тебя, а это еще больше укрепило ее намерения предпринять это путешествие.
- Прекрасно! Это на самом деле просто прекрасно, Саша!
- Не совсем, потому что ей это было необходимо.
- И это сказано в той записке?
- В записке лишь сказано, что она уверена в том, что мы отправимся
вслед за ней, а она очень не хочет этого. Это же говорит и о том, что она
не намерена запретить нам сделать это, поскольку вообще не уверена в своей
правоте.
- Ивешка никогда не думает, что права. Скорее река потечет вспять,
чем она согласится с этим. Куда она отправилась?
- Там этого не сказано.
- Не сказано, не сказано... Ради Бога, ведь она оставила тебе
записку! Она должна была написать об этом.
- Я уже сказал тебе, что в ней было.
- Там должно было быть что-то еще. Ты, видимо, не понял, когда читал.
- Любое письмо имеет ограниченный смысл.
- Ну-ну. Тогда эта записка бесполезна, верно? Что в ней проку, если
там не говорится самого важного?
На этот раз Саша ничего не ответил.
- Я скажу тебе, что мне хотелось бы знать прежде всего, - сказал Петр
после того как немного успокоился. - Я хочу знать, где сейчас находится
наш старый приятель, который обычно проводит время под ивами, и уверяю
тебя, что сейчас он отсутствует в своей пещере.
- Я думаю, что это приятное местечко нам следует проверить, - сказал
Саша. - Это еще одна причина, по которой я хочу пройти именно этим путем.
- И, кроме всего, мы знаем, что теперь появилась еще одно проклятое
существо - в нашей бане! Банник говорил что-нибудь о реке? Он наверняка
хотел употребить меня на ужин!
- Я не думаю, что это мог быть водяной. Но я не верю ему. Это не
совсем тот банник, который бы нам подошел. Ведь считается, что все они
очень старые, а этот как раз молодой.
Это были оборотни, подумал Петр. Только Бог знает, как они выглядели.
Любой из них мог прийти в дом в облике Ууламетса, или Саши, или даже в его
собственном. А Малыш, который мог бы распознать подобные существа, был
вместе с ними в лесу. Ведь Малыш рычал на банника, если в тот момент его
рычанье вообще что-нибудь означало. Он качнулся на болотистой почве, но
удержал равновесие, ухватившись за коня.
- Я вот что скажу тебе, - начал он, делая торопливый вдох после
быстрой ходьбы, - ты говорил, что едва ли отважишься усомниться в чем-то?
Так вот я, могу. Сомнения - это мой конек. Я сомневаюсь во всем, что на
вид идет хорошо. И я сомневаюсь, что мы знаем, что делаем сейчас. Я
сомневаюсь, что мы сможем найти хоть что-то в пещере этой старой змеи, и я
сомневаюсь, что моя жена находится сейчас в здравом уме. Этого достаточно?
- Вполне, - признался Саша.
Постепенно дорога вдоль реки превратилась в узкую тропу, пролегающую
под мертвыми деревьями, которая постепенно выродилась в заросшую кустами
трясину. Саша едва держался на спине Волка, в голове у него гудело от
усталости и монотонного шума воды. Время спуталось. Он желал, чтобы и Волк
и Петр уверенно шли, ступая там где следовало, и не стремились следовать
за Малышом, который не имел понятия ни о каких препятствиях, которые с
легкостью преодолевал. Один лишь миг - и он был уже на другой стороне, или
на полпути к холму, или там, где ему заблагорассудится быть. Он нередко
приходил в замешательство от того, что никто не решался следовать за ним,
и его не интересовало, что они были полумертвыми от истощения.
- Малыш! - позвал его Саша, желая, чтобы он нашел хотя бы Ивешку и не
оставлял ее одну, но Малыш не обращал на него никакого внимания. Он
продолжал петлять вокруг них, то приближаясь, то удаляясь по своему
обыкновению, не считаясь ни с какими желаниями. А время от времени он
забирался на Волка, особенно тогда, когда движение по заболоченному
пространству вовсе замедлялось, и сидел там, пока они не выбирались на
твердую землю.
