывал, они и должны были отправиться...
- И что же мы собираемся делать? - спросил Петр. - Останемся здесь
ночевать, может быть даже будем спать, так и не поинтересовавшись, здесь
он или нет, и, более того, так и не узнаем, где же находится Ивешка?
- Я не знаю, Петр. Я просто не знаю, и я ни в чем не уверен...
- Господи, ну хорошо. Жди здесь, если ты так хочешь, только продолжай
поддерживать наши силы. Договорились?
- Я не могу больше делать это, Петр! - воскликнул Саша, чувствуя, как
все ускользает от него. Но Петр уже повернулся и стал спускаться к самому
подножью холма, намереваясь добраться до той пещеры, что находилась под
самыми корнями мертвой ивы и была полна костей...
Там же были и кости Ивешки - вот все, что им было известно об этом
незначительном, как казалось, парадоксе ее существования на земле...
- Подожди! - закричал Саша, пускаясь вслед за ним по опасному для
ослабленных ног склону. Петр почти не замедлил шага, что говорило об