Саша продолжал думать о том, что этот путь был выбран неверно:
недавние дожди еще больше ухудшили это и без того гиблое место. Он с
отчаянной безнадежностью желал им набраться сил с тем, чтобы продолжить
путь, желал, чтобы Волк не затащил его под густые колючие ветки, желал,
чтобы благополучно закончился их путь через это бесконечное переплетение
лабиринтов и тупиков, где под ногами была топкая земля, покрытая водой, по
колено в которой, чертыхаясь и едва не падая, брел Петр.
- Становится все хуже и хуже, - пожаловался он. - Господи, вот
попалось нам чертово болото!
- Извини, - сказал Саша, но сожаление вряд ли могло им помочь. Сейчас
он был занят тем, что, напрягая собственную волю, своими желаниями
старался сосредоточить и направить все запасы их внутренних сил на
преодоление этой ужасной дороги и уговаривал себя, что тем самым он мог
принести гораздо больше пользы, находясь на спине Волка, чем если бы шел
бы спотыкаясь по жидкой вязкой грязи. И, как часто бывает, он едва ли
задумывался в данный момент о себе, когда раз за разом, желая им
преодолеть до конца этот путь, он расходовал энергию и тепло их тел, что в
конечном счете приведет их к простуде и истощению, и в конце концов даже
убьет их, если он будет продолжать делать это.
- Мне кажется, мы должны остановиться, - сказал Саша и чуть ослабил
напряжение своей воли, помогавшее им преодолевать этот путь: он был
уверен, что Петр, ощутив реальную усталость, должен остановится. Но
услышал:
- Нет, мы еще можем добраться до подводной пещеры, - сказал тот.
- До пещеры! Господи, да мы не сможем пройти так далеко! А если мы и
решимся на это, то уж никак не сможем "побеседовать" с водяным сегодняшней
ночью. - Он окончательно ослабил напряжение и почувствовал, будто до самых
костей его пронзает зимним холодом. Это была боль. - Петр, я больше не
могу принуждать нас идти вперед.
- Зато я могу, - ответил тот, беря в руки поводья, намереваясь вести
его и дальше. Сашу охватил испуг. Бог знает, за счет каких сил Петр мог
продолжать этот путь, чертыхаясь и с усилием преодолевая это болото, в
которое они забрели по сашиному совету, в то время как сам Саша сидел
невредимый и сухой на спине Волка.
- Подожди, - сказал он, остановив своим желанием коня и слезая с него
вниз, проваливаясь по щиколотки в водянистую грязь. Его багаж соскользнул
вслед за ним. - Господи, - с досадой пробормотал он, забрасывая подмокшие
вещи на спину Волка, но это действие потребовало от него гораздо больших
усилий, чем он ожидал. Затем он прислонился к плечу лошади: он весь дрожал
и чувствовал сильное головокружение, будто все, что причиталось с него за
его добрые пожелания, вернулось к нему жестокой местью.
Петр подошел к нему сзади, положил тяжелую руку на его плечо, а
другой сочувственно похлопал Волка по шее.
- Теперь мы оба пойдем пешком, - сказал Петр, и его голос напомнил
Саше призрака. - Волк изрядно потрудился за последнюю пару дней. Пусть на
нем будет только наша поклажа, этого уже достаточно.
- Но он мог бы выдержать еще и тебя, - возразил ему Саша, ковыляя за
Петром, когда тот повел Волка вперед. - Тебе, по крайней мере, не придется
его вести! Я могу управлять им по собственному желанию, а тебе оставить
лишь заботу о нем! - Но даже такое простое желание с огромными усилиями
проникло в его перепутанное сознание, приводя в замешательство все его
мысли, которые тут же разлетелись как перепуганные птицы. - Петр, мы оба
допускали, что Ивешка была не в себе и поступила просто глупо, а что если
это не так? Что, если она знает что-то такое, чего не знаем мы? Может
быть, мы должны бы поверить ей? Ведь мы на самом деле не знаем, во что мы
попали. Остановись!
- Нам нечего предполагать, - донесся до Саши из темноты хриплый голос
Петра. - Мы отправились за ней, чтобы выяснить что происходит, разве не
так?
Петр никогда не пытался обвинять его во всем происходящем. И Петр
никогда и ни о чем не спрашивал его, хотя сейчас он не получил бы от Саши
ни ответов, ни помощи. Петр просто-напросто полагал, что сейчас колдовство
потерпело неудачу, но в любом случае не старался обвинять его...
- Вот проклятье, - задыхаясь проговорил Петр, согнувшись, чтобы
удержать равновесие, в тот самый момент, когда Саша догнал его и освободил
его ногу, зацепившуюся за корень. Петр, прежде чем отправиться дальше,
некоторое время стоял, прислонившись к лошади, потряхивая головой и
пережидая кашель, который мешал ему нормально дышать.
Колючие ветки смыкаются вокруг них, а лешие стоят тихо-тихо, высокие,
будто деревья...
Листья падают в солнечном свете, укрывая землю золотистым ковром...
Виденья переполняли его, они были и ярче и отчетливее той мрачной
ночи, которая на самом деле окутывала их. Это было словно
предзнаменование. Саша тяжело дышал и время от времени пытался собрать
остатки собственных сил, на тот случай когда они особенно понадобятся ему.
Казалось, что эта ночь будет длиться вечно, но тем не менее, конец у нее
все-таки был. Впрочем, так же, как и у этого пути. Им бы только добраться
до твердой земли, тогда они смогли бы отдохнуть и, как был уверен Петр,
обрели бы второе дыхание, которое, как он думал, позволило бы ему идти
сколь угодно долго, во всяком случае до тех пор, пока он сам не
остановился бы...
Но сейчас он кашлял, чертыхался от удушья, спотыкался, чувствуя
постоянную боль, и наконец сказал:
- Черт возьми, Саша, неужели ты не можешь хоть чем-нибудь нам помочь?
- Нет, сейчас не могу. У нас больше нет резервов, Петр, мы подошли к
своему пределу.
Но Петр ничего не ответил, а продолжал молча идти вперед. Саше ничего
не оставалось, как следовать за ним. Он полагался на собственное ощущение
направления и уверенно раздвигал кусты, бьющие по глазам и сливающиеся
перед ним в сплошной головокружительный лабиринт веток и холмов. Он желал
Петру, чтобы кончился его кашель, расходуя на это понемногу свои
собственные силы и чуть-чуть забирая у Волка: черт возьми, все-таки он был
на девять лет моложе Петра и по крайней мере должен был бы тверже стоять
на ногах, если бы только не потратил несколько последних лет на постоянное
сиденье за книгами и если бы подготовил себя к жизни, пройдя тот путь,
который прошел по жизни Петр, получив то единственное волшебство, которое
помогает обычному человеку продолжать свой путь, в то время как колдун
выучил лишь одну науку: как остановить подобное желание.
Колдун никогда не захочет делать что-то явно бессмысленное: колдун
даже может убить любого...
Сейчас он презирал себя за ошибку. Он ненавидел произошедшее,
ненавидел то, что у него оказалось значительно меньше собственных сил, чем
он рассчитывал, и теперь старался получить совет в воспоминаниях,
полученных от Ууламетса...
Но вместо этого на ум ему приходили записи из книги Черневога:
"Природа никогда не восстанет против собственной сущности. Но искусство
владения чарами, или волшебство, чистое волшебство, не имеет подобных
ограничений".
Подобное заявление ставило все колдовские заклинания в разряд мелких
камешков, бросаемых против сил природы: только один или два раза в жизни
подобный поступок мог принести успех, о котором говорил учитель Ууламетс,
когда имел в виду, что начинающий колдун мог сотворить настоящее
колдовство...
Если... он пожелает чего-то сказочного с детской непосредственностью.
Такого же может добиться и русалка - в своем безжалостном
своеволии...
Господи, да ведь я знаю, как. Я действительно знаю, как...
Но мы не можем так поступить, мы не отважимся на это, я не буду этого
